Ренита помотала головой, цепляясь волосами за пластины доспехов:

— Откуда ты-то это знаешь…

— Я много чего знаю, — подмигнула ей Гайя, сама бросила взгляд на капсария и одними губами прошептала: — Таранис!

И тот бросился за ним, снова несясь по лагерю, и даже не вызывая недоуменные взгляды — все знали, что юноша приписан к госпиталю, и если Ренита отправила его куда-то бегом, значит, за маслом для светильника или за горячей водой на кухню. На Тараниса капсарий натолкнулся почти сразу — он как раз помыться успел и уже спешил к Рените, и словно что-то почувствовал, ускорив шаг в сторону бегущего юноши, в котором узнал помощника своей жены.

— Ренита, она… она… и Гайя…, - юноша явно был в шоке и заикался, широко раскрывая свои честные глаза.

— Оплакивают Рыбку? — тихо спросил Таранис, сжав плечо парня. Чтобы немного успокоить.

Таранис подумал, что капсария напугали слезы Гайи — то, что Ренита будет рыдать в голос, он догадывался. Гайю плачущей Таранис ни разу не видел, вот и решил, что мальчишка удивлен — для него она была не товарищем, а старшим офицером, спекулаторием, и ее вид в слезах действительно мог поразить кого угодно.

Юноша отрицательно замотал головой:

— Гайя Рениту… На руки…

Таранис почувствовал, как его ноги спружинили в коленях:

— И ты молчал? Где?

— В госпитале. Я молчал? — обиженно возразил капсарий, но Таранис его же не слышал, скрывшись за поворотом ровных рядов полотняных палаток.

Он вбежал, когда Гайя уже успела уложить Рениту на свободную койку, рыкнув Рутилию, пытающемуся скосить на них изумленные глаза, наполовину закрытые повязкой:

— Отвернулся к стенке и спи.

Ренита судорожно цеплялась за край простыни, наматывая ее на кулаки:

— Гайя, я не могу больше… Я же всего лишь рожаю…

— И родишь. Дыши давай.

— Если мне так больно, то что же вы все чувствуете?

— Вот. И заодно почувствуй себя в роли пациента, — улыбнулась ей Гайя, избавляя от одежды и, не удержавшись, прибавила медовым голосом. — Лапушка.

— Издеваешься? — простонала Ренита. — Пользуешься моей беспомощностью.

— Что тут происходит? — влетел в палатку полуголый Таранис с разметавшимися по спине волосами, закрывающими лопатки, и ярко выделяющейся на побледневшей щеке синей татуировкой.

— Ничего особенного, — Гайя распрямила затекшую спину. — Пару часов. И ты догонишь Рагнара.

Таранис схватился за голову:

— Но… Мы же не сейчас…

— А оно сейчас началось, — возразила Гайя. — Разве ты не привык к внезапностям нашей службы?

Таранис молча кивнул, завязывая волосы узлом на затылке и наклоняясь к жене:

— Ты позволишь мне самому помочь тебе? Или привезти повитуху?

— Она сюда не поедет. — пролепетала Ренита. — Мы договаривались, что я у Юлии рожать буду, она туда привыкла уже приезжать. А сюда… Ну куда?

— Тебе привезти ее? — спокойным голосом поинтересовалась Гайя. — Ты же понимаешь, я с ней не диалоги об изящном буду вести. На коня и сюда.

— Нет, — категорически отказалась Ренита. — Она разозлится, и что-нибудь пойдет не так.

— Не надо, — остановил Гайю Таранис. — Я справлюсь.

Гайя подошла к Рутилию, крикнула от входа перепуганного капсария:

— Сейчас тебе предстоит путешествие. До соседней палатки.

Таринис остался наедине с Ренитой, издающей глухое рычание.

Он знал, как принимать роды — доводилось видеть в святилище, когда старика-друида звали помочь или, не вытерпев ожидания, приносили в святилище измученную роженицу. А уж лошадей принимал бессчетно. Таранис даже обрадовался, что Гайя увела капсария, да и сама ушла.

Он острожно растер жене поясницу, протер влажным лоскутом лоб:

— Держись, моя красавица. Ты у меня сильная, все пройдет быстро. Ты же не боишься?

