– Привет! – крикнул Сай из коридора. – Я думал, тебя еще нет, – весело сказал он, заходя и укладывая футляр с инструментом на кухонный стол.

– Привет, – отозвалась она, холодно улыбаясь и выливая остатки из бутылки себе в бокал. – Как оркестр?

– Здорово. Играл соло. Послушаешь?

– Само собой. – Она сняла ноги со стула, медленно их скрестила и наклонилась за упавшими сигаретами.

Он снял свитер, кинул его на стул и достал саксофон. Эмма закурила, приоткрыв дверь в сад, чтобы вытягивало дым. Сай взял мундштук. Его рот был так ей знаком; рот, который она никогда не целовала, а кто-то еще теперь целует. Как ему, наверное, приятно вновь стать желанным… Он заиграл, и она отвернулась, глядя, как нахохлившийся голубь клюет на дереве уцелевшие вишенки. Улетел. Эмма не могла игнорировать музыку, зовущую и нежную, хотя изо всех сил старалась не растрогаться. Повернулась. Он закончил и ждал ее реакции.

– Очень красиво, – произнесла она.

Сай не шевелился.

– Что случилось? – Поглядел на пустую бутылку и медленно опустил инструмент.

– Ты чувствуешь себя отвергнутым, Сай?

– Что?

– Я тебя оттолкнула?

– О чем ты? – Он резко вынул мундштук и начал укладывать саксофон в футляр.

– Ответь на вопрос…

– Я его не понимаю. – Щелкнул замком.

Она снова поглядела в сад и медленно затянулась.

– Что происходит? – Он обошел стол и уселся на него напротив Эммы.

– Хотела бы я знать. – Она внимательно оглядела его подчеркнуто скрещенные, точно для допроса, руки. – Может, сам скажешь? Что происходит, Сай?

– Ты говоришь загадками.

– Знаешь, я все понимаю. У тебя еще могут быть дети. Я тебе мешаю.

– Что, прости?

– Тебе необходимо чувствовать себя нужным.

– Хватит, Эмма, ты не на работе. И я не твой чертов пациент!

– Я ошибаюсь?

– Что мне надо чувствовать себя нужным? Конечно, надо! Это всем надо, даже тебе, Эмма Дейвис. Только ты не любишь это показывать, думаешь, что станешь слабой и, боже сохрани, не сможешь со всем сама справиться.

Она медленно выпустила струю дыма.

– Какой всплеск эмоций! – С силой затушила сигарету в пепельнице, которая покоилась на ее больной покоробленной утробе.

– Например, – продолжал Сай, – какая бы мысль ни пришла тебе сейчас в голову, ты не можешь ее высказать, не можешь признаться, что переживаешь. Обязательно надо превратить разговор в какой-то гестаповский допрос!

Она склонила голову набок.

– Сколько в тебе злости…

– Прекрати! Прекрати все передергивать!

– …Сказал адвокат. И как там Сахара? Или Саванна, или как там ее, черт побери!

Эмму передернуло; совсем не так она собиралась поговорить.

– Что?

– Ты слышал.

Сай рассмеялся, отошел на несколько шагов и раздраженно провел рукой по волосам.

– Ты за мной следила?

– Я пришла к тебе, но ты оказался занят.

Он ошалело моргал глазами.

– За кого ты меня принимаешь? Она встречается с моим лучшим другом!

– Ха! Придумай что-нибудь поумнее! – Эмма наклонилась и взяла бокал.

– Что? Тогда давай, спроси! А! Не можешь?! Конечно, ты не опустишься до проявления слабости!

– Хорошо. Это правда? – Она постукала по пачке, доставая новую сигарету.

– Что правда?

Эмма закурила и затянулась, как будто в ее распоряжении тысяча лет.

– Ты ее трахаешь?

Сай, не веря своим ушам, покачал головой.

– Нет, я ее не трахаю. Она пришла, чтобы обсудить день рождения Эдриана. Мы хотим сделать ему сюрприз. Довольна?

Эмма рассмеялась, сначала себе под нос, потом громко.

– Что смешного?

– Сюрприз на день рождения! Очень оригинально, ваша честь.

– Слишком много пьешь, ты в курсе?

– А ты меня ненавидишь, Сай. Глубоко внутри ты меня ненавидишь. Просто признай.

– Что?

– Ты никогда мне не простишь. Моя мать была точно такой же.

– Прекрати, Эмма! Ты пьяна.

– Мы о ней даже не разговариваем, не произносим ее имя.

