— Это было…достойно меня, — наконец слабым голосом сказал Эдмус. У меня хватило ума не обижаться на комплимент.

Чей-то спокойный зов донесся к нам от другой стены — оттуда шел слабый зеленый свет, который прежде всей тушей загораживала гипертрофированная мышь. Кто-то звал на другом языке, которого я не понимала, но поняла Виола, вернувшаяся из кошачьего облика.

— Говорит, чтобы мы подошли, потому что ему интересно познакомиться.

Она бросила в направлении света несколько фраз на том же языке, получила неспешный ответ и перевела:

— Говорит, что он страж источника мира. Идем?

От такого предложения не отказываются. Торопливо направляясь на приятное зеленоватое сияние, мы только старались не споткнуться, а по пути оценивали размеры помещения. Что-то вроде спортивной арены, но как это все уместилось поблизости с психушкой?

— Катакомбы, — отозвалась Виола. — Сохранились с древних времен, ходов в них — масса.

— На каком языке он говорит? — поинтересовался Йехар.

— Наречие моих предков, — небрежно откликнулась триаморфиня. Мы остались размышлять, почему Арка решила оставить нас без знаний этого языка.

Помещение наконец закончилось, и зеленый свет оказался светом небольшого колодца, вмурованного прямо в пол. По бокам его вилась искусно вырезанная в камне зелень — она-то и светилась — а рядом с колодцем нас ожидал сказочный джинн, иначе и не скажешь. Как и Виола, на лицо он в чем-то был похож на представителя индейцев — но рост выше двух метров, скрещенные на груди руки и невозмутимая физиономия — о, да, ему бы тюбетейку и лампу, и на расы можно наплевать…

Когда мы подошли, он чуть склонил голову и заговорил сам, гулким басовитым голосом и очень напевно. Виола слушала внимательно, пару раз переспрашивала, потом потратила секунд десять на то, чтобы обдумать и изложила гораздо короче:

— Говорит, мы с этой мышью здорово справились. Оказывается, она хотела его запугать.

— Я слышал о рэкете, — рассудительно заметил Эдмус. — Это такой преступный бизнес…

— Гигантская мышь? — усомнился и Йехар.

Виола перекинулась с «джинном» еще парой фраз и пожала плечами:

— Она выглядела сначала иначе. Кто ее послал, так и не сказала.

Явно не Синон. Наставник нашего рыцаря послал бы для переговоров не мыша-переростка, а Шестого Сиама. Этот напугает кого хочешь в два раза эффективнее.

Похоже, у нас наметился очередной конкурент.

— Хотела выведать тайну источника, — подытожила Виола, задав соответствующий вопрос местному хранителю. — И… что еще? Она не знала, как ей поступить и собиралась уходить… постойте-ка, я что-то не понимаю…

Некоторое время она напряженно вслушивалась в напевную речь собрата по расе, а потом пробормотала:

— Не тот источник?

— Не тот источник?! — всколыхнулись мы.

— Эта мышь растерялась, когда он рассказал ей о свойствах этого источника, — кивок в сторону колодца. — Не знала, что делать, и тут на нее свалились мы.

Короткое молчание. Когда Йехар заговорил, в его голосе звучали почти умоляющие нотки:

— Но это… источник мира сего?

Короткий вопрос — немного более длинный ответ и виноватое покашливание Виолы перед тем, как она перевела:

— Нет. Это — источник мира и покоя, так он его называет… — она проигнорировала наши стоны, прослушала пояснение и добавила: — Он заставляет забывать горести.

— Так от этого и так есть масса средств, — ответил Эдмус. — Фляжка Веслава, «Ниагара» вот тоже — глотнул пару раз — и у тебя единственная проблема!

«Джинн» смерил глазами Эдмуса с явной неприязнью и что-то проговорил-пропел, обращаясь к Виоле. Потом сделал пригласительный жест в сторону светящегося колодца.

— Он говорит, что после этой воды вы забудете только то, что сами хотите забыть, — перевела Виола, сосредоточенно хмурясь. — Только то, от чего вы сами желаете избавиться. Самые страшные моменты жизни, самое горькое… Говорит, что знает, что мы из Равновесной Дружины, поэтому и предлагает вам выпить.

