Она доверчиво прижалась к нему:

— Боюсь.

— Вот как? А ванны всем прописываешь.

— В ванне не страшно и вода теплая. А тут плавать надо.

— А ты не умеешь?!

— А зачем? — пожала она плечами, еще крепче вцепляясь в него, и таранис почувствовал дрожь, сотрясающую девушку.

— Замерзла? Да я ж еще тебя в воду не опустил! Смотри, я сам выше колен в воде, и ничего. Она теплая. Теплее, чем у нас дома в это время года.

Мужчина слегка присел, опуская ее ноги в воду, и Ренита забилась у него в руках:

— Не надо! Таранис, прошу тебя! Не надо, мне страшно!

— Хорошо, хорошо, — он вынес ее из воды. — Зато ножки чистенькие, и я могу их целовать сколько угодно, хотя мне и пыль не мешала.

Он опустил ее на плащ, встал на колени и стал согревать каждый пальчик своим дыханием и ладонями. Она наклонилась к его голове, пропуская в ладонях гладкие как сирийский шелк черные волосы.

Таранис и Ренита и сами не заметили, как прикосновения стали все более откровенными и жаркими, как уже ее руки расстегивают его бальтеус — благо она умела делать это быстро и наощупь, годами раздевая раненых в сполиарии. А вот Таранис снова запутался в завязках ее хитона — но не решился разрезать их взмахом ножа.

Ренита, не отводя своих глаз от его, ставших от еле сдерживаемой страсти еще более густо-синими и мерцающими в глубине, сама распустила завязки. Таранис осторожно снял с нее хитон, понимая, что если разорвет сейчас тонкую ткань, то Ренита тут же встрепенется и пропадет очарование этого дня.

Она поежилась на прохладном ветру, зябко поведя худенькими плечами, и он поспешил накрыть ее собой:

— Я согрею тебя, моя любимая.

Его тело, упругое и горячее, дарило ей удивительное чувство покоя и безопасности. И Ренита прижалась к нему, обхватила руками — наконец-то просто ощущая руками его гладкую кожу и это потрясающее тепло, а не отыскивая по привычке раны.

Таранис чувствовал, что у него начинает кружиться голова от ее близости, от пьянящего запаха нагревшейся под солнецм еще влажной земли, от торчащих повсюду мелких желтых цветов и негромкого журчания Тибра.

— Ренита, любимая…

И луговина закружилась в их глазах, наполнившись тысячью звуков и брызг света.

Они полежали какое-то время, завернувшись в плащ, и обмениваясь нежными поцелуями.

— Знаешь, а вот теперь я и сама хочу в воду, — прошептала она, и он снова подхватил ее на руки.

А после они до самого вечера гуляли по прибрежному лугу, собирая какие-то побеги, которые заметила Ренита.

— Куда тебе столько? — удивился Таранис, безропотно стягивая тунику и связывая ее мешком, чтобы она могла сложить туда свои находки. — Смотри, у тебя уже все руки зеленые.

— И что? — улыбнулась она. — Побеги-то зеленые, а не синие.

— А что ты с ними будешь делать?

— Сушить. Заваривать, — она виновато улыбнулась. — Прости. Ты хотел погулять, отдохнуть. А теперь тащишь этот мешок.

— Он не такой уж и тяжелый. Могу и тебя на руки взять.

— Не надо. А как же я буду собирать хвощ?

Он рассмеялся:

— Да ты не о лекарствах можешь думать?

— Могу. Но когда лекарства понадобятся, то начинать думать о них будет слишком поздно…

— Ты не голодная?

— Немного, — она вспомнила, что ушли они с самого утра, и не могла сообразить, успел ли поесть Таранис, потому что сама даже не пошла получать свою порцию каши, торопять закончить стирку бинтов, чтобы не упускать такой погожий день для просушки.

— Тогда нам придется пройти еще чуть-чуть.

— И что? Дай угадаю. У тебя там охотничьи силки?

— Лучше. У меня надежные друзья.

— Ты их съесть собрался, что ли?

— Увидишь.

Таранис знал, что Рагнар, тоже освободившийся от дежурства при сенаторе в это утро, уже отнес и поставил в оговоренное место корзину с едой.

— Ну-ка. Приглядись к тому кусту.

— Ничего не вижу, — она закрутила головой. — Ой, корзинка. Это же чужое, не трогай!