Он опустил голову и молча разглядывал ноги.

– Давай, скажи, Сай!

– Нет, я этого не сделаю.

– Скажи!

– Нет.

Эмма рассерженно встала.

– Скажи, мать твою! Скажи, что я виновата! Скажи, что это из-за меня!

Он поднял голову. Его нижняя губа дрожала, но голос звучал ровно.

– Может, тебе самой надо это сказать?

Повернулся и вышел из комнаты.

Доктор Р. сегодня невнимательна и взбудоражена. Под левым глазом размазалась тушь. Пришла во всем черном, никаких признаков неоновых бретелек. С большим удивлением отмечаю, что вместо обычных сережек – два крошечных черепа; под отформатированной маской прячется бунтарка. Поправляет волосы и деловито склоняет голову, но блокнот на коленях лежит вверх тормашками, уничтожая любые намеки на собранность. Я молча жду, пока Скрипуха уберет отсюда свою тушу, потом спрашиваю:

– Поругались?

С пальца доктора Р. исчезло обручальное кольцо. Она ловит мой взгляд и прячет руку.

– Только не говорите, что это девица из оркестра!

Скрещивает ноги и довольно убедительно игнорирует меня.

– Сегодня нам надо вспомнить Милтон-хаус, – старается развернуть блокнот, не привлекая моего внимания.

– Только не говорите, что ей двадцать три!

– Пожалуйста, Конни, – спокойно отвечает она, заправляя волосы за ухо, и я уже думаю, не пойти ли на попятную, однако остановиться не могу.

– Он имеет с ней половые сношения? – Надеюсь, что получается, как у врача. – Они совокупляются?

– Видимо, нет.

Пустила меня в свой мир. Я в шоке. Ищу признаки, что она об этом жалеет, и не нахожу. Доктор Р. не краснеет, даже не суетится. Глаза налиты кровью. Плакала?

– Он сказал, что это просто секс? Или влюбился?

Отмахивается, но не успевает быстро перевести разговор. Теперь я не остановлюсь.

– Знаете, я однажды спросила Карла: «Ты любишь Несс?» А он сказал: «Не знаю». Представляете?! «Не знаю». До сих пор бешусь! Мне нужно было услышать «да». Если бы он ответил «да», я бы как-нибудь смирилась. Я бы поняла. Но на кой черт рисковать семьей, если не любишь? Или мужчина сделает что угодно ради своего члена?

– Любовь… Что такое любовь? – произносит доктор Р.

Сегодня она настроена очень пессимистично; сомневаюсь, что психиатрам позволительна такая безысходность.

– И я ему сказала: «Ладно, Карл, сформулируем вопрос иначе: ты говорил ей, что любишь? Конечно, говорил!»

Доктор Р. фыркает. Мне нравится ее смешить, у нее чудесная улыбка. Она закатывает глаза и качает головой. По-моему, я такой ее еще не видела. Она вымотана, слаба и измучена. Надо этим пользоваться.

– У Несс хотя бы хватило совести прислать сообщение, что она «безумно влюбилась» и не смогла удержаться. Херня, между прочим: на каком-то этапе всегда есть выбор.

– Да, выбор есть! Полностью согласна! – Доктор Р. вскидывает голову и наставительно поднимает палец.

Удивляюсь ее горячности. Она откладывает блокнот – так толком его и не перевернула – и вытягивает ноги. Встает в своей неспешной манере и начинает прохаживаться по комнате с какой-то непонятной мне внутренней целью. Мне нравится ее новый темный наряд, гвоздики-черепа в ушах. Когда она проходит мимо, улавливаю запах… Она пила, а ведь еще только середина дня.

– Расскажите про Милтон-хаус, – прислоняется к подоконнику и приподнимает бровь.

– Нечего рассказывать. Вы там бывали?

– Нет. Знакомая работала.

И снова очень необычно – прежде доктор Р. никогда не делилась личной информацией.

– Почему меня перевели сюда?

Она пристально смотрит и повторяет:

– Милтон-хаус, Конни…

– Я почти не помню.

– Вы были там шесть недель, должны помнить.

– Что вы хотите знать?

– Все. В частности, хочу услышать про вечер, когда вы сбежали.

– Я не помню.

– Попытайтесь.

Нет, все-таки ей надо за собой последить – говорит, как школьная училка. Душка Сай, наверное, сыт по горло; спорим, эта двадцатитрехлетняя пигалица его так не поучает, спорим, она думает, что солнце светит через его анус. Мы все расцветаем от обожания.