Проехали Ландреси, оставляя в стороне Мобеж. По дороге никто не обращал на путешественников внимания. Когда остановились у станции, Лагравер понял причину этого равнодушия. Рошфор и его товарищи прибавили к своим костюмам меховые украшения, которые придавали им вид истых саксонцев. А на карете вместо прежних надписей: «Компуэнь из Лиона» стояло теперь «Компуэнь из Лейпцига». Саксония с Бельгией были в союзе.

К десяти часам утра они огибали Моне на небольшом расстоянии от него, а к шести часам вечера въезжали в Нивелль, не встретив ни препятствия, ни неприятного приключения, факт, легко объяснимый тем, что война тогда была во всём разгаре на юге, а не на севере, откуда они ехали.

Когда огромная колымага вкатилась во двор «Большого бокала», дом Грело прикатил ей навстречу своё тучное тело. Однако он казался встревоженным и дрожащим, а по его пятам шёл человек, судя по одежде, его ключник, но следовавший за ним ни дать ни взять как его тень. Надо сказать, что этот неотступный страж был страшно высок и худощав, с подвязанным подбородком и с повязкой на правом глазу. На лице неуклюжего верзилы оставался открытым лишь большой загнутый нос и сам он нисколько не походил на смирного мэтра Рубена.

Глава XXXI

ЦЕЛИТЕЛЬНЫЙ БАЛЬЗАМ

ействия и поступки милого маркиза де Рюскадора с той роковой минуты, когда мы оставили его у Динана с надрубленным черепом, заслуживают по всей видимости беглого обзора.

Когда он пришёл в чувство, то лежал на отличной постели и смутно видел перед собой маленького человечка, одетого с ног до головы в чёрное, который подпрыгивал на одном месте, как птичка. В руке он держал зонд, только что вынутый из раны Бозона Рыжего, пришедшего в себя от сильной боли.

— Дело серьёзно, очень серьёзно, — говорил сам себе с задумчивым видом маленький прыгун. — Приложить ли мне тотчас целительный бальзам... или выждать его последний вздох, чтобы влить ему в горло мой жизненный эликсир?

Не находя возможным колебание между этими двумя дилеммами, больной собрал все свои силы, чтобы закричать:

— Бальзам! Не надо эликсира! Бальзам!

Человечек с эластичными ножками подпрыгнул от негодования, чуть не упав на постель раненого.

— Человечество! Нелепое исчадие! — воскликнул он. — Вот каковы они все... и даже этот, тело которого швырнули бы в госпиталь или в живодёрню, не попадись оно мне на дороге!.. И он предпочитает, чтоб его починили, для того чтобы возродиться снова, как надбитая старая посуда!

— Вот тебе и на! Да он просто насмехается надо мной, — хмыкнул себе под нос Поликсен, хорохорясь даже при смерти.

— А когда бы и так, жалкая инфузория, — продолжал ещё с большим жаром доктор, прыгнув в этот раз на постель к ногам больного. — Разве не наругались надо мной, преемником Бэкона, Альберти и Парацельса, заслужившим более славы, чем все они вместе взятые? Твоё ненавистное правительство — по твоему произношению я узнаю в тебе француза из южных провинций...

— Я провансалец! Совсем не француз, чёрт возьми!

— Не перебивай меня! — кричал алхимик с судорожными прыжками, из-за которых он, по-видимому, рисковал свалиться на подушку раненого. — Итак я говорю, ненавистный выскочка, правящий твоею родиной...

— Варёный рак! — воскликнул было Бозон, но прыгун соскочил на пол и приложил ему ко рту свою сухощавую руку.

