Разумеется, они пришли с короткими клинками. Большой меч неудобен на тесных улицах. По той же причине жрецы носят ритуальные кинжалы.

И, надо сказать, неплохо с ними обращаются.

Противник успел только замахнуться — а кинжал Арад-Нинкилима уже вспорол ему руку. Кровь брызнула на крышку перевёрнутого стола, капли были похожи на жерелье из тёмно-красных опалов. Враг вскрикнул, попытался перехватить рану — и тут же получил удар в горло.

Другой адепты попытался напасть сбоку. Лезвие сверкнуло, полоснула Арад-Нинкилима по левой руке, выбило искорку, — и отскочило в сторону, не причинив никакого вреда.

Рука вплоть до локтя была обмотана металлическими чётками. Они и отразили удар, лучше всякой брони. А Арад-Нинкилим уже атаковал в ответ, оскаленный, с беспощадным огнём в глазах.

Он убил пришельца одним ударом в грудь. И успел увернуться от плетевшего в него стола.

Это пришёл в себя старший, с морщинистым лицом под мохнатой бородой. Когда он вскочил на ноги, у него в руке уже был клинок — чуть длиннее, с жёлтым, словно позолоченным лезвием. Он держал его так, что было заметно — это боец лучше своих подчинённых.

Арад-Нинкилим стоял напротив, тоже в боевой стойке. В правой руке он держал красный от крови кинжал, в левой — кривой нож, каким режут дыни.

Ножей жрецам не полагалось. Но Арад-Нинкилим всё равно носил его с собой — на случай вроде этого.

Казалось, у него во рту всё пропитано чёрным перцем, хотя он ничего такого не ел.

Арад-Нинкилим оставался спокоен. Он знал, что это вкус не яда — а ярости.

Первый выпад. Арад-Нинкилим отступил, замешкался и чуть не упал на спину. Адепт За-Бога просился в решающую атаку — и это его погубило.

Арад-Нинкилим сдалел выпад — словно защищался запоздалой контратакой. Противник легко его отразил — а в следующее мгновение кривой нож распорол ему живот, словно свежий арбуз.

Под халатом был тонкий панцирь из кожи пустынного ящера — но отточенный, как скальпель жреца-лекаря, нож проделал дыру и легко распорол плоть вдоль волокон. Старик захрипел и повалился, сотрясаясь в конвульсиях.

Его кишки высыпались наружу. Он безуспешно пытался запихнуть их назад.

Арад-Нинкилим подождал. Он хотел убедиться, что никто из адептом ЗаБога не сможет напасть со спины. И только когда убедился, отправился в склад за конюшней, где лежал их груз.

Тюки, мешки. Самые обыкновенные. Со второй попытки Арад-Нинкилим нашёл, что искал.

Чёрные, тусклые, неспрозрачные шары. Они настолько сумрачные и непрозрачные, что в них боязно смотреть — кажется, что смотришь в бездну ночного небо.

Я думал, их будет меньше, — подумал Арад-Нинкилим.

А потом подумал ещё:

Мне повезло так сильно, как везти не может.

Он взял четыре штуки и перепрятал на другом конце склада, за ящичками сушёного опиума. Наложил заклинание — самое сильное, на которое у него были силы. Потом вернулся назад, взял один шар для отчёта и снова завязал горловину мешка.

Но уйти не смог. Сидел и ждал, отпивая тёплое финиковое пиво из фляжки. Ждал, пока восстановятся силы, чтобы наложить, какую возможно, печать на мешок.

Шара, что был у него в руке, достаточно, чтобы снести начисто ворота, где дежурил юный привратник. А мешка достаточно, чтобы превратить в руины половину города.

Он снова вышел на солнце и отправился к выходу из постоялого двора. Причём нарочно шёл так, чтобы проверить своих жертв.

Четыре адепта ЗаБога уже были мертвы или просто впали в забытие. Они лежали между осколками посуды и перевёрнутым столиком, похожие на огромные чёрные валуны, какие бывают в пустыне.

Старик был пока жив, выглядел по-настоящему паршиво. Сейчас у него не было сил даже на то, чтобы доставать из песка кишки. Он лежал на спине, хрипло дышал, и ожидал смерть, глядя в сторону беспощадного солнца.

— У них квадратные головы… — бормотал он. Главарь словно не замечал алого ручейка. что сочился из его живота и вздрагивал при каждом слове.

