Она накинула ему плащ на плечи и, когда он неожиданно легко вспрыгнул на колесницу, хотела обхватить его рукой за талию, но быстро поняла, что спина рассечена до самого низа:
— Возьми меня за талию. Сам знаешь, я медленно ездить не умею. А они, — она кивнула на двух крупных белых жеребцов той же породы, что использовались у них в когорте. — А они не любят. Так что держись!
Едва оказавшись дома, она загоняла рабынь приказами — и устроила Марса с всеми возможными удобствами.
— Вот мазь, Кэм для тебя передал. Кстати, этой мазью мне удалось легко залечить все татуировки. Она снимает всю боль и не оставляет следов от повреждений. Ложись поудобнее на животе, разотру.
— Можно подумать, я могу на чем-то другом сейчас лежать, — проворчал Марс, с наслаждением подставляя ей спину.
Он лежал совершенно обнаженный, потому что окровавленный сублигакулюм Гайя с него сорвала, когда отмывала от засохшей крови и той грязи, в которой он успел измазаться в яме, несмотря на заботы Рениты, которая примчалась сразу же со своими корзинками и фляжками.
Марс слышал, как она попререкалась с Друзом, настаивая, чтобы его отдали ей на лечение, а не бросали в яму, но Друз был непреклонен:
— Да пойми! Есть приказ! Положено так. На нас же смотрят все! Велено так поступить. Неужели ты думаешь, что я столб соляной?! И сам его туда засунул?
— Лоб ты точно твердокаменный! — шипела врач.
— Ренита, — с угрозой, но тоже негромко отвечал ей Друз. — При всем уважении и к тебе, и твоему состоянию… Еще слово, и я тебя отправлю восвояси. А спину ему промыть и смазать сам сумею.
— Нет! — отчаянно выдохнула врач, и вот уже она накрывает его горящую спину чем-то влажным и прохладным.
Марс даже забылся под ее умелыми руками, а после и заснул.
И проснулся, когда Друз окликнул:
— Эй, счастливчик! Кажется, тебе отпуск выпал вместо хорошего урока. Да ладно, заслужил. Видел бы ты все, что мы нарыли на эту Луциллу. Я б лучше козу своей бабушки бы поцеловал.
Марс нежился под руками Гайи:
— Еще немного, и я замурлыкаю от счастья.
— Да уж, счастья у тебя мешок.
— Гайя, родная моя Гайя! Я жив, я с тобой, и ты меня всего ласкаешь! Да что еще желать?!
— Наверное, и правда нечего, — насмешливо сказала она и протянула ему чашу. — Разве что молока и выспаться.
— А ты?
— На работу. А ты спи и выздоравливай. Мне придется уладить все, что мы с тобой натворили.
Дворец встретил ее новой волной сплетен — там не теряли времени даром.
— Этого красавчика старшего центуриона ликторы иссекли розгами.
— Да что ты? Старшего центуриона? Героя войны?
— Он что-то там нарушил. У меня двоюродный племянник знаком с сестрой одного из ликторов. И то рассказывал. Что мол, у них в когорте все так строго, все так по закону, что уж если кто виноват, то накажут, будь он сам префект спекулаториев.
— И что, и префекта отлупили?
— Нет, на него не хватило розг. Об Марсиуса Гортензия обломали все! Все четыре связки фасций!
— Неправда, восемь!
— Постойте, как как бы префект спекулаториев бы отдал приказ о лупке самого себя?!
— А и правда…
— Ой, да что вы все говорите!
— Он и Марсиуса не он приказал.
— А кто же? Сам попросил?
— Октавиан! Только я вам ничего не говорил!
— Из-за того, что позволил себе выходку на празднике?
— А ты что, не видела. За кем он погнался? За это самой Гайей Флавией!
— Бесстыжая! Все ей мало. Она же с самим императором ночь накануне провела!
— А при чем тут она? Не она ж за Марсиусом бежала.
— И все равно, почтеннейшие квириты! Прыгать с парапета это так не женственно!
— А что ж мы все хотели…
Гайя повела плечами, как будто слова падали на нее мокрыми липкими осенними листьями. Отыскала глазами Луциллу, или правда потерянную и раздавленную случившимся, или умело изображающую горе. Женщина была окружена целой толпой сочувствующих женщин, сокрушавшихся по поводу непостоянства красивых военных.