— Ренита, это наше. Ну хорошо, если ты так не боишься всего неожиданного, придется признаться, что ее недавно Рагнар принес.

— Откуда ты знаешь? Я вот Рагнара бы заметила. Тут же только кусты и луг. А он огромный.

Таранис искренне рассмеялся, снова пользуясь возможностью прижать ее к себе:

— Рагнар воин. И пройти тихо и незаметно для него не сложно.

— Тогда ладно. Ой. Подожди-ка. Так вы с ним все заранее задумали?! А если бы я не пошла?

Он замер — и ведь действительно. Они с Рагнаром даже предположить не могли, что Ренита категорически откажется.

— А если бы тревога? — выкрутился он.

Ренита вздохнула:

— А и правда? Если тревога? А нас нет.

— Услышим. Кони пронесутся.

— Точно? Ой, но тогда и нас заметят?

— Нет. Нас не видно за холмом и кустами. Так что мы один в этом мире.

— А пастух какой?

— Впреди него будут козы, Ренита. Их ты точно услышишь. Это не Рагнар.

Он закрыл ей рот поцелуем. Она рассмеялась — наконец-то спокойно и искренне.

— А я и правда голодная…

— А я-то как!

— Так ты не ел?

— Побеги твои?

— Нет, утром, в лагере.

— Нет. Тебя пошел уговаривать прогуляться.

— Ой, мне так стыдно… Я даже не спросила. Ты же ослабеешь.

— И упаду. К твоим ногам, — и он действительно рухнул в траву у ее ног, схватив ее за лодыжки так, что она не удержала равновесие и села на его подставленный бок. — Так что не покормишь если, так и буду тут лежать.

— В смысле покормишь?

— А у меня нет сил даже руками шевелить. Ты мой лук пробовала натянуть?

— Нет, конечно.

— Попробуй. А я еще и мешок волок.

— Да сдался тебе этот мешок! Хочешь, сама понесу дальше…

— А хочешь, я и тебя понесу? Предлагал же. Но хорошего коня кормить полагается, — и он извернулся своим большим гибким телом так, что его голова оказалась на ее коленях.

Она порылась в корзинке и достала сыр, лепешки, миску с жареной рыбой и пучок свежего весеннего латука.

— Готов?

Он прикрыл ресницам глаза, исподволь наблюдая за ней.

Ренита клала ему еду в рот, и он с каждым кусочком захватывал слегка губами ее пальцы.

— Давай-ка я теперь тебя покормлю.

— Нет, я так не сумею…

— Научу, — и он обнял ее, затащил к себе на колени. — Ну-ка, открывай ротик.

— Ох, Таранис, чем же мы занимаемся… — прошептала она.

— Мы всего лишь любим друг друга. И целый мир сейчас для нас с тобой.

Боги были к ним благосклонны — и день тихо перешел в вечер, такой же тихий и спокойный. Они снова ласкали друг друга — на этот раз в небольшой роще пиний, и терпкий запах прогретой солнцем молодой хвои пьянил и заставлял забыть о повседневных хлопотах. И, наконец, счастливые и усталые, вернулись в лагерь, ловя по-доброму завистливые взгляды, то Ренита тихо шепнула Таранису:

— Спасибо. Я так счастлива. Так счастлива с тобой…

Гайя устало присела на край корта триремы. Она только сейчас почувствовала, как болит натруженная левая рука, как разламывается грудь после долгого ныряния и борьбы с волнами, пока она распутывала Марса и пока они плыли, удерживаясь за веревку. Она взглянула на свои ладони — и удивилась, каким образом смогла удержать в них оружие: кожа была содрана грубой пенькой до крови.

— Дай-ка, — рядом оказался Марс. — Гайя, милая моя…

Он смотрел на нее так, как будто сам ощущал всю ее боль и усталость — впрочем, он тоже все это прошел вместе с ней. И действительно мог представить, насколько тяжело сейчас Гайе, если и он еле стоит на ногах после боя с пиратами.

— Может, притащить сюда этого сирийца? Он вроде ребят неплохо перевязал.

— Нет. Никаких сирийцев. Со ссадинами к врачу? Я в детстве хуже руки сдирала. Когда по деревьям лазила. И ничего. Поплюешь. Лист подорожника приклеишь. И все.

— Мы в море. Тут нет подорожника, — вздохнул Марс, бережно беря ее руки в свои. — Вот если бы я мог полечить твои руки поцелуями…