Пришел страж и хранитель дома. Запер дверь. Я слушала шаги на лестнице и боялась, что у меня сейчас начнется паника и я не сдержусь. Схватила какую-то книгу и притворилась, что читаю, закладка выпала – ее слова любви у меня на коленях. Он уже за дверью. Как мне вытерпеть его присутствие?

– Привет, – сказал Карл, вешая пиджак поверх кимоно. Зевнул. – Не скучала?

– Нет, – ответила я, удивляясь своему спокойному голосу.

Оказывается, я могла; это он не мог смотреть мне в глаза. Вообще-то он меня почти завораживал. Нечасто выдается шанс наблюдать за мошенником, быть свидетелем того, как он разыгрывает спектакль. Такая невыносимо правдоподобная ложь!

Карл снова зевнул. Да, он всегда зевал, если лгал; я заметила это, когда он разговаривал по телефону с родственниками. Только не замечала по отношению к себе. Раздеваясь, всячески демонстрировал усталость. Сейчас он был почти голый, с пылу с жару, из ее объятий и пожатий; я пробегала взглядом по целакантовой коже в поисках признаков совокупления. В мою постель он не ляжет, это точно, однако сразу говорить, что мне все известно, я не стану.

– Как работа? – спросила я, вновь удивляясь своему будничному голосу.

Опустила книгу, раскрывая карты. Не будь он так пьян собственными шалостями, заметил бы, что я держу ее вверх ногами и что руки мои дрожат.

– Собственно, встреча была в пабе.

– Серьезно? В каком?

– «Карета и лошади», – нашелся Карл.

Я демонстративно проверила время на телефоне.

– Поздновато… Остались после закрытия?

– Угу…

Он снимал носки, сидя на кровати спиной ко мне.

– По дороге никуда не заходил?

– Нет. – Скатал носки в рулон и убрал в тумбочку.

Подозрительная аккуратность.

– Даже к Несс?

Он молчал. Выкручивайся, урод!

– А, да… – неожиданно вспомнил он (крыса не знала, что попалась в ловушку). – Надо было помочь ей с бойлером…

Херня-трепотня (херня втройне, потому что он отродясь бойлерами не занимался, это делала я).

– А потом ты споткнулся и твой член случайно угодил ей в рот?

Карл судорожно дернулся.

– Что?

– Твой телефон мне позвонил, мандюк ты сраный!

Мы глядели друг другу в глаза. Он понял, что попался. Я медленно покачала головой, замечая, как рассыпается мое высокомерие, его притворство, мое уважение, его достоинство, моя уверенность, наш уговор, стремление к правде и честности, взаимопонимание, наша семья. Все это покатилось прочь. Слезы навернулись на глаза, голос сорвался.

– Как ты мог?!

Секунду-другую он замешкался, а потом – о, как быстро он перевернул все с ног на голову!

– Я думал, ты не станешь возражать. Мы договорились, разве нет? Чего ты завелась? Я же не спрашиваю, что ты делаешь… Вон, трахаешь своего Хэпгуда…

Чего я завелась? Совсем ошалел!

– Я думал, мы это не обсуждаем, – продолжал Карл. – Что происходит вне стен дома, там и остается.

– Это не вне стен! Мать твою, она моя лучшая подруга!

– Так я и знал! Так и знал! – торжествующе произнес он. – Скажи правду, Конни! Кого бы я ни выбрал, ты не согласилась бы!

– Согласилась бы! Согласилась! Только не ее!

– Ш-ш-ш!.. – Он поглядел на дверь, как будто у меня истерика и я слетела с катушек. – Не ори!

– А, вспомнил про детей, мудак…

Я не могла больше сдерживаться, по щекам катились слезы ярости.

– Не понимаю, чего ты взъелась. – Карл скроил недоуменную мину и озадаченно воздел руки.

– Она моя подруга! – только и могла повторить я.

Господи, теперь он отказывает мне в праве чувствовать вполне законную боль. Нет, это слишком! Я упала на кровать и горестно зарыдала, вытирая сопли.

Карл сел рядом, осторожно, как будто имеет дело с бешеной собакой. Протянул руку, чтобы меня успокоить или придушить. Было ощущение, что мне накрывают лицо подушкой.

