— Юлия…

— Правда… И теперь, когда мы все поняли, что означают твои надписи на руке, то мне хочется смотреть на нее и смотреть. Да, понятно, что если ты выдержал такое, то все остальные раны тебе нипочем.

Он усмехнулся, вспомнив, как ему, еще совсем мальчишке, накалывали этот рисунок — жрецы, выполнявшие эту работу, должны были бросить наколку при первом же стоне юноши, и на всю жизнь он бы остался с недорисованной татуировкой как свидетельством слабости. Но он выдержал. И не пожалел — потому что боевые раны были позже, и он встретил их не дрогнув.

Его глаза сами закрылись от усталости — и тут вокруг поднялся крик и топот.

— Ни с места! Всем оставаться на своих местах! Несравненная госпожа, ты в безопасности, отойди от него.

Он сосредоточил зрение — вокруг стояла целая толпа мужчин с мечами, луками, топорами и почему-то ведрами.

— Вы кто?

— Декурион урабанариев Плавт. Пройдем для разбирательства и установления личности. Руки!

Он встал, удерживаемый за плечи с двух сторон, и протянул руки, волоча цепи.

Плавт присвистнул:

— Так. Беглый раб. Далеко бежали?

— Вперед.

— Отлично. Издалека?

— Из Лудус Магнус.

— Еще лучше. Потому что врешь. Оттуда невозможно убежать.

— Ну, извини, — он пожал плечами, забыв о ране, и едва не застонал от боли.

— Как проник в дом доблестного префекта спекулаториев? Цель визита? Ты сам понял, куда влез?! — Плавт ничего не понимал и пытался выяснить хоть что-то у этого великана, закованного в цепи, покрытого татуировками и бинтами и взирающего на него, несмотря на это, абсолютно невозмутимым взглядом глубоких и ясных изумрудных глаз.

Рагнар устало взглянул в глаза офицера городской стражи:

— Тебе правду?

— Естественно.

— И подробно?

— Время есть. Сейчас только посажу кого-из своих ребят записывать все, что ты мне скажешь.

К нему приблизился быстрым шагом воин с ведром и веревкой через плечо, что-то быстро прошептал.

— Как выяснилось, поторопились. Ну да ладно, если тут одно на одно со вчерашнего дня, то спекулатории не помешают. Хотя им сейчас не до нас. Все в порту, — ответил ему декурион урбанариев.

— Вот именно! — с нескрываемой яростью отзвался мужчина с ведром. — Ребята два пожара сегодня таких потушили! Наш наряд как последние дураки, в патруле. Подумаешь, девчонка с гладиатором лепешки ест. Нашел угрозу империи!

— Соседи нашли, — устало ответил ему Плавт. — Не я же. Видишь, мы его даже не крутим. Парень и правда вроде как подвиг совершил. Эй, Корнелий, ты с девушкой побеседуй. Тоже под запись. И есть кто еще в доме?

— Тетя моя, Гортензия.

— И с тетей побеседовать.

Новая волна шума и топота. Урбанарии вытянулись по стойке «смирно», а вигилы и вовсе постарались слиться с колоннами. По образовавшемуся коридору воинов четкими быстрыми шагами пронесся офицер-преторианец с хорошо заметными знаками различия когорты спекулаториев.

Рагнар поднял голову — перед ним стояла Гайя собственной персоной. Но какая! Все такая же подтянутая, стройная, как и несколько дней назад, когда он видел ее крайний раз, но неузнаваемая в полной форме преторианской гвардии, даже алый плащ развевался за плечами.

— Что тут происходит? Докладывай, — кивнула она Плавту.

— Рад тебе, доблестный центурион, — внешне суровый Плавт искренне улыбнулся, узнав отважного центуриона спекулаториев, не побоявшуюся пойти добровольно в заложники сегодня днем. Он удивился про себя — видел же своими глазами, что ее ранили, и один из ее товарищей второпях накладывал ей прямо стоя повязку, заслонившись от остальных двумя лошадьми, своей и ее. И вот она тут, все такая же собранная, только губы сжаты в бледную нитку.