— Выпьем с горя, где же кружка… — немедленно начал по-русски Эдмус, который не уставал пополнять свои знания о моем мире, то из разговоров со мной, то из хаотичного просмотра всех подряд книг за те часы, пока рекруты оставались в моей квартире. А уж память спирит имел отменную.

Веслав подозрительно заглянул в колодец и уставился на пожилого индейца точно таким взглядом, каким тот смотрел на спирита.

— Мне такое действие незнакомо. И откуда он может знать, что мы из Дружины?

Виола перевела вопрос. Индеец ответил коротко.

— Говорит, у Ольги рукав задрался.

Под укоризненными взглядами товарищей я прикрыла рукавом знак высшей индульгенции на запястье. Страж колодца громко хмыкнул и выдал еще одну тираду, повторяя приглашающие жесты.

— Говорит, что мы наверняка многое прошли и что нам легче будет сражаться, если память не отягощает груз прошлого, — сообщила Виола. — Что приходят сюда многие… но никому еще он не предлагал воды сам. Вроде как он уверен, что нам это нужно, — здесь она перестала переводить и несколько секунд просто постояла, вслушиваясь. — Но в общем, каждый выбирает сам.

И хмуро повернулась к нам. Взгляд у нее стал скорее вопросительным. Индеец тоже смотрел с вопросом. Он так и застыл на середине очередного пригласительного жеста, опять перекинувшись как будто в литое изваяние из красной меди.

— Что? — удивился Эдмус. — Пить отсюда? Да мне-то что забывать, скажите на милость, кроме духов Бо. По мне, так это самое страшное, что я помню. Да и… все равно я, что было час назад — уже забываю.

Отшутился, как всегда. Ему ведь наверняка было, что забывать: и как ему ломали крылья его же сородичи, и нашу встречу с моонами — бр-р, ну и твари! — но таков уж Эдмус. Наверняка он просто умудряется помнить только хорошее, и, что бы его ни терзало, — память наверняка никогда не будет входить в этот перечень.

Виола понимающе пожала плечами.

— Согласна. Кошмарами не мучаюсь, воспоминания и прочие охи-ахи оставьте для шестнадцатилетних девочек в бальных платьицах.

Веслав коротко кивнул, показывая, что он присоединяется. На наши удивленные взгляды — с усмешкой пояснил:

— Я б с удовольствием вычеркнул из базы данных, — он постучал по виску, — тот обряд братания, да только, хлебнув отсюда, я попросту забуду всё… или почти всё.

Он говорил с тем принужденным, сухим весельем, которое время от времени в нем проступало, саркастическим тоном сообщая нам то, что должен был хранить глубоко в себе.

— Вот Книгой Миров, например, я не дорожу, да и отречением своим тоже — мало было приятного, это правда. Но мне-то выбирать не приходится. Потому что первым делом я забуду, кто я такой. И потом могу не сдержаться, а это… чревато.

Последнее слово он произнес таким загробным голосом, что старый индеец отмер на своем месте и с любопытством завертел головой. Почему-то его взгляд остановился на мне, и я, как будто меня это подстегнуло, перебежала глазами на Веслава.

А ведь один глоток — и я не буду помнить, что люблю. И забуду, что он любит тоже. Нет, чувство никуда не исчезнет, но я ему подарю возможность выбора: сказать заново — промолчать…

Да, но ведь он-то почему-то пить отказался. Тоже решил помнить — вместе со всем остальным?

Я решила быть с ним солидарной.

— Пас.

В конце концов, мне и забывать-то почти нечего.

— Я выпью, — хрипло объявил вдруг молчавший доселе Йехар.

Такого мы от него не ожидали. Индеец, судя по оживлению в глазах — тоже. Особенно учитывая то, что для него Йехар был десятилетней девочкой.

Все мы знали, что рыцарю есть, чем мучиться и о чем забывать. История с его Дамой была накрепко вколочена в нашу память десятисантиметровыми титановыми гвоздями, и мне казалось, что никакие эликсиры не заставят меня забыть эту сцену: Йехар, баюкающий на руках тело Даллары — Чумы Миров, Иссушителя…

Почему нам всем казалось, что он справится?

— Что?! — Веслав первым оформил наши чувства в вербальной форме, просто из врожденной склонности противоречить Йехару. — Тебе память мешает?