Его тошнило слезами и желчью.

Там, на камне, лежало то. что осталось от тела. Остатки были одеты в зелёном платье с синим оторочкой. То самое платье, что он сам ей подарил.

Когда-то это было Олессой. То, что осталось на алтаре, было её роста, с её руками и грудью и уцелевшими после всего, что случилось, её черточками на остатках лица.

О боги-боги-боги, что эти зелёные твари с ней сделали…

33. Квендульф, невольник

Улицы священного города навевали на Квендольфа жуть. У совершенно одинаковых одноэтажных домиках, покрытых слепяще-белой штукатуркой, не было окон — только такие же одинаковые прямоугольные дверные проёмы, укратые занавесями из незнакомой тяжёлой ткани. Если приглядеться, можно заметить под крышей отдушины — но всё равно эти жилища казались безглазыми.

Улицы были ровными, линию домов словно провели по линейке. Редкие прохожие держались степенно, как на храмовой церемонии. Детей видно не было.

Квендульф тоже шагал торжественно. Оковы казались ему частью церемониальных одежд. Впереди вышагивал тот самый юный привратник, хвост его волос так и подскакивал на каждом шаге. А стражник замыкал кортеж. Он ступал тяжело и был больше для порядка.

Квендульф и сам понимал, что даже попытается сбегать. Сами улицы делали побег невозможным. Он покорно следовал за юным жрецом и впитывал, пока мог, ощущение священного города.

Да, сложно представить мятеж на этих улицах, вымощенных непомерно большими блоками. Тут умирают даже ненужные разговоры.

Они свернули, поднялись по ступеням, перешли невидимый канал, что журачал из-под мостовой, и вышли к цилиндрическому зданию. По обе стороны от него расходились две стены пониже. Видимо, дальше начиналась цитадель.

Ворота у здания были тяжелые, и размером с городские ворота. На каждой створке был выкован левы с огромными гривой. Гривы извивались по всему пространству створок, превращаясь в языки пламени.

Привратник вспорхнул на древние ступени, сделал несколько пассов руками, чуть-чуть повернул голову и едва заметным кивком пригласил входить. Квендульфу показалось, что он разглядел на его красивом лице ехидную усмешку.

Изнутри здание было куда больше, чем казалось снаружи. Они вошли в высокий и узкий зал с высокими колоннами. Квендульф попытался разглядеть потолок, но потолок терялся во мраке. Окошечки были прорезаны чуть выше головы, и длинные лучи света прочерчивали зал поперёк, похожие на повисшие в воздухе белые брёвна.

Привратник подошёл к нише, где возвышалась укрытая полотнищем статуя. Под нишей стояли столик, сундуки и небольшая, не больше шага в диаметре, купель, выложенную чёрными камнями. Квендульф не знал, для чего она нужна, но видел такую в храме Новых Богов. Видимо, отсюда проповедники нового благочестия её и позаимствовали.

Юноша подошёл к статуе, уселся за столик. Было заметно, как уютно он себя за ним чувствует. Открыл один сундучок,

Квендульф остался стоять у подножья. Приказов не было, он просто почувствовал, что не имеет права подходить к священному месту.

За его спиной закрылась дверь. Он не смотрел, но почувствовал, что это ушёл стражник. Он, конечно, будет дежурить, но там, снаружи. То, что происходит в этм загадочном зале, касается только его и хвостоволосого привратника.

Чтобы отвлечься, будущий раб разглядывал резные колонны. Интересно, для чего служит это здание? Это храм или архив?

Квендульф поразмыслил над этим вопросом и сам усмехнулся своему простодушию. Он в Священных Городах, как можно об этом забыть. Здесь и храм, и архив — это одно и то же.

Квендульф успел бы понять что-то ещё, но тут привратних нарушил молчание.

— Нам обещали две сотни рабов, — сказал он, — Но пришёл ты один. Почему? Неужели путь был настолько тяжёл и губителен?

Квендульф решил ничего не скрывать от жреца. Король-узурпатор и его офицеры — по-прежнему враги. Почему бы не навредить им — в качестве прощального поклона?..

— Нас было больше, — сказал Квендульф, — Почти два десятка. Но они продали почти всех жрецу ваших старых богов по имени Ашшурам-Аппи. Ему нужны наёмники, но что-то готовит. Это было в первом городе, который почти у самого устья. Я не знаю, как он называется.

