Далеко не случайно большинство Русских земель вдруг стали помогать Дмитрию и дали войско на борьбу с окаянным Мамаем. Тайная организация православов могла и устранить непокорного князя. Причём для этого использовались разные методы: уговор, запугивание, подкуп. Они могли возмутить против него народ или других князей и даже убить.

Церковь любит говорить о том, что Сергий Радонежский побеждал только словом. Несомненно, дар убеждения у него был необыкновенный, но за словом стояло и дело. Все знали, что в случае, если его слово будет неубедительным для строптивых князей, то мог последовать и карающий меч Московского князя Дмитрия, или возможная коалиция ряда других князей.

Игумена Сергия не только уважали как духовное лицо, но и боялись! Так при помощи креста, слова и меча Сергий Радонежский решительно боролся с враждой и изменой князей, чтобы не было ссоры на земле Русской.

Сергий Радонежский, безусловно, мог быть митрополитом Руси. Но тогда он был бы у всех на виду, тогда трудно было бы готовить Русь к борьбе. Тем более что Сергий и без этого имел громаднейшее влияние на князей. Не случайно его называли Игуменом земли Русской. Игумен не отвергал даже страшных грешников, если видел в них хоть какой-то светлый лучик, искорку души.

«Нет людей, — говорил Сергий, — которым не помогает Бог, есть люди, у которых плохая память». И эту память он старался разбудить в русичах. Сергий Радонежский, никогда не державший меча, был настоящим воином-аскетом: соблюдал чистоту душевную и физическую, воздерживался в пище и питии, мало спал, молился о спасении Руси.

Вход в монастырь находился под строгим контролем. Никакие вражеские разведчики и соглядатаи не могли проникнуть на заповедную территорию.

Православами состояли воины-монахи. Вне их монастыря они были трудниками: корчевали деревья, пахали землю, ловили рыбу, били зверя. Казалось, все они ведут вполне мирный образ жизни. Но за стенами, скрытые от посторонних глаз, монахи активно готовились к грядущим битвам: упражнялись в сече на мечах, стреляли из лука, метали копья — словом, овладевали трудным искусством воинской науки.

На подвиги их благословляли высшие иерархи братства, поэтому они не боялись смерти — бились до конца, зная, что если им и уготован мученический венец, то всё равно они попадут в Царствие Небесное. В отличие от служителей Перуна они не владели искусством русского боя, но зато прекрасно дрались холодным оружием, а затем освоили пищали и «тюфяки».

Умереть за други своя, забрав на тот свет несколько поганых агарян, — вот высшая доблесть православа, монаха-воина. Эти железные люди ставили Русь, веру и дух превыше всего. «Монголы, — учил Сергий, — это не посланцы Зла, это — само Зло. А вы, монахи, Божьи воины против него. Так будьте же сильны и сражайтесь до конца! На поле брани считайте, что бьётесь с самим сатаной. Не трогай мирного, щади сдавшегося, но подними оружие на сопротивляющегося! Знайте, что меч ваш направляет сам архангел Михаил».

Вот в это-то братство православов и попал сначала Изяслав. Мудрый Сергий Радонежский, понимая, что делается в душе у боярина, не навязывал ему ратную службу, хотя с удовольствием бы поставил его начальным над всеми монахами-воинами своего монастыря.

Там Изяслав и встретился с Александром Кистенём. Они долго рассказывали друг другу свои истории. Оба ненавидели татар. Кистень предложил боярину место в отряде отпетых. Изяслав отказался: он сам был отпетым из отпетых. Он рассказал Кистеню, как искал себе смерти в самых лютых сечах и не находил её! Вернее, смерть обходила его. Архангел Михаил готовил богатыря для подвига. Но когда татаро-монголы во главе с безбожным Мамаем напали на Русские земли, Изяслав понял, что именно в войске князя Дмитрия пригодится его воинский опыт и сила. А тут и случай подвернулся: Московский князь испросил у Сергия воинов-монахов, чтобы те в бою воодушевляли его дружинников. На что игумен тут же выделил около пятидесяти православов, в числе которых был и знаменитый боярин-монах.

