— Кто придумал эту глупую шутку, что наш предок от свеев? Русичи мы, русичи! Всегда новгородцы искали себе чести, а князю славы. Да и варяги — те, кто не был согласен с княжеской да с боярской властью и бежал на север. На юге торки да берендеи охраняли Русь от половцев да печенегов, а потом и сами орусились, а на севере вот — варяги. И всё это люди тёртые, бывалые, ради воли способны на всё[48].

— Промышляли там отцы наши и деды, — продолжал Прокоп, — и рыбкой, и пушным зверьём, торговали с гостями, да всё с немецкими и свейскими. Ну и пошарпать[49] могли не раз, тех же нурманов да германцев и шарпали. В поисках дани, драгоценной пушнины наши-то ушкуйники доходили до Северной Двины, Белого моря, Мезени, Печоры и до самого Русского моря. Меха редкостных зверей, охотничьи соколы, рыбий зуб — вот что привлекало туда наших предков. А вот после Рюрика, когда тот у власти стал, наше варяжество стало приутихать. Но ушкуйничеством всё равно мы занимались. Боялись нас гости иноземные, а сейчас паскудные времена пошли. Ведь раньше и море-то наше Варяжским называлось, а не каким-то там Балтийским. Тьфу ты Господи, язык сломаешь об это слово! Да и Рюрик-то, предок мой, был знатного рода, внучок он самого воеводы Гостомысла. Чай, слыхал про такого?.. Вот-вот, тот самый, что наёмных норманнов вышвырнул за их наглость из Новгорода. Да ещё и подмогу их от ярлов-викингов потопили... Помогли мы тогда королю норманнов. Чёрный Гальфдан-то и перебил всех этих удельных князьков-ярлов благодаря нам. А потом приехали к нам от него мириться: мы-де не виноваты, это всё, мол, наши нурманские головорезы-грабители, и давайте в мире и согласии жить! Тьфу ты, нелюди! — Прокопий сплюнул от досады. — «Давайте, — сказал тогда Гостомысл, — только вы нам виру отдайте за наших убитых и за разорение». Долго тогда рядились, но ничего, уплатили. Да, чай, взяли из награбленного всей этой Европы?..

Норманнов мы никогда не допускали до торговли с греками. А если они самовольно проезжали, то топили их судёнышки и людишек всех побивали. Притоны-то наши были на Яблоневых горах[50]. Неймётся всё время свеям. Господин Великий Новгород им всегда как кость в горле. То хотят наших данников финнов к себе заполучить. Помню, баял мне учёный монах, как дважды в лето 6695 и 6696 захотели они оттягать у нас финнов. И тогда новгородские молодцы-ушкуйники вместе с нашими данниками карелами отчудили: на ушкуях добрались до свейского стольного града Сигтуны, всё пошарпали там, да и сожгли его. Долго потом свей нас вспоминали.

А Олександра, по прозванию Невский? — подхватил Смольянин. — Ведь у него в жилах тоже кровь Рюрика течёт, тоже на внезапность рассчитывал. А его дружинушка-то храбрая в шесть раз меньше, чем у свеев. Но какие люди были! Тоже знатные, многие от дружины Рюрика потомки. Каждый из них уж если не четырёх, то трёх нерусей точно стоил. Во время Невской битвы новгородец Гаврила Алексия потопил почти все корабли шведов, и они лишь на двух остатних уехали домой восвояси. Это надо додуматься: на коне на корабль въехать и крушить там всё! Так свей его вместе с конём в воду спихнули, а он днище ихнего драккара порубил и наиглавнейшему воеводе башку ссёк. А кузнец Сбыслав Якупович с одним топором да щитом тридцать человек поразил, сам весь израненный, да живой остался — вот какие люди у нас!

— Были всякие у нас. Один Васька Буслаев чего стоил. Набрал, подлец, голодранцев со всей Руси: и мужики Залешане, и Костя Новоторженин, Лука и Моисей — дети боярские. Вся шелупень. Голюшки да пьянь кабацкая, да и сам Васька. Чай, сам знаешь, что такое буслай — пьяница, гулёна. Богатырь был Васька и атаман удалой — спору нет. Но вздумал по пьяни на скале голым плясать на радостях, что персиян пошарпал, ударился виском — и нет Васька. Тоже мне, клятва: «Не верую я, Васюнька, ни в сон, ни в чох, а верую в свой червлёный вяз»! В ушкуй-то мы все верим, но вот клясться нужно не по пьянке. Однако ж его дурная слава на нас, настоящих ушкуйников, перепала. И теперь, куда ни пойди, на нас смотрят как на шишей[51].

