Кудесники при помощи посоха могли завалить медведя и отбиться от крупной стаи волков. Изготовлялся посох из крепкого дуба, особым образом его отмачивали в настоях разных трав и можжевельника, а затем сушили на солнце, отчего он делался крепким как камень и превращался в умелых руках в очень грозное оружие[8].

Жрецы показали Кистеню основные болевые точки, а также наиболее важные части человеческого тела. Волхвы научили его также бороться и от сглаза. Оказалось, что это просто: не нужно только верить в силу колдунов и вещих жёнок, а если они тебе угрожаю! смейся над ними и верь больше светлым силам («Ну, тому же Христу», — с неудовольствием прибавлял главный кудесник). А ещё учил верховный жрец Перуна терпению и спокойствию, спокойствию в любой обстановке.

— Нет безвыходных положений, — говорил он, — есть только страх и неумение управлять собой. Чем больше врагов, тем для тебя лучше: они будут мешать друг другу в попытке расправиться с тобой. И знай: враги сами боятся тебя. Чем больше человек кричит, тем он больше боится, глушит свой страх криком. Опасайся не кричащих, а молчаливых.

Сами волхвы демонстрировали порой чудеса физической выносливости. Кистень удивлялся, что такие старые на вид люди могли бегать быстрее его или тащить на плечах здоровенное бревно, которое он мог приподнять только с одного конца. Парня удивляло, что они могли удачно ловить рыбу и заниматься бортничеством — лазить на высокие деревья за медом на такую высоту, на какую он сам еле отваживался. Тогда не было ульев, и пчёл приручали к дуплам, которые выделывали в самом дереве. Но кудесники пользовались естественными дуплами. «Нельзя обманывать Божью тварь», — говорили они. Больше всего они любили баловаться каменным мёдом[9]. Но волхвы Перуна не были чревоугодниками и почти не ели мяса, считая, что без него человек дольше проживёт. В пище они были более чем скромными.

Волхвы Перуна могли вдохнуть душу в идола — им был известен способ, как и буддистам, создания своего таинственного двойника. Однажды в новолуние Александр с ужасом увидел, как от идола, которому поклонялись кудесники, вдруг отделился прозрачно-туманный Перун и зашагал прямо на него! Кистень от страха потерял сознание.

— Не бойся, — сказал пришедшему в себя парню главный волхв, — тебя избрал наш бог-громовержец для русской славы! Отныне у тебя нет иной дороги — только бить и бить татар-нелюдей!

В один из вечеров, когда кудесники сидели у костра и говорили о судьбе страны, Великий Волхв Перуна предрёк:

— Великое дело сделает князь Дмитрий. Разрубит он, как древний Александр, гордиев узел, и начнёт Русь овладевать Азией. Вижу, как через два века падут два татарских ханства, а еще через двести — последние поганые будут под рукою Москвы. А ещё через двести лет опять поганые будут грызть Русь Великую, да уже не великой тогда она будет... Вижу я это сквозь пелену времени! И вот вам знак моего пророчества!

Он взмахнул рукой, из костра резко взметнулся вверх столб огненных искр, и огонь заревел, загудел...

Провожать Кистеня вышли все четырнадцать волхвов. Александр поклонился им в пояс:

— Спасибо за хлеб-соль, а более того спасибо за науку русского боя. Да теперь мне никакой ворог не страшен, — сказал он, весело глядя на кудесников. Любого сокрушу!

— Э, сыне, не говори так. Хорошо ты ведаешь русским боем, а всё равно меня не одолеешь, — насмешливо возразил ему сухонький маленький старичок.

И вдруг глаза волхва сделались необыкновенно пронзительными, Кистень почувствовал, что его глаза захлестнула какая-то чёрная пелена, неведомая сила стала валить наземь, как будто скованный, он ничем не смог помочь себе и замертво упал. Между тем старичок до него даже пальцем не дотронулся.

— Да, страшное это знание, — сказал кудесник, делая круговые движения вокруг головы Кистеня. — А сделал я это, старый базыка[10], чтобы тебя, парень, гордыня не обуяла. Иди и никогда не хвастайся, допрежь не одолеешь супротивника!

