— Ой, мальчики, простите за опоздание! —

девушка выбирается из тонированной иномарки. Журналистка? Джинсы, короткая курточка открывает подтянутый, не прикрытый коротким топом животик, — Какие вы красии-вые! А… вы же сможете на камеру что-нибудь из ваших… фокусов показать? — милая, умеренно заискивающая улыбка. Профессионалка, однако, — Да? Да?

Да.

Мне всегда казалось, что облавы должны быть внезапными. Налетели, руки за голову, трах, бах всех антисоциальных элементов — проституток, наркоманов, вегетарианцев — повязали и уехали. У нас облава неправильная. Пару групповых фотографий спустя мы шагаем сквозь арку, подходим к красному двухэтажному зданию. Нас разместили за углом, рядом с выходом ведущей к подвальной двери короткой лестницы. “Когда начнётся облава, может быть, кто-нибудь попробует из этой двери выскочить. Но вряд ли. Вы можете помочь в задержании злоумышленника. Но лучше не надо. Нам не мешайте, и всё будет” — задача поставлена группе двумя ехидными представителями закона. Косятся на наше вооружение и облачение, выносят модный приговор.

Игнорирую хихикающих вполголоса оперов.

Размышляю о том, как бы познакомиться поближе с журналисткой Олей.

Симпатичная стерва, тьфу, покладистая, умная девушка. Даже в мыслях не надо так. Тёмные волосы до плеч, тёмные глаза, подведённые брови, прямой нос, пухлые губы с напылением помады… Моя “зазноба” утопала куда-то вместе с оператором, грузным бородатым мужиком. У него маленькая цифровая? камера и метровый штатив, несёт его на плече как дровосек бревно; камеру каждый раз заботливо помещает в чехол, что болтается на загорелой бычьей шее.

Прошло ещё полчаса, проехала куда-то на ту сторону дома машина ОМОНа, пара полицейских каров без включенных мигалок, снова всё стихло. У “наших” полицейских есть рация, по ней они всё время переговариваются. О, из-за поворота дома идёт чем-то расстроенная Оля, за ней шагает её нежелезный дровосек. Машу ей рукой, получаю в ответ ослепительную улыбку.

Эй, гайз, у меня всё найс. Йоу.

Ббахх! Пфффф… В отдалении прозвучал взрыв, по встревоженному виду стоящих рядом полицейских и громкому стрёкоту рации понятно — взрыв не запланирован. Внутри здания слышатся выстрелы, крики, из пятого или шестого от нас окна второго этажа выбило стекла, сквозь дыру наружу валит белый дым. “Что стоишь, снимай!” — кричит на оператора журналистка. Новые крики в здании, неразборчиво, сирены автосигнализации испуганных машин; оборачиваюсь на спутников, извлёкаю из ножен меч. Ббах! Дзиньчкчк, внутри здания ещё один взрыв, двое полицейских что-то кричат в рацию, бегут прочь, вокруг дома, видимо, к главному входу. Мои мысли скачут в голове как перепуганные Газмановские кони.

— Взвести арбалеты, —

командую я, возвращая себе контроль над ситуацией.

Признаюсь, на это ушло порядка 10 секунд. “Нам бы здесь не помешал Кирюха с его табельным, а ещё лучше — с автоматом…” — шальная мыслишка. Младший инструктор со своим новым старым знакомым учесал куда-то туда, где основной движ. “Как бы его не зацепило”. ***ть!

Он вылетел на меня из-за угла дома, взбежал по лестнице, что мы караулили. Я слышал скрип двери, слышал его шаги — и всё равно перекошенное лицо с красными белками ворвалось в мой мир до боли неожиданно. “Порешу ублюдков!” — шепелявый, пропитый голос бьёт по ушам, рука с пистолетом направленна в мою сторону, успевает нажать на курок. Накаченное адреналином тело инстинктивно реагирует на агрессию, рука наносит отработанный на тренировках горизонтальный секущий. Так медленно расползается кровавая полоса. Меч разрезал куртку, кожу, то, что под ней. Мужик роняет пистолет, хватается за грудь, высоким, неестественным голосом кричит, задирая голову вверх, подставляя под удар горло.

— Почему ты оставил их одних!?

— Товарищ майор, вы не давали мне указаний с ними нянчиться! С ними оставалось двое сотрудников полиции!

— Ты мне ответственность не перекладывай. Где они были, твои работники, когда этот **ндон на наших вылетел?