— Нет, — Ренита взглянула в его сапфировые глаза и почувствовала, что тонет в них, как при первой встрече. — Ты же рядом…

Они пробыли рядом так долго, как никогда еще не были — около четырех часов стремился на свободу младенец, и наконец, выскользнул в широкие, надежные ладони отца. Ренита встрепенулась, услышав уверенный, но очень тонкий и нежный писк:

— Сын?

— Дочь, — рассмеялся Таранис, вглядываясь в красное сморщенное лицо малышки. — Смотри! У нее синие глаза! Такие синие!

— Синие, — с облегчением выдохнула Ренита. — И пушок на голове черный, как у тебя.

Тарнис положил ей обмытого младенца на грудь, а сам обрушился на колени возле койки:

— Прости, родная. Прости, что сомневался. Я так ревновал… прости…

— Все же прояснилось. Так что вспоминать… — Ренита пребывала в блаженном ощущении полного счастья, потому что на груди копошилась, схватив сосок розовыми губками, новорожденная дочь, а рядом их обеих обнимал и был готов защитить от всех бед любящий и любимый красавец-муж.

— Дарий, — окликнул друга Марс. — Слезай с коня. Я придержу тело. Поверь, я знаю, что говорю! Я хоронил Гайю!

Марс едва не сорвался и не продолжил фразу словами: «…когда ты с ней плыл в Сирию». Он очень остро вспомнил свои чувства — мир рушился вокруг него, хотя внешне ничего не изменилось. Вечный Рим, небо, пинии и кипарисы, даже товарищи вокруг были все те же — разве что глаза у ребят были темными от клокотавшей ярости. Такие же, как у отряда Дария сейчас. Марс уже знал, что они едва не растерзали на месте оставшихся в живых при штурме наемников, среди которых оказался и переодетый жрец Изиды. Жреца успел буквально отбить подоспевший вовремя Друз, и Гайя была вызвана срочно из дворца допросить гада, категорически отказывавшегося даже под угрозой пыток что-либо поведать Друзу.

Остальных к тому моменту, когда прибежал Друз, о чем-то спрашивать было бессмысленно — ребята сами по-быстрому задали основные вопросы, получив исчерпывающие ответы, но спрашивали так усердно, что оставили Друзу окровавленные бессознательные тела. Но жреца они не тронули, только жестко скрутили — сообразили, что остальные захваченные поганцы были просто тупыми мордоворотами, в обязанности которых входила защита важной птицы.

— И что дальше? — ровным, но совершенно ничего не выражающим голосом произнес Дарий, все же спрыгивая с коня.

— По порядку. И он установлен не нами, — стараясь выдержать его тон, ответил Марс, понимая, что достаточно одной неверной фразы, чтобы у Дария полностью сорвало крышу. — Проводишь ее к Харону.

Дарий поднял на него свои серые глаза, показавшиеся сейчас Марсу пеплом, остывшим на месте костра к такому же сероватому зимнему рассвету. Холодный тусклый серый цвет, глухой и сыпучий…

Марс, не дожидаясь разрешения или просьбы, сам снял с коня уже окоченевшее тело, показавшееся ему необыкновенно тяжелым по сравнению с тем, какой ему запомнилась Рыбка. Он кивнул Дарию, приглашая его следовать за собой — туда, где уже несколько раз складывали спекулатории погребальные костры для своих товарищей, не вернувшихся из боя.

— Когда? — все также безжизненно уронил Дарий, сам едва не падая, хоть и шел с пустыми руками, не решаясь отобрать у Марса завернутое в его плащ тело любимой.

— На рассвете. Друз уже послал за благовониями, покрывалом и урной.

— Я думал, ее следует отвезти в храм Флоры.

— Зачем? Ее отправят с воинскими почестями. Она же погибла не от того, что за редисом на кипарис полезла. В бою.

Дарий резко вздрогнул от не очень-то уместной шутки Марса, но в глазах появились признаки жизни:

— Наверное, Ксения именно такого конца и хотела себе. Но не так быстро.

— А кто знает, что в этой жизни быстро? — вздохнул Марс, опуская тело на мраморный постамент, предназначенный для погребальных костров. — Тебе вот двадцать четыре. А уже седина пробивается. А Гайя и вовсе с проседью…

— Гайя, — простонал на выдохе Дарий. — Зачем? Нет, почему… Почему моя девочка решила брать с нее пример?