… Скрытые тенями облаков эльфы шли до позднего вечера. Погруженный в мысли Габриэл, казалось, не замечал компании. За все время, что тропа вела их краем дремучего Грим Фодура, он ни разу не обернулся и не удостоил попутчиков словом. Арианна обменивалась с питомцем взглядами и пожимала плечами — сдержанная холодность Детей Сумерек у них в крови.

При первом всходе луны тропа привела к реке. Они остановились на мшистом одеяле, чтобы передохнуть и пополнить запасы воды. Пока Лютый плескался в хрустальных волнах, фыркал и рычал (когда вода попадала в его чувствительный нос) с северных хребтов Гор Жизни, что высились теперь на севере, набежала железная туча. Взвизгнул ветер, преломив дубовые ветки, и бухнул гром.

Габриэл присмотрел старое дерево с огромными узловатыми корнями, служившими хорошей защитой от ветра и косого дождя и процедил:

— Заночуем здесь.

Арианна печально кивнула. С каждым шагом к Блуждающей Скале он все больше отдалялся. К чему бы это?

Костер обогрел продрогших попутчиков, кутавшихся в мокрые плащи. Неожиданный раскат треснул над головой барабанами горных троллей. Хэллай зло фыркнул и уронил голову на землю, прикрывшись передними лапами.

— Это просто гром, — шепнула Арианна. Не надеясь на ответ спутника, она все равно начала: — В детстве, когда мы с Эриданом были совсем маленькие и пугались грома и молний, нянюшка, чтобы нас успокоить, рассказывала древние предания. Однажды случилась страшная гроза. Вода лилась из неба, будто заговоренная чернокнижниками, а гром рушил стены замков и крепостей. Тогда-то она и сказала, что небеса дрожат и плюются белым огнем по вине одноглазых великанов, живущих на Сером Облаке. Рожденные бесконечной тьмой по ту сторону звезд, эти существа очень жестоки и злы. Они часто топчут облака, устраивая кровавые схватки, а в это время небеса Верхнего Мира сотрясают сильные ураганы.

Она немного помолчала. И продолжила:

— Мы с Эриданом решили, когда вырастем — объявим войну их королю и низринем войско великанов за край горизонта. Тогда, надеялись мы, больше не будет страшных гроз, не будет мрака, и равнина Трион снова станет несокрушимым оплотом великого эльфийского владычества. — Она загадочно вздохнула. — Как это было глупо.

Габриэл покосился на Арианну и молвил:

— Детство темных эльфов иное. Как только ребенку из высшего сословия исполняется девять, его отдают в кузницу боевого искусства и назначают учителя. Там он познает мастерство ратного дела, учит правила, вписанные золотыми рунами в Кодекс Воина, и самое главное впитывает Три Закона народа Сумерек. После школы юноши и девушки поступают на службу. Девушки служат сто лет. Потом они вольны выбирать: продолжить службу или посвятить себя семье. Мужчины такой привилегии лишены. Они несут воинскую обязанность до конца своих дней.

— И нет способа избежать этой муки?

Голос парня был холоден и мертв, как штормовые ветра злобного севера:

— Отказавшись от службы, темный эльф покрывает себя позором, становясь изгоем в глазах сородичей. Бегство из королевской армии равносильно смертному приговору. Нет, моя леди, в Эр-Морвэне не слышали о справедливости. Только о подчинении.

Ливень стекал с поникших веток стеклянным водопадом, приминал кусты и травы. В его отражении Габриэл увидел тени далекого и безрадостного прошлого. Своего собственного прошлого.

— Что значат Три Закона? Почему это важно для вас?

— Это знак уважения. Символ смирения младшего перед старшим. Солдаты подчиняются командирам, командиры — капитанам, капитаны — командорам, командоры — главнокомандующему, а он, в свою очередь, королю. Власть владыки неоспорима. Равными ему считаются только шерлы — воины, получившие высший титул и благословение Иссиль.

Мутный взгляд исчадия обрел четкость и он протянул ей руку:

— Позволите?

Она ожидала, что его точенные белые пальцы вновь будут холодны и безжизненны, как, тогда, в деревне Трома, но, почувствовав в крепкой хватке тепло и намек на нежность, удивилась. Отогнув большой палец девушки, он провел по нему со словами:

— Этот, как самый могучий, символизирует Первый закон и отдан Силе. — Он отогнул указательный палец. — Указательный принадлежит Второму закону, символизирующему Бесстрашие. А средний отдали Третьему закону — Преданности.