— Значит, Ашшурам-Аппи… — служитель задумался. Похоже, он не мог подобрать нужный значок. Потом быстро написал три подряд и обвёл их прямоугольником.

Квендульф решил, что может продолжать:

— В город доставили только двоих, осуждённых по первой категории. Я не знаю, почему меня по ней осудили. Возможно, за то, что я почти сумел скрыться… Но дошёл, как видите, я один.

— Чем ты занимался там, откуда пришёл.

— Я был мятежник, а теперь — невольник, — сообщил Квендульф, — До того как стать мятежником, я был просто слишком юн и не освоил никакого ремесла. Могу сражаться. Могу убивать. Если у вас есть рабы-наёмники, я буду служить там с радостью.

— Ты был вором? Наёмным убицей?

— Нет. Мама слишком хорошо меня кормила и даже научила читать. Я хотел более высокой судьбы.

— В таком случае такая перемена судьбы может вызвать обиду, — заметил Арад-Нинкиилим, — Но на волю богов не обижаются. Тем более, что боги здесь не причём. Ты пришёл туда, куда направлялся с самого начала. Именно такой конец ожидает почти всех мятежников.

— Но некоторые мятежники побеждают…

— … А потом их убивают или, если повезёт, продают в рабство другие победители. Ведь любая победа — это только начало борьбы. Когда добыча захвачена, начинается делёжка и бывает так, что она куда кровавей.

— Но — почему?.. — Квендульф помотал головой, словно собирался стряхнуть подступивший морок.

— Потому что так устроен мир. Победа — добыча редкая. Её никогда на всех не хватает. Идём дальше. Есть ли у тебя имя?

— Моё имя Квендульф.

— Что означает имя Квендульф?

— Какая разница?

— Не заставляй меня искать его смысл по книге! — вдруг вспыхнул привратник. — Я его найду — в наших книгах есть всё. Но когда я положу книгу на место — буду зол. Не заставляй меня становиться злым! Помни — ты пленник, и руки твои связаны.

— На нашем старом языке моё имя означает “Сумеречный волк”,- сдался Квендульф, — Я не хотел говорить, потому что пользы от этого знания не будет. Бессмыслица какая-то. Я всё равно буду раб, а рабу дают любое удобное имя.

— Не бессмыслица. Ты можешь сесть. Тебе надо сесть, ты устал, — Арад-Нинкилим размял глину и начал быстро наносить значки. Квендульф какое-то время следил за ним, потом не выдержал, прикрыл глаза и почти рухнул на пол. Полудрёма накатила на него, словно удушливая волна.

Но даже в полудрёме ему не было покоя. Перед глазами расцвела, распустив перья и хвост, та самая огненная птица, которую он зарубила. Он знал, что она мертва и стала пеплом. Но она всё равно летела сквозь ночь, выискивая врага полыхающими глазами. И он ничего не мог с эти поделать.

Квендульф очнулся от ощущения влаги и укола боли. Открыл глаза и увидел, что привратник разрезал ему один из пальцев и поливает каплями крови значки ещё не застывшей таблички.

Это было, конечно, неприятно. Но Квендульф не стал убирать руку. Он сейчас в их руках, они делают с ним, что хотят. Вот пусть и делают, пока он не придумает, как отсюда сбежать. Прятать кровь бесполезно — если он уберёт руку, они добудут её другим способом.

Пока он размышлял, Арад-Нинкилим закончил с его рукой, обмакнул полоску ткани в ту же чашку с пахучей водой и перевязал руку. Потом вернулся к столу.

— Зачем вам знать, что значит моё имя, — спросил Квендульф.

— Когда человек носит имя — это неспроста, — отозвался Арад-Нинкилим, — Когда человек выбирает себе имя, он всегда говорит о себе самое важное.

— А если не человек, а родители выбрали имя?

— Раз человек продолжает его носить — значит, считает, что оно ему подходит. И это тоже многое значит.

— Странно всё это. Что, у вас и имена выбирают?

— Да. К примеру, я — Арад-Нинкилим, — сказал привратник, — Это означает “Раб богини Мангустов”. И это имя я выбирал себе сам.