— А патруль? — уныло протянул надсмотрщик, которому и предстояло сопровождать скорбный груз.

— А что патруль? Так и скажем, что наши после боев померли. А эта голозадая, — он кивнул в ту сторону, куда Таранис унес Рениту. — Эта нам и подпишет все документы.

— А если не подпишет? — опять тянул свое надсмотрщик. — Ты ж ее знаешь, ей как вожжа под хвост попадет.

— Тогда весь лудус будет знать, что она тут голышом бегала. Тряпки-то ее вот, валяются. Вывесим на кухне. Или вообще на чучело тренировочное наденем.

— А рыжая?! — спохватился надсмотрщик, оглядываясь на Гайю, стоящую со скрещенными на груди руками, прислонясь к стене у водоразборника, которым уже воспользовалась сполна, не обращая внимания на мужчин.

— Эй, рыжая, — окликнул девушку помощник ланисты. — Что-нибудь тебе говорил хоть один из этих, пока ты их убивала?

— Вот и ответ, — улыбнулась Гайя своей обезоруживающей улыбкой, предназначенной для таких случаев. — Я их убивала, а не вела философские диспуты.

— А эта мышь чесночная?

— Мышь тряслась и рыдала, — бестрепетно сказала правду Гайя. — Она сама себя не слышала от страха. Думаю, она и не вспомнит ничего утром, кроме кромешного ужаса.

— Хорошо, — протянул помощник ланисты. — Тогда ты на место, в камеру, и попробуй не встать на подъеме. И язык свой прикуси, а то лишишься. Для фехтования он не нужен. А вы живо вывозите трупаки.

Гайя успела пробраться к Рените только после утренней тренировки, как была, даже не тратя время на умывание, кое-как стряхнув песок, налипший на потное напряженное тело. Врач, бледная, с ввалившимися красными глазами, сосредоточенно растирала что-то в небольшой мраморной ступке.

— Как ты? — тихонько спросила Гайя.

— Все хорошо, — бесцветным голосом ответила Ренита.

— Таранис как?

— Сорвал. Все швы до единого.

— Что можно сделать?

— Ничего. Заживет, но дольше и хуже. Кстати, твои же слова. Помнишь?

Гайя кивнула — с этих слов и началось их знакомство, непонятно как переросшее в дружбу.

— Как он все же услышал?

— Не знаю. Не говорит.

— А ты спрашивала?

— Да. Он понял, что я дала ему оглушающий отвар. И обиделся. По его мнению, мужчина должен встречать боль с открытыми глазами.

— Он прав. Я бы тоже обиделась. Это тебе так, на будущее.

— Знаешь, давай до такого будущего не доводить. Будь осторожнее.

— Хорошо. Но зачем ты это сделала? Он так плох был?

— Нет. Он сцепился с этим Вульфриком, — и тут Ренита расплакалась, прижавшись к груди Гайи, не обращая внимание, что ее туника пропитана потом до последней ниточки. — Понимаешь, я жизнь прожила, все двадцать семь лет, ни один мужчина на меня не глянул. А тут днем Вульфрик, ночью эти. И Таранис…

— Ну а Таранис-то чем не угодил? Вот он как тебя любит!

— И видел меня в таком виде…

— Он был не в лучшем.

— Он мужчина.

— А ты красивая женщина. И уверяю, надсмотрщик и помощник ланисты будут молчать. Иначе им придется и о своих решениях этой ночи отчитаться. Знаешь, как говорят: «Сказал А, скажи и Б».

— Правда?

— Правда. А вот у меня к тебе будет огромная просьба. Ты не обязана. Но от этого зависит жизнь не только ланисты, но, боюсь, и моя. И что хуже.

— И что я могу? — отшатнулась от нее в испуге Ренита, количество событий в жизни которой явно превысило ее возможности понимания.

— Ты же префекта когорты спекулаторум себе представляешь?

— Тот стареющий ветеран, который купил твою ночь, а затем прислал подарки?

— Да. Сможешь его найти?

— Пойти туда? Да куда мне? Я не пройду через охрану преторианского лагеря. Кто я, жалкая рабыня-врач. Таких полно, правда, греки в основном, врачующие большие семейства патрициев.

— Тебе не надо туда идти. Ты же по городу в остальные места ходишь?