— Вам никогда не хотелось изменить свою жизнь?

— Все, кто мог привнести перемены, жили при Теобальде. Их уже нет в живых, — Габриэл помрачнел, — равно, как и короля.

— Теобальд был вам дорог?

— Он заменил мне отца, — глухо отозвался темный эльф. — Я и сестра были детьми, когда Бриэлон погиб на поле боя. Мать давно отошла в Обитель Предков. Мы остались сиротами. Заслуги и богатство рода не могли спасти нас от участи отверженных. В нашем мире дети, оставшиеся без покровителей, лишаются всех привилегий. Чтобы выжить, некоторые уходят в провинции и работают там за еду. Другие бегут в Верхний Мир, — он пожал плечом, — кто-то до времени обрывает жизнь. Нам с Селеной повезло. Теобальд вырастил нас, как родных. Он был мудр и щедр. Брегон может похвастать только гордыней.

В слабом зареве молодое лицо воина белело маской изо льда. Его выдала лишь дрожь в уголках глаз. Он был переполнен горечи и печали.

— Ваша сестра в Мерэмеделе? — Осторожно поинтересовалась Арианна, отжимая светящиеся серебром волосы.

— Она и племянники. — Кивнул расплывчатый силуэт напротив.

— Племянники?

Со дня знакомства она считала Габриэла мрачным типом; холодным и пустым. В Горном приюте он держался обособленно, скользил тенью во тьме, был неприметен и тих, и ей почему-то казалось, что в Мерэмедэле он жил похожей жизнью: бесстрашный одиночка с каменным сердцем, верный только клинку и короне.

— Вы не говорили о племянниках.

— Вы не спрашивали, — резко бросил он.

Лютый зарычал. Два алых глаза блеснули из-под белоснежных век.

Его тон смягчился:

— Эджиннал и Агата.

Парень переломил сухую ветку и подбросил жадным, урчащим огонькам. Серо-черные гребни облаков оплела зубчатая цепь. Треснул гром.

— Я беспокоюсь за них. И за сестру. — Его кулаки сжались. — Брегон безумен. Он не ведает, что творит. Он опутал подданных оковами страха. Его руки сожжены кровью невинных. Он восстал против Теней Запада, не понимая, что ведет народ к краю. Он лишил жизни многих благородных господ, — Габриэл вспомнил друзей, соратников, бывшую невесту, что были преданы ненасытному Серому Страннику с косой, и боль пронзила его сердце, — а теперь мечтает умертвить равнину Трион.

— Кто-то был вам не безразличен? В жизни до изгнания?

Проницательность Арианны не понравилась шерлу. Но искра его ярости тут же погасла, уступив равнодушию.

— Не будем ворошить прошлое. Вы были правы — так лучше для всех.

… Ужинали в молчании. У каждого было над чем поразмыслить.

— Господин, — ясный голос Арианны прозвучал в тот момент, когда Габриэл засобирался в дозор, — я давно хотела сказать…

Он плавно обернулся и застыл обломком несокрушимой скалы.

— Я признательна за брата. Плен и пытки едва не сломали Эридана. Я видела, как с каждым днем его глаза тухли, тело чахло, а душа высыхала. Он слабел и угасал, а я ни чем не могла помочь. Когда он пошел к вам в ученики, его дух воспрянул, а в затухавшем сердце вспыхнул огонь. Видели бы вы, как он был счастлив, когда впервые мне сообщил, что утром отправится с учителем на первый урок. Как бы трудно ему не было постигать бэл-эли — ваша опека спасла его от ранней гибели.

Парень улыбнулся, порывисто развернулся и шагнул в дождь.

* * *

Пронзительный крик настиг их у скалы, торчавшей из соснового бора правильной пирамидой. В солнечную погоду ее склоны блестели, как полированные зеркала, а в такую мрачную и дождливую, как сейчас, лишь тускло отблескивали размытыми очертаниями сосен и елей.

Габриэл остановился. Клинок в звездных искрах лег в ладонь. Другой он призвал Арианну замереть у него за спиной. Волк нырнул в подлесок, угрожающе рыча. Больше двух дней они двигались лесами на юг и ни разу не напали на след волкодавов. Утром третьего ветер сменился и с ворохом облаков принес ароматы горячего пепла и пролитой крови. Огненные твари бродили где-то поблизости.