Да, доктор Р., мои дети! Джош и Энни стояли у задней двери и глядели во все глаза, а рядом маячила соцработнца. Во мне поднялась волна сумасшедшей любви; пуповина материнства никогда до конца не перерезается. На глаза навернулись слезы. Они сильно выросли и вели себя настороженно – вполне объяснимо.

В идеале я, конечно, хотела произвести не такое впечатление – я держала на поводке Чокнутую Ситу, которая задирала ногу у мусорного бака. Увидев их, я от удивления выпустила поводок, и она понеслась по лужайке прямо к ним. Чокнутая Сита и при лучшем раскладе товарищ, скажем так, беспокойный, а теперь в буквальном смысле лаяла.

– Велите ей сидеть! – крикнула я. – Она притворяется собакой!

Дети хлопали глазами. (Я выгляжу уже не так жутко: волосы отросли густые и сильные, от прогулок на солнце немного загорела. Короче, нормально выгляжу. Только вот на поводке у меня стояла на четвереньках огромная индианка.)

Энни, как всегда, сразу откликнулась.

– Место! Дрянная собачонка! – крикнула она.

Чокнутая Сита послушно опустилась на зад, высунула язык и, пыхтя, приготовилась к игре. Я догнала ее, схватила поводок и привязала к дереву.

В каком-то смысле это помогло разрядить обстановку.

– Привет, ребята! – сказала я.

Мгновение мы глядели друг на друга. Я протянула руки.

Лучше чокнутая мать, чем никакой, да, доктор Р.? Мы постояли обнявшись под бдительным оком соцработницы, а потом я повела их к ручью, который больше похож на лужу с продолжением. (Мы с вами, кажется, так далеко не забредали?) Словами не передать, как я волновалась; теперь в подобных случаях обхожусь тем, что кручу в пальцах листок.

По сути, однако, мы были те же, что и прежде. Мы с Энни устроились на солнышке, скинули туфли, опустили ноги в воду и стали плести венки из маргариток. Джош сел на корточки под яблоней. Соцработница – на скамью неподалеку. Ее сконфуженный вид вполне соответствовал нашему состоянию.

Энни засы́пала меня вопросами про это заведение, я показывала на разные окна. Она спросила, нельзя ли ей пожить здесь со мной и понаблюдать, как людей казнят на электрическом стуле. Не знаю, что она смотрит по телику.

– Пусть у тебя больше не будет нервных обрывов, мам, – вдруг попросила она без видимой связи.

– Не будет. Мне очень жаль, что я заставила вас через это пройти. Помни: я люблю вас больше всего на свете и не хотела вам навредить!

– Ну, больше так не делай, – ответила Энни рассеянно.

Ее внимание было приковано к Чокнутой Сите, которая увлеченно лизала свою воображаемую мошонку.

– Обещаю. Мне разрешат видеться с вами дважды в месяц.

– Ты будешь жить здесь?

– Пока да.

– Как думаешь, она принесет палку? Ну, тетенька-собака.

– Поди спроси.

Энни подскочила. Я смотрела, как ее спортивная фигурка несется к Чокнутой Сите, а соцработница мгновение не может решить, кто здесь опаснее.

– Как ты, Джош? – спросила я.

Он пожал плечами.

– Странновато все это.

Я кивнула. Мы оба улыбнулись.

Я махнула ему подойти и сесть рядом. Обняла его за плечи, и он чуточку ко мне прислонился. Как я скучала по нему и нашим разговорчикам; у нас с ним особая связь; знаю, так говорить не полагается, но порой мне кажется, что мы друзья или брат с сестрой, а не мать и сын.

– Родной мой, прости за всю эту неразбериху, за то, что меня не было рядом. Вы оба ничем это не заслужили.

– Тебе лучше? – спросил он, скребя голень.

Его ноги стали более волосатыми. Меня неожиданно охватил благоговейный трепет: быть матерью мужчины – это вам не футы-нуты.

– Да, скоро совсем поправлюсь, – решительно сказала я, улыбаясь. – Как Иви?

– Они на улице, в машине.

– А…

Надо полагать, с Карлом или Несс. Или обоими. Интересно, как он относится к их связи… Я ничего не спросила. Странно, до чего изменился мой собственный взгляд на эту историю; по сравнению с общей картиной она казалось пустой и тривиальной. Собственно, если я что и чувствовала к Несс, так это благодарность – за то, что она была с ними, когда я не могла.

– Что школа?

Он пожал плечами.

– Как обычно.

– Прости меня, дорогой мой!

Джош снова отстраненно пожал плечами.