Он постарался как можно яснее изложить то, что знал сам: как примчалась навстречу патрулю вигилов соседка префекта с диким криком и закатанными под лоб глазами. Она, цепляясь за руки и веревки пожарных, рассказала им, что страшный злочинец с руками, покрытыми до плеч черной кровью, притащил под утро связанную воспитанницу префекта и заперся в доме с ней и милой, доброй и такой беззащитной Гортензией.

Вигилы, естественно, бросились туда и за урбанариями, а вестового послали к спекулаториям — уже знали о том, что произошло на улице Шорников вечером накануне.

— Благодарю за службу, — она отсалютовала Плавту. — Все в порядке. Это наш воин. Прости, выехала спешно, не захватила приказ о его назначении. Копию пришлю с вестовым в течение часа префекту урбанариев. Вигилам высылать?

— Им тоже надо.

— Храм-то сгорел, — вмешался вигил. — Мы ж документы составлять должны. Одно дело, беглый гладиатор поджег, а другое, спекулатории громили поганское гнездо с дурью. Хочешь, напишем, что там они сами, дури наевшись, лампионы поопрокидывали?

— Хочу, — спокойно и твердо ответила Гайя. — Так оно и было.

Она обернулась к Рагнару:

— Давай свои браслеты.

Отстегнула фибулу, которой был скреплен плащ на ее плече, и длинной иглой ее застежки быстро раскрыла замки кандалов.

Он потер уставшие руки:

— Спасибо.

— Не за что, — улыбнулась она ему одними глазами. — Все, поехали.

— Куда? — кинулась к ней Юлия, которую еле удержал молодой, не по годам серьезный урбанарий Корнелий, внимательно записывающий все, что она рассказала про ее пленение жрецами храма Изиды, умолчав только о месте, где это произошло. Юлия сочла за благо сказать, что это произошло на соседней улице, в лавке с лентами и бусами.

— Юная госпожа, — официальным голосом, но максимально вежливо и даже почти ласково осадила ее Гайя. — Ты пережила многое сегодня. Тебе надо успокоиться. И прошу, ответь на все вопросы доблестных урбанариев. Не волнуйся, все закончилось.

— Гайя? — вгляделась под опущенный налобник Юлия и, получив утвердительный кивок, уточнила. — Куда ты его? Это Рагнар, он хороший. Я люблю его! Я все урбанариям сказала, объяснила! Он герой, он меня спас! Они, египтяне эти, меня хотели… Они хотели…

И Юлия разрыдалась громко и самозабвенно, упав головой на плечо Гайи. Та похлопала осторожно девушку по спине:

— Будет, будет. За Рагнара не волнуйся. Он теперь мой боец. Скоро увидетесь. Все, отдыхай и не волнуйся. Вернется с выезда командир, он не должен застать тут слезы и панику. Договорились?

Юлия кивнула.

Дом постепенно опустел…

Префект был готов сам себе отрезать голову и выкинуть ее собакам — и то есть не станут, так она раскалывалась и пульсировала.

Вторая выходка поганцев за эти сутки — многовато для Рима, где его ребята бдили на каждом углу.

Вигилы и в этот раз не постеснялись запросить помощь спекулаториев — их декуриону показалось странным, как именно загорелись склады с земляным маслом. Они заподозрили не только поджог, который их префект, толковый и жесткий, мог и должен был расследовать сам, а преступление, выходящее за рамки их компетенции — среди черепков метретов плавали и не успевшие до конца развалиться на мелкие части небольшие амфоры, так уже ему надоевшие, что только один взгляд вызывал тошноту. Ему казалось, что египетская отрава заполонила весь город и скоро будет вываливаться из акведуков.

— Как думаешь, что тут в основе? — он переглянулся с Марсом.

— Разборки. Вигилы говорят, такое уже было, когда на пожарах находили такие склады с заморским товаром, вроде как и не относящимся к хозяевам пепелища.

— Они явно нервничают. Я там Гайе оставил задание со жрецом ихним пообщаться…

— Она озлилась окончательно?

— С чего бы? Она с каких пор злится на приказы? В лудусе, что-ли, научили?

Марс усмехнулся:

— Она зла на меня. За то, что не сдержался и поцеловал на арене на глазах у всего города.

— Поцеловал? Ты ее зацеловал. Думаю, тут и я б обиделся.

Марс невольно хохотнул — представил, как стал бы целовать седого префекта на глазах у всего Рима.