— Твой чертовский кардинал не нанёс ли самое ужасное оскорбление мне, богатейшему из граждан Динана, мне, учёнейшему из докторов всей Европы? Двадцать лет жизни положил я на открытие моего чудодейственного эликсира! Я хотел прибегнуть к нему в первый раз только для одного из тех существований, которые нарушают равновесие мира, превращаясь в прах и тление. Я узнаю, что могущественный Ришелье на краю могилы. Я предлагаю ему испытать моё великое открытие: «Мой эликсир надо принять перед последним издыханием от тяжкой болезни или от голода, если человек здоров, — толковал я ему, — тогда имеет место полное возрождение сил. «Вы здоровы?» — спросил он меня. «У меня отличное здоровье, ваше высокопреосвященство». Вслед за тем ненавистный министр приказывает своим слугам запереть меня в тёмную комнату со склянками моего жизненного эликсира. Там оставляют меня с одним моим эликсиром для пищи и для питья, и только на шестой день, когда медик кардинала объявил, что я отправлюсь на тот свет, если мне не дадут тарелку супа, мне вливают в горло лёгкого бульона и выгоняют из моей темницы под громкий хохот нечестивого кардинала, который клеймит меня званием шарлатана!

— Вы доктор фон Копперн? — произнёс Поликсен сквозь пальцы, которыми зажимали ему рот.

— Да, я этот великий человек, и я поклялся в вечной ненависти моему дерзкому оскорбителю.

— А я маркиз де Рюскадор, сокольничий его высочества герцога Орлеанского.

— Тот самый, которого отколотили по приказанию кардинала? Нет, быть не может! — вскричал алхимик, — неужели я так счастлив, что встречаюсь с человеком, который имеет основание ненавидеть этого жреца Виола почти так же, как я?

— Взгляните-ка на мою гриву, почтеннейший!

— «В пустыне бывает лишь один рыжий верблюд», гласит восточная мудрость.

— Тьфу ты пропасть! Какое сравнение. Итак, посмотрите-ка, что в кармане моего колета.

Мэтр Копперн повиновался и вынул измятую бумагу. Это была расписка о деньгах, заплаченных Рюскадором за кречета от имени герцога Орлеанского.

— Нет более никакого сомнения! — запищал алхимик с прыжком, который подбросил его на спинку кресла. — Из всех врагов Красной Мантии я не мог бы желать себе лучшего друга. Нечего колебаться более! Для него мой возрождающий эликсир!

Это неожиданное заключение привело Поликсена в ужас, но он понял, что переломить упорство доктора можно было только удачной уловкой. Потому, собрав последние силы, которые готовы были ему изменить, он обратился к Копперну со следующей хитрой речью:

— Я очень ценю вашу дружбу, мой добрейший... но я не чувствую себя ещё так худо, как вы, по-видимому, полагаете... С другой стороны, я только что поел, когда меня положили замертво на лугу. Итак, мне пришлось бы ждать целую неделю возможности принять это усладительное средство. А между тем мне необходимо тотчас стать на ноги, для того чтобы предостеречь моего господина от ловушки, выставленной ему Ришелье. Как видите, теперь скорее, чем когда-либо, вам следует употребить ваш целительный бальзам!

Тут мысли Бозона Рыжего смешались, и он лишился чувств.

Когда он снова раскрыл глаза, учёный эмпирик перевязывал его рану и, несмотря на это, ногами отплясывал какой-то дикий танец.

— Ой, ой! Какую вы мне причиняете боль, но при том какую придаёте и бодрость! — заревел маркиз.

— Я подчинился вашим доводам, — ответил ему с важностью Копперн, — и мой бальзам производит своё действие. Через двенадцать часов вы будете в состоянии ехать верхом. Но какой прекрасный случай вы упустили, маркиз!

— Двенадцать часов! Двенадцать часов! — повторял Рюскадор с отчаянием. — Тогда как я теперь уже должен бы находиться в Париже, чтобы предостеречь монсеньора Гастона от Красного Рака! Ах, Господи, что же делать?

— Вам для того надо быть в Париже, чтобы навредить проклятому Ришелье? — спросил Копперн, глаза которого сверкнули ненавистью.

— Конечно! Чтобы не позволить ему разорвать сеть, которой мы надеемся его опутать.

— Не будь я вынужден оставаться здесь для вашего лечения, я вместо вас поехал бы во дворец Медичи. Я пользуюсь заслуженной славой самого быстрого ездока во всей Бельгии.

— Поезжайте... бросьте меня на произвол судьбы! — сказал маркиз слабым голосом.

— Постойте, у меня камердинер, который по быстроте движения вполне может сравниться со мной... к тому же он верен, точен и смышлён, как собачка. Поручите ему ваше послание к принцу.

— Вы отвечаете мне за него?

— Головой.