Арад-Нинкилим подошёл ближе и склонился к умирающему. Хорошо, если старик заметит и начнёт говорить тише. Юный привратник хотел быть единственным слушателем.

Но адепт ЗаБога и вовсе умолк.

— О ком речь? — спросил Арад-Нинкилим.

— Головы… квадратные, — из губ текла на бороду струйка крови.

— Это я уже знаю. О ком вы говорите?

Бородач заметил шары в руках у Арад-Нинкилим и кивнул, словно одобряя его коварные планы.

— Видишь, уже открылось. Всё больше нам открывается. Время взорвать ворота, обрушить стены, открыть тайны. Всем, всем!

— Откройте эту тайну мне, — произнёс Арад-Нинкилим, — чтобы я мог разрушать, как вы.

Старик оскалился желтозубой улыбкой. Теперь фонтанчик крови поднимался не при каждом слове, а при каждом вдохе.

— Те, кто сделал ЗаБога… который не умрёт… потому что не жив… да, ЗаБог.

— Первые буквы мён тех, кто сделал ЗаБога — Тр и К, — напомнил Арад-Нинкилим.

— Верно! Верно!

— Что вы знаете о них?

Умирающий набрал побольше воздуха, зыркнул хитрыми глазами. И только потом произнёс:

— Их звали — Трурль и Клапауций! — сказал старик, — Запомнил? Трурль — и Клапауций!

— Я запомню, — пообещал Арад-Нинкилим и одним ударом чёрного шара разможжил ему голову.

20 Ладислав, барон Томирский

— Отлично, — пастор улыбался сквозь ночной полумрак, — удар мастера!.

А Ладислав не улыбался.

Он заметил, что к ним бегут новые. И эти вооружены уже копьями. А рапира, как назло, так и застряла в плоти мёртвого врага.

Юный барон Томирский помнил, что сам проверял заточку. Пастор, который больше разбирался в словестных битвах, ещё говорил, что нехорошо идти с боевым оружием на аудиенцию к королю, пусть даже и королю-узурпатору.

И вот она застряла. Несмотря на заточку. А надо сражаться, сражаться яростно.

Да, нападение было превосходно спланировано.

Лучник на крыше. Возможно, что не один. И они предусмотрели тот случай, если придётся убивать его спутников не по очереди.

Пастор пытался броситься наперерез тому, что был ближе. Нападающий оказался быстрее. Рапира свистнула, как коса, и бедный пастор схватился за грудь, рассчённую ударом клинка. Следующий удар отсёк ему второе ухо, а третий пошёл под углом и рассёк шею. Ещё два пальца — и стиженная голова пастора покатилась бы по мостовой.

Теперь он наступал на принца. В свете уличного фонаря мелькнула довольно старое, побитое жизнью лицо. Сразу видно, ещё при старой линастии он упражнялся совсем не в словесных стыках.

У Ладислова не было ни мгновения, чтобы оплакать наставников. Но именно эта задержка спасла ему жизнь и (пока) свободу. Пока незнакомец расправлялся с пастором, юноша успал освободить и даже протереть платком свою рапиру. А в фехтовании юный барон был очень неплох.

Сначала он отразил уже начавшуюся атаку второго незнакомца и почти его повалил. Но потому увидел, что первый, закончил с пастором и приближается тоже.

Выбора было немного и юный барон отступил к стене. Не самая лучшая, но удобная позиция. Есть гарантия, что никто не нападёт со спины.

Он сражался как последный раз в жизни. И был недалёк от истины.

Его противники действовали аккуратно и даже согласовано. Ловко атаковали, и ещё ловчее отскакивали. А юный барон всё больше выбивался из сил, — и от того, что приходилось удерживать оружие под совершенно недетскими ударами, и необходимости угадывать, что именно задумали его враги..

Ладислав не знал, кто их прислал. Он даже не догадывался. На догадки не было времени. Но приказ, который им дали, был ему очевиден: убить всех, кто им помешает. А молодого барона — по возможности, взять живым.

Ладислав отлично знал, что умеют хорошие лучники. И примерно представлял, как много хороших лучников нуждаются сейчас в деньгах и работе. Когда собираются убить — то кончают прямо на улице, а не загоняют в ловушку.

Но эта догадка не принесла облегчения. Что бы он ни думал — он был в ловушке. И не видел выхода — кроме победы над всеми врагами.