Гайя была готова завести с действительно вызывающей жалость женщиной заговорить как можно теплее и даже попытаться подружиться с ней, чтобы довершить начатое Марсом расследование. Но едва Луцила увидела ее, как выражение вселенской скорби сошло с ее заплаканного личика и выглянула истинная фурия:
— Ты!!! Дрянь! Мало тебе мужиков в когорте! Ты увела моего милого, дорогого Марса!
— Успокойся, Луцилла, — протянула к ней руки и улыбнулась Гайя. — Все не так, как ты думаешь…
— Нет! Не подлизывайся! Лошадь ломовая! И зачем ты вообще во дворце оказалась? На тебе же воду возить! Из твоего паллия три моих можно сделать! И как такие маленькие ножки такую тушу воловью таскают?
Гайя приобняла Луциллу:
— В тебе сейчас говорит гнев. А он плохой советчик. Ты же сама устыдишься своих слов. Не надо, милая Луцилла. И ведь Марсиусу пересскажут все твои слова. И даже гримасы покажут, — она, все понижая голос, пыталась уговорить Луциллу.
Но та что-то увидела и услышала свое:
— Ой, да ты же Невеста смерти! Та гладиаторша! О которой гудел Рим! Это тебя Марс, мой Марс унес с арены прошлой осенью!
— Успокойся, — не на шутку перепугалась Гайя. — Ты что-то путаешь. Я долго воевала в Сирии, и вернулась в Рим совсем недавно.
— Лжешь, — зашлась в истерике Луцилла.
Гайя обвела собравшихся плотным кольцом людей своим чарующим взором и сказала как можно более сочувственно:
— Бедняжка! Она тронулась умом. Потеряла мужа. А тут такое досадное происшествие. И, может, она пила частенько неразбавленное, пока грустила о безвременно ушедшем супруге?
И языки заработали крепче мельничных жерновов:
— Больна! Точно больна!
— И пила! Метретами!
— Рехнулась с горя, бедненькая.
— Столько горя, а после столько радости, и снова удар по нервам. Вот и не выдержала.
— А женский мозг вообще слабый.
К ним уже пробивался личный врач Октавиана, пощупал пульс у бьющейся в истерике Луциллы:
— Разлитие черной желчи. Идем, голубушка, я займусь тобой.
— Куда он ее увел? — возник новый шквал обсуждений, и Гайя, никогда с этим не сталкивавшаяся, с содроганием услышала о способах лечения буйнопомешанных…
Единственное, на что надеялась она — это то, что мнения людей о медицине несколько не точны, как, например, о ее личной жизни и императора… Ей искренне не хотелось, чтобы Луциллу обрили наголо и держали в холодной ванне.
Луцилла удалилась, и о ней тут же забыли. Теперь уже жалели Марса — известие о том, что ему выдали сорок розг, невероятным образом переплелось с новостью о сумасшествии Луциллы. И все судачили:
— Одна невеста удрала прямо накануне свадьбы. Вторая рехнулась, и тоже внезапно. Что-то с ним не так. Может, они обе что-то увидели и узнали? Да уж, никто теперь не решится стать его невестой. Так смерти в женихи и достанется где-нибудь в бою. Говорят, воин он отчаянный, каких поискать…
Гайя едва сдержала усмешку — свое прозвище Невеста смерти она помнила хорошо. Да и странный сон про то, как едва не вышла замуж за Аида — тоже.
Терять Луциллу было не с руки — они с таким трудом установили благодаря дотошности Друза, что Луцилла была не столь невинна. Милая вдовушка не стеснялась брать наличные, и не только в сестерциях, но в динариях за то, что не возражала, что «друзья» ее покойного мужа продолжали беспрепятственно пользоваться ее виллой. Что особенно покоробило всех спекулаториев, это то, что супругу-то как раз Луцилла представила наемников как своих дальних родственников, приехавших из Остии и решивших открыть в Риме свое дело, да вот только что-то не складывается…
Гайе и самой стало интересно пообщаться с кареглазой красавицей — как у внешне недалекой молодой женщины хватало ума и такта, житейского чутья так искусно лгать супругу, которого, судя по успехам его торговли, особо дураком-то и язык не поворачивался назвать. У Гайи закралось подозрение, что Луцилла при всей ее житейской хватке и сообразительности, смешанных с природным обаянием, все же имела хорошего наставника, который вовремя подсказывал ей, кому и что проворковать. И лично ей самой было больно за Марса — Луцилла не любила его, а просто хотела получить его высокий статус, а с ним и деньги, которых ей отчаянно не хватало на привычный образ жизни — ее «друзья» стали достаточно скуповаты.