И Гайя не знала, радуется ли она самоотверженности Марса или хочет запрячь в колесницу его же коней, которые к ней бы пошли легко, как к нему самому, разогнать ее по ровной дороге — а затем острым ножом перерезать все постромки разом, отпуская животных на волю невредимыми…

Она, повинуясь безотчетному порыву, шагнула в сторону колесницы — и Дарий все понял, схватил ее за руку:

— Не надо, — он шепнул еле слышно даже не потому, что не хотел привлекать внимание остальных, а потому, что его горло внезапно перехватил спазм.

Дарий понял, о чем подумала Гайя, и даже сумел предположить, что вряд ли она направит разогнавшуюся колесницу в пропасть с обрыва — она пожалеет прекрасных животных, таких же сильных и свободных, как она сама и все то, что она любит. Он знал, что Гайя всегда носит на поясе боевой нож и сумеет одним махом рассечь сразу все ремни, и знал, как мастерски она управляет колесницей и до какой скорости сумеет ее разогнать.

И Дарий отчетливо представил себе то, что видел не раз — как неуправляемая колесница на полной скорости переворачивается, не оставляя вознице ни малейшего шанса, и летит, разбрасывая вперемешку куски металла, дерева и человеческой плоти. Она глянула на него, как во сне, но руку не отдернула — и они тихо покинули виллу, так же незаметно, как и пришли.

Гайя нашла глазами Вариния, который сопровождал одну их повозок с погруженными туда злочинцами, улыбнулась ему усталой улыбкой:

— Доволен?

Он кивнул, не сводя глаз с повозки, и глаза его уже были гораздо спокойнее и жестче, когда он с обнаженным мечом в руках внимательно наблюдал за каждым шевелением не оставляющих попыток удрать наемников.

Гайя не стала отвлекать молодого воина и отъехала от него успокоенная. Следом она отыскала в колонне Рениту и Тараниса. Они ехали рядом и о чем-то тихо переговаривались, но Таранис не взял Рениту к себе на коня — знал, что может потребоваться в каждое мгновение по сигналу дозорных, которых Гайя выслала по всем сторонам. Она не исключала того, что сведения об операции могут просочиться вольно или невольно — даже из уст проходившего мимо припозднившегося путника. И заговорщики предпримут попытку напасть на колонну, обстреляв из какой-нибудь придорожной рощи, чтобы отбить своих.

Только когда они миновали часовых преторианского лагеря, Гайя смогла чуть расслабиться и распустить завязки шлема, сдавившего её снова заболевшую голову металлическим обручем так, что ей казалось, будто голова внутри распухла.

Она умылась холодной водой прямо из лошадиной поилки и с трудом сфокусировала взгляд на подбежавшем к ней Друзе.

— Гайя, я понимаю, — начал Друз, и она продолжила за него.

— …но помоги с допросами… Так?

Друз кивнул смущенно:

— Все равно лучше тебя никто не справится.

— Да и сведения нужны к утру…

Она поправила мокрыми руками растрепавшиеся под шлемом волосы, еще раз ополоснула лицо и отправилась в штабную палатку.

— Значит, Луцилла все же знала, что за «друзья ее почившего супруга» отираются у нее на вилле? — постучал тихонько затупившимся уже острием стилуса по столу Фонтей, задумчиво крутя его в руках.

— Не могла не знать в любом случае, — заметил Друз, перебирая изъятые на вилле толстые хозяйственные кодикиллусы, соединенные по несколько. — Столько здоровенных мужиков едят, пьют, кормят коней. Ей же управляющий должен был счета показывать?

— А вот это не факт, — отозвался префект. — Это моя Гортензия привыкла отвечать за все сама. Да я и дом свой на нее переписал еще очень давно, через несколько лет после свадьбы. Так что у нас в семье счетов я и не вижу. Кстати, и Юлия Рагнару не досаждает мелкими хлопотами. А Луцилла жила при муже.

— Он отлучался по торговым делам, — напомнил Друз. — Так что мог и ей поручать хотя бы текущие хозяйственные заботы.

— Надо бы с ней с самой побеседовать, — устало сказал префект. — Но у меня на это нет ни сил, ни нервов. Допрашивать перепуганную молодую женщину с ее слезами и обмороками…

— Ее сюда притащить, она вообще уйдет в глубокое беспамятство, — хохотнул один из скриб, доливающий чернила в опустевшую после нескольких часов записей чернильницу.