Князь Димитрий разрешил Кистеню привечать гулящих людей к себе в малую дружину. Александр стал лихорадочно готовиться к боям за Русь. Вести об отпетых удальцах разносились по всем округам, и к Кистеню потянулся лихой народ со всех земель — лестно было служить в его отряде!

Александр лично учил воинов русскому бою, метанию ножей и копий и беспощадно гонял их, заставлял, казалось бы, уже отработанное движение повторять изо дня в день.

Умению маскироваться в лесу учил новобранцев атаман Дубина со своими разбойниками. Их искусство прятаться на ровном месте, в двух шагах от противника, оказало на поле Куликовом неоценимую услугу. Многие, даже богатыри, не выдерживали таких упражнений. Нередко гриди, и особенно децкие[63] великого князя, зубоскалили над Кистенём:

— Ты что же, учишь их убегать от ворога или хорониться от него? Если так, тогда они науку эту сполна постигли!

Как-то, не выдержав очередной насмешки, Кистень предложил воинам из княжьей дружины побороться с любым отпетым. Вызвалось несколько десятков.

— Выбирай любого, испытай счастье! — молвил Кистень, уверенный в своих головорезах, княжескому старшему дружиннику Ставру.

— Да я с ними со всеми буду бороться по очереди, а то давай сразу двоих, — ответил насмешливо тот, разглядывая невысоких и, казалось бы, неказистых воинов Кистеня.

— Нет, это мой воин будет с вашими бороться по очереди, — возразил Кистень. — Начинай, аль испугался?

Против мечника, богатыря Ставра вышел худощавый, но гибкий юноша, по прозванию Любим, бывший оратай[64]. Ставр, на целую голову выше и в два раза шире своего противника, долго хохотал, потом небрежно протянул одну руку, пытаясь взять Любима за грудки, но вдруг почувствовал цепкую ладонь супротивника, которая дёрнула его, в результате чего богатырь потерял равновесие. Любим молниеносно поднырнул под правую руку Ставра, а затем резко выпрямился. Всё заняло не более двух секунд, и богатырь пребольно ударился спиной о землю.

— Ну, держись! — загромыхал Ставр и бросился на Любима, мечтая лишь схватить последнего и ударить о землю. Ослеплённый злобой, он сделал несколько ошибок в движении и опять оказался на земле, на этот раз потеряв сознание.

Ну, ты полегче, полегче! — быстро крикнул Кистень. — Аль про роту забыл, что против мирного да нашего не применять смертельных приёмов?

Любим почтительно поклонился начальнику и отошёл в сторону.

— А теперь давайте со мной два, три, четыре, ну пять человек, — посмеиваясь, сказал Кистень, — неужто струсили?

Несомненно, он рисковал: а вдруг среди этих пяти найдутся хотя бы человека два, тоже хорошо владеющих русским боем? Тогда — позор. Но ушкуйническая удаль и молодечество, умение рисковать и ставить многое на карту сказались и здесь. И уж очень хотелось ему проучить этих зарвавшихся спесивых кметов[65]!

— Да он над нами ещё и изгаляется?! Не посмотрим, что княжеский любимчик, изваляем тебя! — закричал богатырь Волк. — А ну давай его, ребята, катай!

Вышли пять здоровенных, прекрасно обученных воинскому искусству витязей. «Чем больше врагов, тем больше они будут мешать друг другу», — вдруг вспомнил Кистень верховного жреца Перуна. Схватка длилась десять секунд: вся пятёрка валялась без сознания, а на спине Волка сидел Кистень и приговаривал:

— Ну, кто кого будет валять?

— Ладно, твоя взяла, — с досадой сказал Волк, морщась от боли. — Научил бы и нас этому своему русскому бою?.. Да, вот ещё, — помялся дружинник, — ты уж князю-то молчок про нашу борьбу, а то позору не оберёшься.

Александр засмеялся, обнажив ряд белых ровных крепких зубов:

— Понимаю, Волк, молчок. И все наши будут молчать. Да тут и позора-то нет никакого — мои ведь владеют приёмами настоящего русского боя, а вы — нет.