– Кто это? – спросила Хатч.

– Просто друг. – Лицо его слегка омрачилось. – Бывший друг.

Испугавшись, что сказала что-то не то, Хатч тут же перевела разговор на другую тему.

– А еще какие есть созвездия?

– «Ведро», «Щит», пара животных…

– А глаза Хоргона нет?

– Нет. Есть еще то, что мы считаем весами.

– Очень интересно. Но, насколько я понимаю, мы не слишком продвинулись вперед.

Вместо ответа он протянул видеошлем. Хатч надела шлем, и перед ней открылось звездное небо.

– Панорама с Оз, – прокомментировал он, – так она выглядела в 9000 году до нашей эры. – Звезды только на половине небосвода напоминали мерцающие костры военного лагеря. А дальше простиралось черное сердце Пустоты. Слева и справа появились два реперных креста. – Ими обозначены башни, Хатч. Ты стоишь в самом центре города. С этой позиции каждое перекрестие сначала направили прямо на соответствующую круглую башню, а потом его сместили вверх на угол, равный углу наклона крыши.

Небо повернулось, и один репер указал направление на красную звезду.

– Это репер, соответствующий башне с надписью, – сказал Карсон. – Звезда называется Орхинда. Орхидея. Красный гигант, расстояние от Куракуа всего лишь девять световых лет. Правда, он фиолетовый, а не красный. Впрочем, это не важно.

Если их предположения правильны, то когда первый реперный крест нацелен на глаз Хоргона, искомое солнце должно находиться во втором перекрестии. Она взглянула на второй крест. Там было лишь тусклое свечение.

– Я точно не помню цифровую маркировку. Мы никогда не бывали в том районе. Эта звезда относится к классу G. Шестьдесят световых лет от Куракуа и сто пятнадцать от нас.

– Так это она и есть? – Хатч ожидала вспышки радости, но Карсон ответил очень сдержанно. Все не так-то просто.

– Вполне возможно, – сказал он. – Существует семнадцать красных звезд, которые появляются в перекрестии первого или второго репера. При этом в шестнадцати случаях появляется звезда или в другом перекрестии, или очень близко. Проблема в том, что мы не можем не учитывать то, что башням уже более тысячи лет. На них воздействовали землетрясения, в них попадали метеоры да, наверно, и еще многое другое. Поэтому мы вынуждены рассматривать все звезды в пределах четырех угловых градусов от репера.

– Откуда эта цифра?

– Получили методом Монте-Карло.

– И сколько же в результате претендентов?

– Около восьмидесяти.

Хатч вздохнула.

– Необходимо вернуться и сделать более точную геодезическую привязку в Оз. И еще установить, насколько могла сдвинуться почва.

– И сколько потребуется времени?

– Годы. Сейчас в Академии никто и слушать не хочет ни о Куракуа, ни об Оз. Я не думаю, что предложение об отправке восьмидесяти экспедиций будет встречено с большим энтузиазмом. Особенно если учесть то, что мы не знаем, является ли оценка допустимой ошибки достаточно консервативной. – Он казался немного обескураженным. – Но, так или иначе, мы продвинулись вперед.

Хатч смотрела на фотографию с черным Лабрадором.

– Ее звали Заноза, – сказал он.

– Странное имя для собаки.

– Так назвала ее моя племянница. – Он тоже посмотрел на фотографию. – Что-нибудь не так?

– Животные, – задумчиво произнесла она.

– Прости?

– Ты сказал, там были животные. А как насчет ныряльщика?

– Не понимаю.

– Ныряльщик. Морская птица, которая ассоциировалась с Лисандрой.

– Черт! Я об этом и не подумал.

Небо снова сдвинулось.

– У него длинный клюв, – напомнила она.

– Ты думаешь, это поможет?

– Это главная характерная черта ныряльщика. Я помню. Клюв похож на палицу Геркулеса или ручку ковша. Там должен быть ряд звезд. Три или больше. Может быть, даже ярких, если повезет.

– Это уж слишком оптимистично. Мне кажется, что звезд будет две. Может, даже одна. Ты знаешь, что за штука все эти созвездия.

