Он не знал, что его там ждёт. Но на его стороне была внезапность. И у него был замечательный трофейный меч. Иногда именно этого бывает вполне достаточно, чтобы одержать победу над противником, что убеждён в своей неузявимости..

Квендульф поднялся, уже с мечом в руках. И увидел фонарь. Он горел так ярко, что было больно глазам.

А под фонарём сидел человек в рясе. Палуба качалось, а намокшая одежда оказалась непривычно тяжёлой. Квендульфу потребовалось время, чтобы встать на ноги, опираясь на меч, как на трость. Когда он всё же смог стоять прочно, то уже успел разглядеть, что человек в рясе — не Сибби, он был тоньше, ниже и уже в плечах.

— Пастор Регинмод? — предположил Квендульф.

— Вы угадали, — ответил человек в рясе.

Он выглядел таким же спокойным и смирившимся со всеми возможными бедами, как и тогда, в комнате Койвенского замка.

— Что это за корабль? Что вы здесь делаете? Где Сибби? — вопросов было столько, что Квендульф даже не мог их обдумать. Они сами рвались изо рта и падали на пастыря.

— Мы делаем то же, что и ты, — ответил Регинмод, — Спасаемся.

— Зачем? Что с восстанием?

Регинмод чуть нахмурился.

— Что у тебя за меч? — вдруг спросил он. — В замке у тебя была рапира.

— Это трофей. Я отобрал его у гвардейца.

— Покажи.

Квендульф подчинился. Он сам бы не мог сказать, почему. Просто так вышло, что он не мог не подчиниться.

Пастырь Регинмод с удивительным знанием дела принял меч и начал его осматривать, поглаживая змеевидные узоры.

— Значит, трофей… Хороший трофей! Узурпатор прекрасно вооружил свою армию. Жаль, очень жаль, что они не умеют обращаться с таким великолепным оружием…

— Этим мечом я убил вашу птицу, — произнёс юноша.

Пастырь Регинмод поднял глаза. Рук с меча он не убрал. И только сейчас, когда их взгляды пересеклись, Квендульф понял, какую глупость он сделал.

Он только что отдал оружие, которым убил проклятую птицу, человеку, который эту птицу и вызвал к жизни. Который наверняка знал и про ритуал Сибби, и про то, что мятеж провалится и закончится резнёй заговорщиков.

Почему он не подумал об этом? Ведь он помнил всё, что случилось сегодня вечером, до мельчайших деталей. И весь вечер делал то, что считал нужным сам, а совсем не то, что приказывали.

Может быть, магия?

Видимо, магия. Та самая магия, которая совершенно незаметна и потому неотразима. Они двигались по реке на это деревянном кораблике — и на этом кораблике Квендульф был полностью во власти этого удивительно спокойного и умного пастыря… про которого ничего толком не знал.

— Это подтверждает мои подозрения, — только и сказал Регинмод.

Квендульф почувствовал себя дурно. Казалось, палуба уходит у него из-под ног… Но возможно, они просто попали в сильное течение подземного источника. На реке были такие места.

Он был уверен в одном — сейчас он не находит себе места. В конце концов он не выдержал и сел на скамейку рядом с пастырем. Она казалась тесной, но место нашлось и ещё осталось. Возможно, Квендульф плохо её разглядел — а возможно, это была магия.

Пастырь Регинмод не возражал.

— Куда мы плывём? — спросил Квендульф.

— Прочь из города.

— Зачем?

— Иначе нас арестуют за соучастия в мятеже.

Квендульф оглядел едва различимые берега по правую и левую руку и не выдержал:

— Но это… слишком опасно!

— Почему? — всё тем же тоном.

— Перекрыть реку проще, чем все ворота и стены. Достаточно поднять цепи вверх и вниз по течению, — Квендульф почему-то чувствовал себя спокойно и опять мог рассуждать стратегически, как если бы говорил о книжной задаче, — А я уверен, что на постах уже есть готовые цепи. Они там лежат на случай осады города… должны лежать. Корабль слишком неповоротлив для побега.

— Сбегут только те, кому это будет дозволено, — спокойно ответил пастырь, разглядывая юношу бесконечно добрыми глазами, — А тем, у кого есть подорожная, — им не страшны никакие цепи.

— Что за подорожная?