– У тебя есть полное право меня ненавидеть.

– При чем тут ты? – ответил он чуточку раздраженно.

Господи, конечно, ни при чем! В этом и беда с психическими расстройствами – мы становимся слишком интровертными, с головой погружаемся в собственный водоворот. Я увлеклась самокопанием, а жизнь продолжается, верно? Я благоразумно не стала ничего выпытывать.

Оглянулась на Энни, которая кидала Чокнутой Сите палку.

Джош сорвал травинку и растянул ее между большими пальцами, аккуратно и задумчиво. Повернулся ко мне.

– Мам, у Иви задержка.

Взгляд я не отвела, честно. Как гром среди ясного неба!

– Купили тест в аптеке – отрицательный, однако прошло уже шесть дней, и она уверена…

О господи…

– Наверное, всё в порядке, – утешила я. – Несс знает?

Он покачал головой. Шесть дней. Нужно срочно сделать еще один тест! Я прекрасно помнила, каким потрясением, какой бомбой это стало для меня в мои пятнадцать. Как беспомощно, наверное, она себя чувствует. Положила руку ему на спину и погладила, как в детстве.

– Не бойся, мой дорогой. Все решаемо…

Он кивнул и снова занялся травинкой.

– Просто хотел сказать… дело в том… если да, мы хотим оставить ребенка.

Я уставилась на него, не веря своим ушам. В его глазах горело не знакомое мне упрямство – твердость молодого мужчины. Дождь розовых лепестков сорвался с яблони и осыпал нас, точно конфетти.

Полагаю, надо было сказать: «Не сходи с ума, у тебя вся жизнь впереди: выпускные, университет, карьера, свет клином не сошелся…» И все же я ничего не сказала. Я была потрясена, но, честно говоря, порадовалась за них. Их храбрость передавалась мне.

Я подняла с колен лепесток и нежно провела его гладкой спинкой по верхней губе. Ребенок изменит не только их с Иви жизнь, но и все наши взаимоотношения: мы с Несс будем навечно связаны, мы с Карлом, Карл с Несс, Несс с Лией, Лия с Карлом. От этих мыслей голова пошла кругом. Я потянулась, взяла его руку и поднесла к губам.

– Все будет хорошо, что бы ты ни решил. Слышишь?

Джош улыбнулся и крепко меня обнял. Я положила голову ему на грудь и ощутила невиданный покой. Мы оба молчали. Перезвон ручья то и дело прерывался хриплым голосом Энни, которая уверенно командовала Чокнутой Ситой.

– Апорт! Умница!..

Я не та, что прежде, доктор Р. Пятнадцатилетние подростки среднего класса в нашем обществе не должны рожать детей. Это противоречит сосредоточенности на успехе, нашему единственному ориентиру. С другой стороны, женщины среднего класса не страдают нервными срывами и не уничтожают собственную семью. О нет, мы оставляем эту пакость другим, темным и забытым, а сами слушаем по радио «Арчеров» и командуем парадом; пусть бесправные и обездоленные зачинают молодыми и изменяют! Когда шоу рушится, их разочарование много меньше, потому что жизнь с самого начала была хреновой. Что это за шоу, доктор Р.? Почему мы с таким упорством хотим его продолжения?

Еще один вздох ветра – и на нас сыплются розовые лепестки. Я впервые серьезно думаю о том, что выйду отсюда, о поиске жилья, выздоровлении, воспитании детей, внуков, о том, что еще меня ждет, о возвращении к работе. О будущем.

– Давай в темпе выздоравливай и выбирайся отсюда ко всем чертям, о’кей? – попросил Джош, как всегда на одной волне со мной. – Несс велела передать, что ты можешь пожить в доме ее родителей в Саффолке. Они согласны.

Я удивилась и задумалась. Мне она не говорила.

Как вы считаете, чего хочет Несс, доктор Р.?

Я знаю. Того же, чего хотите и вы, чего хочу я… Прощения! Я думала о вас. Вы прощаете мне мои поступки, но не можете простить себе своих. Я могу простить ее, но не могу простить себя. И она может простить меня, но не себя.

Как нам простить себя? Джош отмахнулся бы: «Виновата? Этим ты просто говоришь мне, что ты хороший человек». Не соглашусь. Кто мы без совести? Животные, движимые инстинктом самосохранения: еда, скарб и секс. Вы правильно сделали, что заставили меня вспомнить, почувствовать боль и вину. Вина означает, что мы способны оценивать себя, а значит, меняться. Хотя я не уверена, что дело в прощении; речь больше о принятии себя. И мне, конечно, до этого еще далеко.