— Меня не было слишком долго…

— Месяц это не срок, если ты ее любишь столько лет, — все так же негромко проговорил Кэм, как будто рассуждал сам с собой.

— Но она выбрала тебя…

— Уверен? А я помню, что это выбор Аида. И спорить с повелителем подземного мира я бы не стал.

— Невеста смерти стала невестой на двоих. Помню, — склонил голову Марс. — Но все надеялся, что это морок какой-то.

— Как видишь, нет, — взгляд Кэма заставил Марса собрать волю в кулак и не вспылить.

Марс вовремя понял, что своим гневом сейчас только причинит Гайе лишнюю боль. И к тому же он так соскучился без нее, что был готов уже смириться и с присутствием Кэма.

Вернулась Гайя — и Марс снова залюбовался ее ладной фигурой, гордой посадкой головы.

— А ты расцветаешь! Вот уж не думал, что духота большого города так может пойти тебе на пользу! — совершенно искренне воскликнул Марс, принимаясь со всеми за еду. — И волосы твои отросли.

— Ой, эти волосы, — засмеялась Гайя, встряхнув локонами, которые она успела таки расчесать, пока бегала звать управляющего. — Тут они неожиданно оказались в центре внимания. С меня взяли пример.

И она залилась беззвучным смехом, невольно привалившись к плечу Марса, у которого едва не выпал из рук кусок лепешки, намазанной свежим козьим сыром с зеленью.

— Пара дурочек срезали свои волосенки, чтобы они тоже едва достигали плеч, — вставил свое замечание Кэм. — Но они не учли, что у Гайи вьются, и чем влажнее воздух вокруг, тем больше. А у тех наоборот. Они пошли в термы, и их навитые кипасисом колечки все повисли мокрыми прядями.

— А ты откуда знаешь? — едко поинтересовался Марс. — Ходишь в термы на женскую половину? Доверили тебе простыни?

Кэм оставил его язвительность без внимания, понимая, какие чувства бродят в душе товарища.

Гайя постаралась, заметив повисшее предгрозовое напряжение в воздухе, переключить их внимание на что-то более интересное для всех, и поделилась последними новостями когорты.

— И ты, Марс, снова со мной в паре! — заключила она свой рассказ. — Наверное, командир тебе уже об этом сказал?

— Более того. Я уже сегодня вечером сопровождаю тебя во дворец.

— Отлично. Тогда тебе надо передохнуть. Хочешь, оставайся? У меня, как видишь, прекрасная кухня. Пришлось девчонок самой немного поучить, но зато теперь мы можем есть, не опасаясь за свой желудок. Все легкое и полезное. Никаких этих зажаренных в жире кусков мяса и теста.

— Ну да, — согласился Марс. — Ренита же любит цитировать Гиппократа своего дорогого про еду как лекарство. Как она там?

— Округляется, — снова отозвался Кэм.

Они ели, болтали, гуляли по саду, успели обсудить все новости и не заметили, как Гайе пришло время собираться на очередную вечеринку во дворце.

— Я вас ненадолго покину, ребята, — она с сожалением встала со скамьи возле небольшой пинии, где они сидели втроем и пошла вслед за рабыней, прибежавшей доложить, что ванна для госпожи уже готова.

Кэм и Марс снова остались вдвоем, и беседа увяла.

— Ты с ней пойдешь? — нарушил молчание Марс.

— Нет, — безмятежно ответил Кэм. Мне менять Рагнара утром. А вот ты, насколько я понял, уже сегодня сопровождаешь ее во дворец. На твоем месте я бы поторопился. Не в эксомиде же туда поедешь.

Марс поднялся:

— И то верно. Тогда я сейчас заскочу домой, переоденусь и вернусь сопровождать лектику нашей прекрасной матроны Гайи.

Когда Марс вернулся, Гайя уже ждала его в атриуме, и он едва не споткнулся на абсолютно гладком мозаичном полу. Темно-синяя стола облегала ее фигуру, задрапированную в этот раз до самой шеи складками воздушного покрывала — и это манило мужской взгляд гораздо больше, чем оголенные плечи и грудь, оставляя огромный простор для воображения. Серебряная подвеска на длинной цепочке заставляла проследить линию ложбинки между грудью, а синий камень в конце затейливых серебряных переплетенных колец не давал отвести взгляд раньше времени.