— Да ведь не пошёл Батунька-царь на Новгород, знал, бродяга, не по зубам наш городок ему будет. Мы не Киев! Эх, если бы не шведы и немцы! — сплюнул с досады Смольянин. — Ни хрена монголам не дали бы выхода! А то Азия с Востока прёт — Европа лезет с Запада. Всем захотелось русского богатства.

— Слышал, что сделали эти крестоносцы-«христиане» с Царьградом? — вспомнил Прокопий. — Не только разрушили и ограбили его, но и всех людишек продали в рабство, да в рабство тем же нехристям-монголам. А кого нельзя было продать, стариков и грудничков, под нож пустили, как скотину какую-то!..

Ушкуйники были той силой, которая ослабляла одновременно и татаро-монгольскую Золотую Орду, и усиливавшиеся русские княжества, которые могли бы навредить Великому Новгороду, но большего новгородцы против татар выставить не могли, однако и эти меры были катастрофичны для многих татарских улусов. Для отпора же немецким псам-рыцарям и шведам нужно было регулярное новгородское войско — и оно было!

Следует учитывать, что многие русские княжества, находившиеся в вассальной зависимости от татаро-монголов, в любую минуту с удовольствием бы расправились с Новгородом. Для борьбы с Ордой на Русской земле должно было появиться новое княжество, под знамя которого бы собрались Русские земли. Наиболее сильные княжества — Владимирское, Киевское, Рязанское — уже не могли играть ту роль, которую играли до татаро-монгольского нашествия. Хитрая политика Московских князей по накоплению денег и собиранию земель, привлечению отважных воинов (в том числе и из татарской Орды) принесла свои плоды. Но Новгород всё-таки боролся против татаро-монголов: он постоянно тревожил их своими молодеческими набегами. А может быть, это была тайная продуманная совместная политика Москвы и Новгорода, которые открыто не могли выступить против Орды, опасаясь её мощи, но небольшими отрядами удальцов наносили большой вред татарам, а чтобы те не обвинили их в поддержке, ушкуйники совершали налёты и на русские города?..

— Да ведь если бы только шведы и немцы мешали нам от этих дикарей освободиться, — возразил Прокопий. — Свои же князья мешают ради властишки несчастной! Эх, нет на Руси единства, раздоры застят, как дым, глаза нашим правителям. А если равнять немцев и дикарей, го, на мой взгляд, монголы-то и лучше. Те хоть Божьих церквей не рушат, уважают наших попов, хотя и грабят их[52]. А немцы-псы, те всё жгут, всех убивают!..

— Что скажут о нас потомки, да и узнают ли о наших удалых делах? — спрашивал Смольянин.

— Да Бог с ними, с нашими делами, лишь бы были те, кто смог бы задать этот вопрос, — ответил Прокопий.

Вятская земля была одной из самых отдалённых колоний Новгорода. Её центром был городок Хлынов, основанный удалъцами-новгородцами в 1174 году в устье реки Хлыновицы. Любопытно, что Каспийское море, куда часто совершали рейды ушкуйники, сначала называлось Хлыновским, а потом Хвалынским.

Хлынов был своеобразным форпостом и базой ушкуйников в борьбе с Золотой Ордой. Это была Запорожская Сечь времён татаро-монгольского ига. Именно сюда приезжали приказчики Великого Новгорода скупать за бесценок награбленное, и именно сюда ушкуйники сваливали всё добро и прятали от «злых татаровей». Из Хлынова они ездили усмирять враждебную Булгарию и Казанское ханство. Этому способствовали и водная система, и естественные условия защиты: кругом болота и леса, реки и речки.

Наиболее полными реками, по которым ушкуйники справляли свои суда, были Сысола (Северно-Двинский бассейн), Кама, Вятка. Окружённый со всех сторон болотами и непроходимыми лесами, Хлынов был неприступной крепостью для врагов: и чёрт там заблудится, и медведь ногу сломает, а птица не взлетит выше столетних сосен и дубов. Единственная дорога — это водный путь. Но его контролировали ушкуйники, а татары, как известно, ой как не любили речные просторы!