– Нет, – не согласилась она. – Не пойдет. Прямую линию можно провести через любые две звезды. Если у нас не набирается трех, то это пустая потеря времени.

– О’кей, – сказал он. – Что мы теряем? Глаз Хоргона, ныряльщик и дева должны находиться по соседству. Мы отберем все красные звезды поблизости от реперов и поищем клюв.

Поиски такого рода вряд ли могли привести их к блестящему и неожиданному результату. Они проработали всю вторую половину дня, помечая звезды, которые могли оказаться всевидящим Оком. Ольфинакс, на границе с Пустотой еще на сорок световых лет дальше. Туликар со спутником. Кампата Прайм в центре Куракуанской Плеяды. Они включили в список Анапаку, Хасан и Альфу Кью и еще три звезды, у которых вообще нет названий, а только номера по каталогу. У всех были звездные цепочки, которые наблюдатель с хорошим воображением вполне мог принять за клюв.

– А откуда нам известно, что он не кривой?

– Не поняла, – удивилась Хатч.

– Клюв. Почему мы решили, что он обязательно должен быть прямым? Может, он как у пеликана.

– Нет, – сказала Хатч. – Я видела его на рисунке. Он прямой.

Все это было слишком неопределенно. Допуски при определении направления часто приводили к попаданию нескольких звезд в допустимый интервал: один претендент на глаз Хоргона приводил к двум, трем, а в одном случае даже к шести целям в другом перекрестии.

Поиск клюва оказался бесплодным. В итоге пришли к фундаментальной истине: везде на небе, куда ни глянь, звезды выстраиваются в ряд по три или четыре. Всего оказалось более пятидесяти претендентов, и пришлось начать процедуру исключения. Из списка исключили все звезды, которые не принадлежали к классу G или М и которым меньше трех миллиардов лет. (Немного произвольно, – заметил Карсон. – Но ведь и Рим не сразу строился.) Они пренебрегли также системами из нескольких звезд, которые казались слишком неустойчивыми для развития жизни. Потом вычеркнули уже исследованные звезды.

К концу дня осталось тринадцать.

– Неплохо поработали, – сказала Хатч.

– Слишком многое у нас построено на догадках. Хорошо было в старое время, – можно было просто заказать разведочный полет. До реального результата еще далеко. Нам надо четко выделить ее. А уж потом нам предстоит убедить Эда Хорнера.

Хатч совсем отчаялась.

– Давай закончим на сегодня, – предложил Карсон. – Уже поздно.

Вечер был дождливым и серым. Хатч размышляла: а интересно, что решал Карсон. Может, он надумал сдаться и надеется, что она сама поймет бесплодность дальнейших поисков, и то, что они рискуют карьерой ради идеи, которую почти все в Академии считают смешной и нелепой. Тут ей пришло в голову, что она-то как раз ничего не теряет. Она пилот, и тут нет никакого профессионального риска. Что бы ни случилось, над ней смеяться не будут. Рисковал Карсон. Это его коллеги снисходительно улыбались, это ему вынесут приговор.

Они вместе отправились в Джорджтаун поужинать, что было ошибкой, потому что оба действовали друг на друга угнетающе. В конце концов Хатч с облегчением вернулась домой. Она надела видеошлем и сидела в нем, пока не уснула.

Около двух ночи она внезапно проснулась с мыслью, что существует еще один тест. Он просто очевиден.

Карсону придется сходить к комиссару, пустить в ход кое-какие связи. Но это должно сработать.

Александр Колдфилд вошел в кабинет, взглянул сквозь тонированные стекла окон на широкие просторы Московского моря и опустился в кресло. Слева шумно пыхтела кофеварка. Массивные мачты и похожие на пауков тарелки антенн станции Тиндл Эррэй покрывали лунную поверхность.

Колдфилд любил места пустынные и неприветливые. Он вырос в Бронксе, но при первой же возможности сбежал в Северную Дакоту. Он обнаружил склонность к каминам и бесплодным долинам, хорошему вину и снежным сугробам. Его лозунгом стало одиночество. Привязанность Колдфилда к какому-либо месту росла прямо пропорционально его неудобству для близких и недоступности для гостей.