Ловлю ртом воздух. Чокнутая Сита в меня втюрилась. В последние дни оставляет везде подарочки, просовывает под дверь любовные послания на туалетной бумаге. «У тебя красивые волосики». «У тебя красивый нос». «У твоего лифчика красивая лямка». Изысканная словесная эротика. Все-таки приятно, что я не растеряла свой шарм.

– Красавица моя! – произносит она, садясь рядом и протягивая мне пучок травы.

Едва перевожу дух, сердце колотится. У меня приступ паники. Нужны таблетки. Делаю несколько глубоких вдохов и тыкаюсь носом в траву. Запах, как ничто другое, способен вернуть в настоящее или перенести в прошлое. Мать Чокнутой Ситы топчется рядом. Такое впечатление, что обе ждут от меня какой-то реакции, чего – не знаю: клятвы в вечной любви? преклоненного колена?

Оправляюсь от изумления и прикидываю, не поесть ли траву, пожевать и выплюнуть, но сил на такие выходки больше нет. Скрипуха даже не заметит – только что нашла «автопоезд» и, гордая своими достижениями, поднимается на ноги.

– Вам пора на рентген, Конни, – произносит она, в честь Ситиной матери сверкая акульей улыбкой. – Конни надо идти, – слащаво поясняет Чокнутой Сите, как будто обращается к младенцу Иисусу, а не к серийной психованной, которая голыми руками укокошила десяток котов.

Обе кивают в ответ. Если бы у меня тоже была мать и можно было кивать вместе… Втроем смотрим, как Чокнутая Сита соскакивает со скамейки и бежит к дереву, чтобы покувыркаться в опавшей листве. Интересно, знает ли мать, какая ее дочь ненасытная онанистка?

Немного погодя мы все, я и моя пестрая кодла, возвращаемся в клинику.

Вы чувствуете себя богом, доктор Р.? Вылечивая больных, снимая боль, раздавая лекарства росчерком пера? Или просто известным наркодилером (на сраной машине)?

Они оба пообещали, что все закончилось. Несс слала слезные эсэмэски, которые я игнорировала. «Это больше не повторится! Пожалуйста, прости меня! Это невыносимо!» Я не отвечала. Пусть мучается. Нет, вру, один раз я ей написала: «Отъ…сь, сука». Так злилась. Проныру мне было понять легче. Я чувствовала себя отчасти виноватой в его поведении. Решение сойти с торной дороги брака было общим (или нет?); в каком-то смысле это из-за меня он хотел снова чувствовать себя привлекательным и, ввиду своей фундаментальной лени, не стал искать дальше собственного носа. Но она?! Она знала, как обстоят дела, и, воспользовавшись моими слабостями, повернула события в свою пользу.

Бывали черные часы, когда меня снедал страх, я просеивала воспоминания и отлавливала ложь. Например, она как-то сказала, что идет в театр, а Карл отправился на тренировку, позабыв футбольную форму. В голове барабанной дробью стучала паника. Что я могла сделать? Какие были варианты? Мы с ней слишком погрузились в жизнь друг друга, не только в школе и по-соседски, но в семьях; отрезав ее, я бы травмировала всех – пришлось бы переехать, взбудоражить детей, и все потому, что я не могла вынести то, что сама накликала. Шанса больше ее не видеть все равно не было, приходилось с этим жить. Я поиграла мыслью о полиморфной любви. Любить друг друга втроем? Честно говоря, доктор Р., меня задело, что, прежде чем организовать свой клуб, ни один из них мне это не предложил. Логично было бы ожидать, что в уме и члене Карла такая идея промелькнет. А еще знаете что? Я была ничуть не лучше! Я ревновала, что она предпочла мне Карла. Моя ревность расплескивалась, как моча Джоша по сиденью унитаза.

Я пыталась найти в ситуации положительные моменты – муж у меня достаточно привлекательный, чтобы его возжелала красавица Несс. Понимаете, я искала способы обмануть саму себя и существовать без боли. Однако я оказалась на удивление консервативной. Либо надо было терпеть, стиснув зубы, либо превратить жизнь близких в кошмар. Поведение Карла и мои безответственные решения не должны отражаться на детях. Нужно смириться. Я снова пустила его в спальню.

Меня как будто подменили. Радость испарилась без следа. Я стала циничной и подозревала всех, включая себя. Как я могла так ошибиться в самых близких людях? Если они не те, за кого я их принимала, значит, и я не та.