Руки пастыря по-прежнему лежали на мече. В свете фонаря он казался ослепительно-белым, словно его ковали из платины.

Квендульф откуда-то знал, что отобрать меч не получится. Это знание было несомненным и необъяснимым, как те странные фразы, что иногда мы слышим во сне.

А вот про подорожную на случай мятежа он слышал впервые.

— Подорожная — это бумага, дающая нам право покинуть город, — сказал пастырь.

— А мне, раз я на этом корабле, тоже можно покинуть?

— Это предстоит выяснить.

— А что Лейдольф? Ингилев? Все остальные?

— Это тоже предстоит ещё выяснить.

Квендульф вздохнул и в бессилии посмотрел на свои пустые сильные руки. А потом спросил:

— Сибби здесь?

— Почему это для тебя важно?

— Я собираюсь его убить.

— Вот как?

— Да.

— За что?

— За ритуал. За провал восстания. За всё.

— Я тоже учувствовал в ритуалах, — напомнил Регинмод, — Меня ты тоже хочешь убить?

Странно, но он словно и не обратил внимание на гибель птицы и срыв ритуала. Как если бы ритуал был важен — но ничего не решал.

— Я… нет, — Квендульф почти рассмеялся и замотал головой, его собранные в хвост волосы щекотали шею, — Я не знаю, не понимаю. Я правда не понимаю…

— Во что ты веришь? — вдруг спросил пастырь Регинмод.

Квендульф задумался.

— Если вы о богах, то я всегда был за старых, — наконец, сказал он, — Не видел смысла ничего менять. Если вы хотите со мной о новых поговорить — давайте не сейчас. Потом, когда выберемся. Здесь — не лучшее место. А если у нас не получится выбраться, то и не до богов будет.

— Как раз до богов нам только и будет, — с мягкой улыбкой напомнил пастырь, — Мы претерпим муки, а потом ступим за порог смерти. И увидим, кто там стоит — старые, новые или все они вместе.

— Ну… в общем, да…

— Я хотел задать тебе один вопрос, который часто задают мне. Мне интересно, что ты скажешь. Чтобы ответить на него, написаны толстые книги, и я их даже читал. То, что там написано, меня не убедило. Я думаю, это знак того, что каждый должен искать ответ на этот вопрос сам.

В этом голосе было что-то, что заставляло прислушиваться. Квендульф поймал себя на том, что он вроде бы слышит шум волны, но совершенно не обращает на него внимания.

— Все мы знаем, что в мире есть зло, — продолжал пастырь, — И есть установления богов, посланные нам различными способами. Но почему боги не спешат уничтожить зло, он повелевает людям с ними бороться. Но разве боги не справились бы лучше? Почему они ничего не исправят? Потому что не хотят, не умет — или потому что их нет и никогда не было?

В повисшей тишине юноша словно в первый раз услышал мерный плеск вёсел.

— Можно я сяду на вёсла? — спросил Квендульф.

Он никогда в жизни не грёб. Но почему-то казалось, что именно там, бок-о-бок с морем, ему будет лучше, чем здесь, перед лицом беспощадных вопросов.

— Откуда такое желание грести? — осведомился пастырь. — Ты устал от теологии и решил развлечься греблей? Это аристократично, как говорят! Сидя на вёслах, учиться быть у кормила власти.

— Я собираюсь грести, вместо того, чтобы ломать зубы об вопросы, то не предназначены для моего ума. Это теология, в ней я ничего не понимаю.

— Ах, вот ты о чём, — пастырь Регимонд заулыбался, — Да, понимаю. Но прости, помочь не могу. У нас нет свободных весёл. Смотри!

Регинмод поднялся, снял фонарь с крюка и поднял его высоко над головой, озаряя ближний ряд лавок.

У гребцов были руки, ноги и голова, они могли ими двигать. Они могли грести и даже делали это синхронно. Но с первого взгляда ты замечал язвы, покрывшие руки и тела под лохмотьями и полуотворившиеся куски плоти, за которыми кое-где проглядывала более прочная кость. А одежда этих гребцов походила скорее на драные за долгие дни пути погребальные саваны.

Сомнений не было. На вёслах сидели ожившие мертвецы.

От них должно было разить сладкой гнилью и сырой землёй кладбища на всю реку. Но даже сейчас, вблизи, Квендульф не ощутил никаких необычных запахов.