Упавший татарин до конца своей жизни помнил этого маленького человечка: тот часто являлся в кошмарных снах, грозил неслыханной карой и местью...
Иногда к кудесникам приходила и верхушка удальцов. Умные атаманы ушкуйников часто разговаривали с Великим Волхвом. Атаман Прокопий и податаманье Смольянин с нескрываемым интересом слушали главного волхва. Тайные знания помогали жрецам не только лечить, казалось, уже умирающих воинов, но и предвидеть будущие события. Главный волхв Перуна в совершенстве владел словом. Каждое слово, считали он, это поступок, это меч, разящий наповал. Даже сильнее, так как от меча можно увернуться, отбиться, наконец, убежать, а от слова — нет.
— Да, забавные сказочки ты нам вещаешь, — с усмешкой проговорил Смольянин. — Но лучше бы ты, отче, научил нас старому русскому бою!
— А разве твои воины ничему не научились от нас? — возразил жрец.
— Великий Волхв, мы хотим знать самые древние приёмы...
— Сыны мои, — глядя строго на них, проговорил служитель Перуна, — вы — непосвящённые, а потому по нашему завету не должны знать всё.
Верховный жрец Перуна буквально за три дня поставил Кистеня на ноги. Прежде чем лечить парня, старик трижды очертил вокруг головы пальцем, тем самым оберегая себя от тёмных сил. Этот знак — всё равно что для христианина перекреститься (выражение очертя голову первоначально означало «ничего не боясь»).
— Сглаз на тебе, сыне, и сильный сглаз, тёмные силы сильнее твоих светлых охранителей оказались: ты даже ликом-то был ой как чёрен! А может, на тебя и вещая жёнка[4] взглянула? Приглянулся ты ей, а она тебе — нет, вот с досады-то и напустила на тебя порчу?..
Кистень подумал про себя: «А ведь точно, приглашала меня одна сдобная чернявая бабёнка к себе крышу починить да медовушки попить. Да знаем, какая там крыша!»
— Наверно, долго вражбу свою подлую читала[5]. Чувствую, что приходится мне иметь дело с силами служителя Нави.
— А что такое, отче, Навь?
— Всё, что ты видишь, это Явь, жена бога Сварога. А миром тёмных сил — чертей, покойников, привидений, упырей, колдунов, русалок — правит Навь. Когда-то у наших предков были Светлобог и Чернобог. Между ними шла незримая война, а потом их стали называть по-другому — как я тебе уже сказал. Служитель Нави сейчас сильно будет болеть, ибо прогнал я его покровителей — бесов. Его они сейчас и будут недоладом[6] терзать, да и мне тоже на первых порах будет нелегко. Но у меня защитник от всякой нечисти — Перун, тебя он и вылечит, ибо борется не только с ворогами земли Русской, но и с разным злом, которое жить мешает. Христиане тоже его у нас переняли, стали называть архангелом Михаилом. Мы — врачи, потому что врём — лечим при помощи слова, а вот есть врази, враги, или вороги, которые вред словом могут нанести. Чай, слышал в народе, когда говорят ворожить — волховать то есть по-нашему. Во т тебя то и сглазил какой-нибудь ворог. Так что не помог тебе Бог христианский, а мы, волхвы Перуна, поможем, ибо наш Бог не только учит убивать и ранить врагов Руси, а и врачевать её хранителей. Да не бойся, распятие своё можешь не снимать, не стоит.
Кистень опасливо схватился за крестик и спрятал его за пазуху, поближе к сердцу. Парень слушал волхва раскрыв рот: его чрезвычайно интересовали этот необыкновенный старичок и его фанатичная вера в Перуна. Волхв пытался не единожды направить отрока на «путь истинный». Но это было невозможно — Александр твёрдо стоял на православной вере.
— Вот ты чтишь Христа и на религию предков не променяешь? Чем же тебя Христос-то прельстил? — спросил его главный жрец.
— В Него верил и мой дед, и мой отец, и я буду верить. Я плакал, когда отец мой духовный читал о страданиях Христа, ведь это же Бог Своего единого Сына послал на смерть, чтобы тот искупил грехи человеческие!
— Лучше бы ты, сыне, заставил плакать врагов земли Русской! — с досадой возразил верховный жрец, прекрасно понимая, что в старую веру Кистеня не обратить.
— И я заставлю, отец, ей-Богу заставлю! — горячо поклялся юноша.