— В Субуру, в лавки со снадобьями и полотном. И в библиотеку. Ну и в храм Эскулапа. Но это же все знают. И это понятно все. Я туда годами хожу.

— Вот. А район у Дубовых ворот ты себе представляешь? За Большой Пыльной дорогой?

— Да.

— Сможешь оказаться там до часа первого факела?

— Поздновато…

— Хорошо. Завтра утром на хораприме?

— Это ж встать до рассвета! Я и так полусплю сейчас. И охрана страшно удивится.

— А когда ты обычно ходишь в город?

— В обед. Обычно это тихий момент, пока тренировок нет и никому нос не разнесут.

— Хорошо. Давай попробуем. Будь там в полдень. Он иногда приезжает домой обедать, если нет особых дел.

— А если не приедет?

— Тогда повторим.

— Гайя, ну во что ты меня втягиваешь, — простонала Ренита, стряхивая с пестика зелено-бурую массу размятой травы на кусок полотна.

— Ни во что. Уж префект наш тебя точно не обидит.

— Наш??! — отступила еще на шаг Ренита.

Гайя удержала ее за запястье и прикрыла глаза в знак согласия.

— Ты… Ты?! — не нашла слов Ренита, и в ее глазах страх заменялся восхищением. — А ты меня драться научишь?

— Конечно. Давно пора. И Таранис не откажется.

— Я его стесняюсь. Боюсь быть неуклюжей и смешной. С тобой проще. Но ты же не захочешь со мной путаться… Тебе некогда…

— Брось. Я сама решаю, что мне надо и что интересно. Ну, конечно, помимо службы.

— Так что я должна сделать?

— Подойдешь к нему. Охрану его не бойся, парни нормальные, зря не бросятся. Ты ж без оружия?

— Естественно.

— Вот. Подойдешь и скажешь, ну или крикнешь: «Хельхейма».

— Это что? — подозрительно уточнила Ренита.

— Мое прозвище на войне. Варвары обозвали. На их языке это означает «повелительница мира мертвых». Сокращенно Хель.

— Интересно. Тебя и на арене прозвали «Невеста смерти».

— Везет мне… А дальше расскажешь вот что, — и Гайя в максимально простых фразах пересказала врачу то, что обязательно должно попасть в уши префекта. — Повтори?

Ренита повторила без запинки:

— Я же запоминаю рецепты…

— Умница. Я на тебя надеюсь.

— Сейчас, закончу с перевязками, и пойду.

— Кстати, Рагнар не возвращался? В смысле через валентрудий?

— Нет, — покачала головой Ренита, и на ее лицо снова набежала тень.

Гайе пора было возвращаться на тренировку, и они расстались.

Рените было безумно страшно. Город не пугал — пугали обстоятельства. Ей казалось, что все, начиная от вопящего ослика и до вопящей тем же тембром торговки в термополии на углу Длинной улицы, смотрят на нее. Она еще плотнее завернулась в свое грубое одеяние, которому даже название придумать было бы сложно — это даже столой и паллием назвать нельзя. Причем одно из ее платьев оказалось разорвано в ночной потасовке и выброшено наводившими порядок во внутреннем дворике рабами под предводительством дежурного надсмотрщика.

«Странно, мне даже не дали взглянуть на трупы. Их же положено проверять каленым железом…»- подумала Ренита и успокоилась, потому что шипение и вонь горелой плоти ей так и не стали привычны, к тому же, чтоб накалить железный прут, надо было ждать прихода на работу кузнеца, который был вольноотпущенником и жил в инсуле за Бычьим рынком. Очевидно, помощник ланисты счел это утомительным. Как бы то ни было, Требоний заглянул к ней в валентрудий, когда она уже успела смыть со своего тела чужие прикосновения, завернуться в чистый хитон и заново обрабатывала грудь Тараниса:

— Подпиши.

Она мельком скользнула по списку из четырех ни о чем ей не говорящих имен и поставила свою подпись, скребнув остро отточенным стилом по буковому основанию кодикиллуса.

— Что это? — спросил Таранис, когда помощник ланисты вышел спешным шагом.

— Засвидетельствовала смерть. Гладиаторов, умерших от ран после боев.

— Разве кто-то умер? — он обвел взглядом спящих собратьев по несчастью.

— Это те, кого убила Гайя, — и она вкратце пересказала Терамису то, что произошло этой ночью до того момента, как он выскочил голый во двор и увидел ее на руках у Гайи.