— У него был лишь травмат.

— У него была ударная доза фена в крови и 2 шага до стоящей неподвижно мишени! Давай я тебе — с двух шагов, да даже в ногу шмальну сейчас, хочешь попробовать? Чудо, что ***аный наркоман не попал! Или действие, собственно, того **вна, что он себе вколол,

— пауза, —

У него мог быть боевой пистолет, а то и что похуже. В этом городе полно оружия, — майор встал, прошёлся по кабинету, успокаиваясь, делая глубокие вдохи и выдохи, сопровождая их подъёмами и опусканиями через стороны выпрямленных рук, —

А если бы Михаил этого торчка убил? Как его там, — взгляд на экран, — Костяникин Анатолий Валентинович, 92 года рождения, разведён, двое детей, безработный… Мм?

— Допустимая самооборона, — Кирилл мрачен.

— Ага, “допустимая”. Какие бы были заголовки, жуть берёт, не правда ли? — майор вновь начал заводиться, — “Волновик мечом заколол бандита!” Э, нет, они не напишут “бандита”, они напишут так: “Волновик ударом меча рассёк горло человеку, мужчина ИСТЁК КРОВЬЮ на глазах многочисленных свидетелей!” Нравится тебе ТАКАЯ перспектива? — тяжёлый взгляд упёрся в тонкую переносицу.

— Мы бы его отмазали, — не сдавался молодой человек.

— Отмазали, — согласился Михаил Александрович. Скрипнуло, поддакивая, эргономичное кресло, — Потому что волновики, адекватные, — выделив слово, мужчина поморщился, вспомнил что-то неприятное, — Волновики нам необходимы как воздух! — на челе майора видна интенсивная работа мысли, он ищет, ищет толковую метафору, — Но зачем тушить лес, когда можно потушить бычок. И бросить курить.

Что у вас там вообще произошло? Что за взрывы?

— Какой-то дебил из местных начал кидать светошумовые гранаты прямо в помещении. ОМОН в ответ запулил дымовухи. У пятерых наших ушами кровь, — лейтенант скривился, — Я-то сзади был, не моя операция, а вот знакомому досталось, — вздох, — Этот чел дурак-то дурак, но сам в плотных наушниках. Тоже с травматом. Ногу и руку ему прострелили при задержании; амфетамина, героина взяли по мелочи. Говорю, весь сыр-бор из-за одного, ***ть, дебила, — юное лицо Кирилла перекошено в бессильной злобе, казалось вот-вот, ещё чуть-чуть и раздастся мерзкий зубовный скрежет.

— Не матерись!

Лейтенанту хотелось воскликнуть: “А сами то!”, но субординация в его крови. 55 % плазмы, 40 % форменных элементов и 5 % субординации. Внутренний голос Кирилл оставил он глубоко внутри, рядом с селезёнкой.

— Как ты его, а! — глаза Андрюхи сияют, он машет воображаемым мечом, поражает воображаемых драконов. Или воображаемых наркоманов. Дама такая психологу: “У моего сына есть воображаемый друг!” “Это вполне нормально” “Но он наркоман!” “Сын?” “Друг! У моего сына есть воображаемый наркоман!” Дракоман. Бее… —

Рраз, рраз!

— И готово. Юппи.

— Что?

— Сок такой раньше был, быстрорастворимый, мне отец рассказывал. Редкостная дрянь.

— При чём тут сок? Да ну тебя! — пацан решил надуться. Но гелия в воздухе мало.

Спросите, при чём тут, действительно сок? Да ни при чём. Просто он уже пятый раз поёт оду великому мне, победителю наркоманов. Хорошо, что бард, в силу правильного воспитания, придерживается оригинальной версии произошедшего. Наркоманы не плодятся как кролики; я повергаю, да, эпично, пафосно, втаптывая в чавкающую грязь, с расчёсанными белыми крыльями за спиной, нимбом над мАкушкой, одного представителя поганого племени. Я просил Андрея никому о стычке не говорить, он понятливо кивает, и — слава тебе, господи — не треплет языком налево, только направо. Блин, он же ко мне лицом.

Это для меня направо, для него выходит налево?

Валерий одобрил мои действия — утвердительный кивок, двойное похлопывание по плечу, рубленый комментарий. Слова комментария рублены мелко, неразборчиво. Не молоты. Ирина отреагировала непонятно.