На прощание жрец подарил Кистеню два ножа, говоря при этом:

— Эго особенные ножи — небесные и заговорённые. Их подарил нам великий Перун. В одну из грозовых ночей рядом с его капищем вдруг упал кусок небесного железа, из которого мы потом и сделали это оружие. Оно не знает промаха и не подведёт, если пользуешься им по справедливости.

Он долго смотрел вслед Кистеню, потом вынул наугад из мешочка дощечку «Велесовой книги» и с удивлением прочитал: «И было так — потомок, чувствуя славу свою, держал в сердце своём Русь, которая есть и пребудет землёй нашей. И её мы обороняли от врагов, и умирали за неё, как день умирает без Солнца и как Солнце гаснет...»

...Это был один из тех прекраснейших майских дней, когда солнце ласково светило, зноя ещё не было, несмело дул восходник — восточный ветер, леса и луга были одеты блестящей изумрудной зеленью.

Кистень с посохом-шалыгой легко шёл по дороге, насвистывал весёлую песенку. С одной стороны, ему было и грустно, что уходил от приветливых и интереснейших служителей Перуна, с другой стороны, он был рад испытать себя в жизни. И вот, когда уже вдали зазолотился храм Великой Софии Новгородской, ему вдруг преградили путь пятеро свирепого вида людей, вооружённых мечами и топорами. В них без труда можно было угадать разбойников.

— Ну что будем делать, атаман, с каликой перехожим? Он, верно, во святой Ерусалим направился, по его коряге видно? — спросил один из душегубов, указывая на по сох.

— Одежонка у него не ахти, а вот погалиться-то[11] мы могём. А ну сымай порты да беги отсюда голым! — нарочито грозно сказал атаман.

Разбойники дружно заржали.

— Нет, это вы сымайте, — насмешливо ответил Кистень.

— Ах ты деревенщина-засельщина! Да ты сам вздумал над нами изгаляться?! А ну давай его, ребята, — сказал атаман и резко взмахнул шестопёром[12], но опустить не смог. Кистень неожиданным точным ударом посоха попал ему прямо в печень. От страшной боли атаман взвыл и покатился по траве.

— Да ты что сделал?! Да мы тебя за батюшку-атамана на кусочки порушим! — возмутились разбойники и разом бросились на Кистеня. Однако через несколько мгновений все они валялись на траве. Один держался за живот, другой за горло и ногу, двое лежали без сознания. Кистень собрал их оружие и сказал:

— А ну, давайте сами сымайте порты и гуляйте без них по лесу!

— Не трогайте его! — крикнул атаман. — Это сам нечистый, наверное!

— Э, нет! — насмешливо сказал Кистень. — Ты тут теперь не волен указывать! А ну раздевайтесь донага!

— Да что уж, и пошутить нельзя! — плаксиво произнёс один из разбойников.

— Ваши шутки чуть вам жизни не стоили. Скажите спасибо, что я сегодня добрый, — резонно ответил Кистень.

— Ладно, — сказал примиряюще атаман, — давай по-хорошему. Мы тебя накормим-напоим, обуем-оденем, выведем из леса, укажем ближнюю дорогу, но только ты — молчок, что с нами сделал, не позорь нас...

Незадачливый, казалось, атаман Дубина был соглядатаем и языком у князя Дмитрия. Московский боярин, со своими четырьмя воинами-разведчиками он смог поладить с недоверчивой головкой ушкуйников, отдавая им часть награбленного (а грабил он, в основном, заморских гостей, купцов).

Дубина внимательно следил за ушкуйниками, их приёмами подготовки, замыслами и передвижением. Князь Дмитрий искал союзников на Руси и пока не находил.

Рязанский князь Олег был ненадёжен, всегда смотрел в сторону татар, Нижегородско-Суздальское княжество, как и большинство других приволжских княжеств, подкупленные русскими же купцами, смотрели в сторону Твери — злейшего врага Москвы.