Марс увидел и ее слегка подведенные синей краской веки так, что самой краски не было видно, а казалось, что это просто отблеск синей ткани на прозрачном отполированном мраморе ее кожи.

— Ты… ты…, - он не нашелся, что и сказать от восхищения, потому что такой Гайю еще никогда не видел, даже прошлой весной, когда она изображала семнадцатилетнюю хваткую провинициалочку. Сейчас перед ним стояла зрелая, цветущая женщина, красивая и сознающая свою красоту, способная использовать ее как оружие.

— Марс, — улыбнулась она, понимая смятение друга. — Это просто выполнение задачи.

Он не нашелся, что ответить, лишь дотронулся кончиками пальцев до ее локонов, складок столы, обнаженного предплечья, украшенного широким браслетом.

— Что это за браслет у тебя? Ты с ним не расстаешься?

— Почему?

— Он и утром на тебе был. Это подарок Кэма?

— Нет. Я сама купила в ювелирной лавке на Аргилете. Выбирала долго, приценивалась и купила то, что хотела.

Гайя заметила, что Марс вздохнул с облегчением, и не стала довершать удар, показывая ему татуировку. Она еще не знала, как он воспримет ее решение, и еще в душе опасалась того, что горячий Марс обрушит свой гнев на Кэмиллуса. Они оба были ей теперь одинаково дороги.

— Марс, ты тоже сегодня такой непривычно красивый! — она оглядела его мощную фигуру в парадных доспехах с белоснежной туникой хорошего полотна и в накинутом на плечи алом плаще тонкой шерсти, совершенно бессмысленном в боевом походе, но зато выгодно подчеркивавшем великолепие наградных доспехов и загорелую кожу.

Дворец встретил их приглушенным многоголосьем и любопытными взглядами. Все сразу принялись обсуждать очередной наряд Гайи, на которой любая стола выглядела как сотканная самой Пенелопой — исключительно потому, что Гайя умела их носить, как и украшения, несмотря на небольшую практику. Ее природные данные позволяли ей чувствовать себя легко и уверенно во всяком наряде — она являлась во дворец то в египетском платье по моде, оставленной в Риме Клеопатрой, то в воздушных сирийских одеяниях, то в классическом греческом пеплосе-файномерисе, открывающем ее стройную ногу до самого верха бедер, и тогда внимание всех было приковано к показывающемуся время от времени в разрезе дракону на ее левом бедре.

Гайя с ледяным спокойствием из-под густо прокрашенных ресниц, и без того густых и длинных, а с хорошей заморской краской казавшихся настоящими опахалами, прослеживала каждый взгляд, улыбалась приветливой, но недоступной улыбкой — словом, создавала занавес своей работе.

Но сегодня в центре внимания оказался Марс. И это было справедливо — он был красив от природы, а в парадных доспехах и только что получивший из рук императора очередные фалеры, он получил еще больше привлекательности в глазах женщин. А для мужчин было делом чести быть знакомыми с героем-спекулаторием.

Гайя обратила внимание на призывные и откровенные взоры, которые бросала в сторону Марса красивая кареглазая женщина в светло-серой столе и без украшений. Ее наряд показывал, что женщина недавно овдовела, но на лице молодой вдовы не было ни тени грусти — разве что тогда, когда к ней подходил кто-то из гостей с сочувственными словами.

— Кто это? — тихо спросила она у жены сенатора Марциала, вместе с ней маявшейся от необходимости участвовать в этом круговороте раскрашенных придворных обезьянок.

— Луцилла. Она месяц назад похоронила своего дражайшего супруга. И только сегодня позволила себе вернуться к общественной жизни.

— Дражайшего? — переспросила Гайя. — Не похоже, чтобы она хоть как-то о нем скорбела.

— Дражайшего, — рассмеялась супруга Марциала. — Потому что он оставил ей столько драгоценностей, виллу на Аппиевой дороге, дом на Целии, что она стала завиднейшей невестой Рима. Красива, молода…

Гайя сосредоточилась — это имя она где-то слышала. Не та ли это настойчивая и ненасытная матрона, что приходила к Таранису в лудус даже тогда, когда он был ранен, и своим любовным пылом обеспечила ему горячку, разбередив рану?