— Так там же Марс с ней, — начал было Друз, взглянул на Гайю, закашлялся, рассыпал песочницу и уткнулся носом в кодикиллус.

— Прекрасно, — ровным тоном отозвалась Гайя. — Надеюсь, мы сможем для него подготовить список оставшихся невыясненными вопросов. И он получит на них ответы другими способами и в более привычной для этой женщины обстановке.

Префект кивнул в знак согласия и пробежал глазами еще раз записи допросов:

— Пиши, — махнул он скрибе. — Во-первых, кто именно подсказал ей обраться в Лудус Магнус за утехами?

— Так это и я отвечу, — снова ровно, как будто во сне, проговорила Гайя, сидя на краю стола со крещенными в лодыжках ногами и опираясь руками на край столешницы. — Марс, в прошлом году.

И она рассказала ту историю с покрывалом, раной Тараниса и визитами Луциллы в лудус сначала к Марсу, а затем и к кельту.

Префект выслушал это не дрогнув ни единым мускулом на лице — но про себя удивился, как может так спокойно рассказывать Гайя о подобных похождениях Марса, хотя бы и во имя Рима.

— Но ведь она туда, как ты говоришь, ходила и ходила. И не замечали, мужу не доносили.

Гайя едва не ответила, что мол, и тебе же не доносили про Юлию, но прикусила язык, в первую очередь из-за Рагнара, которому только дома неприятностей не хватало.

Покончив на сегодня с допросами и определившись с тем, что Марсу надо выяснить срочно у Луциллы, они разошлись из штабной палатки, чтобы хоть немного передохнуть. Гайя зашла в свою палатку и с наслаждением вытянула гудящие от усталости ноги на койке, бросив плащ поверх одеяла, потому что мыться сил не было, как и снимать кальцеи.

Квинт, заскочивший после утренней пробежки, мокрый, холодный, фыркающий после обливания ледяной водой, так и замер на пороге:

— Гайя! Ну хоть вот не уходи теперь… Хоть просто в одной палатке поспать с тобой…

— Что?? — с шутливой угрозой протянула она, не раскрывая глаз и узнав его по голосу. — А в лоб с ноги?

— Узнаю тебя! — расхохотался Квинт. — Жива и здорова! И собственный дом тебя не испортил и заносчивой матроной не сделал. И это радует. Все, спи. Вы молодцы. Надо же, впервые за много месяцев без потерь вернулись. Ренита там аж поет от счастья.

— Ренита? Поет? — Гайя приподнялась на локте.

— Поет… Правда, гимн Гигии, но сам факт.

— Послушать бы. Да сил нет приподняться…

— Хочешь, полевку принесу? — предложил Квинт, застегивая пояс и вбрасывая меч в ножны. — Попищит тебе. Впечатление абсолютно то же.

Она улыбнулась, чувствуя прилив сил — она снова была в привычном окружении:

— Ты сейчас куда? — поинтересовалась она у товарища, садясь на койке. Гайя поняла уже, что заснуть все равно не сможет.

— Известно куда. На тренировку. На стрельбище.

— Возьмешь?

— Да на руках отнесу! И Таранис тоже обрадуется!

Гайя провела на стрельбище до самого обеда, вдоволь и постреляв сама наперегонки с Таранисом, и помогая ребятам посылать стрелу за стрелой в цель из любого положения. Многие легионеры, приходя в когорту, стрелять толком не умели — обычно лучники в легионе были отдельным подразделением, которое выбегало в начале боя, заваливало противника градом стрел и отступало под прикрытие более тяжело вооруженных товарищей, стоящих плотным строем со щитами. А здесь им пришлось учиться стрелять и лежа, и убегая от стрел противника и даже с одной «поврежденной» рукой.

Гайя усмехнулась про себя, когда один солдат начал ей доказывать, что тяжелый лук не натянуть с раненой левой рукой, и ответила просто:

— Мне не мешало. Но, может, кавалерийский лук натянуть легче? Или климат сирийской пустыни благоприятен….

Воин выпучил глаза — кавалерийский лук был более тугим, а представить в пустыне в бою эту красивую, несмотря на заметную усталость, белокурую девушку с огромными кошачьими глазами и выпуклыми розовыми губами, его разум отказывался. Тем более, что перед его носом на тетиве лежали ровные, подкрашенные светло-красной краской длинные узкие ногти…