— Верю тебе, и какую ты веру принимаешь — такой и держись всю жизнь, но не забывай о воинской славе. А ещё ты должен знать и правду о земле Русской, чтить своих предков.
Поменьше нужно было бы князю Владимиру слушать византийских жрецов! Иноземцы, они и есть иноземцы, как они сами говорят, суть волци в агнцевых шкурах, с пренебрежением относятся к земле Русской, а надо бы — с любовью. Конечно, Русь — не своя земля, чужая! Нас, русичей, с презрением именуют язычниками! Мол, до Христа в грехе все мы были! Вот и письменность они себе присвоили: мы-де осчастливили всё славянство, освятили и осветили его путь! Ну да, как же! Помнишь, какая в Новеграде была фифлиотека? Какие там книги были! И кожаные, и берестяные, и пергаментные, и даже папирусные — всё сжёг жестокосердый Добрыня! А князь Владимир сжёг все древние книги в Киеве по настоянию византийских священнослужителей. Да ошиблись они, думая, что уничтожили религию Ведов, наши тайные знания. Живут они в сердцах наших и головах. А Перун наказал и Добрыню, и князюшку Владимира. Мучает их сейчас в пекле Злебог, и видят они оттоле, как их праправнуки убивают друг друга, да что горше всего — и земля Русская страдает!
Мы не стали тогда доказывать большой кровью, кто прав, а ушли в леса, зная, что ещё вернутся русские боги в умы человеческие, потому что не может русич вот так запросто предать веру своих предков. И зря вам внушают христианские священники, что принесли вам грамотность. Мы уже были в то время, задолго до христианства, грамотными. Вот оно, наше письмо. — Старик показал книги из телячьей кожи. — А вот и самая древняя, книга наших богов, «Велесова книга», — продолжал он, указывая на то, что Кистень принял за простые дощечки. Это действительно были небольшие дощечки, на которых было написано знакомой и в то же время незнакомой азбукой. На них были даже рисунки, но от долгого употребления значительно потёртые. — И прозываем мы русскую письменность сварожицей, в честь создателя всего мира, нашего вседержителя Сварога, а купил болгарин Мефодий-священнослужитель нашу азбуку в Корсуни, добавил что-то от ромейского письма да и выдал за свой труд. Князюшка Андрей Боголюбский уж так боролся против нашей веры, что уничтожил и древние писания, в которых суть закон наш и его, его, князя, предков! Разве можно, чтобы сыновья и внуки растаптывали заветы отцов и дедов?!
Старик с любовью взял деревянные дощечки и торжественно, нараспев прочитал:
— «Это беспокойная совесть наша причиной тому, что мы своими словами обличаем деяния. И так говорим воистину благое о роде нашем и не лжём». Видишь, как писали наши пращуры! — с ликованием воскликнул он. — А вот ещё: «Сотекайтесь и идите, братья наши, племя с племенем, род с родом — как это и надлежит нам — за себя на землях наших. И никогда не должно быть по-иному! Ибо мы — русские...» А ведь таких книг в Новеграде были сотни, по ним учились будущие волхвы да нередко и именитые люди. Наша вера намного древнее, чем вера Рюрика или Володимира. Мы верим в Сварога и Сварожичей, один из них суть Перун. Чужд нам одинаково и Христос — бог ромеев, и Один — бог норманнов. Мы всегда были против греб Морене, Нави, Вию и Бабе-Яге. Сварог наш — главный бог, бог богов, вседержитель. Не только у греков любовь сотворила мир, но и наша славянская любовь Лада создала всё сущее. Русичи никогда не имели богов воровства, которые потакали бы татям да душегубам! Таких, которые были у греков, — Гермес, у ромеев — Меркурий, у норманнов — их поганый Локки. У наших-то ближайших родственников, западных славян, даже есть Злебог — его ещё кликают Злодий, или Худич, — который обрекает на вечное мучение в пекле убийцу, разбойника, вора, насильника и подлеца.
— А и нечистую силу, греческих демонов, — продолжал служитель Перуна, — ваши монахи превратили в бесов. Бесы — невидимые враги богов наших светлых и человека. Да-а-а, — размышлял старец, — кабы не эти бесы захватили умы наших князей, процветала бы Русь! А тут — брат на брата, сын на отца! Не было на Руси такого поругания до Христа! Разозлились наши боги, вот и наслали бесов!
