— Меня зовут Гаспаром Силачом, — возразил хвастливо Пардальон. — Впрочем, нас двое. Ты поможешь мне.

Трактирщик нагнулся и отворил люк, который Рюскадор намеревался превратить в волчью яму. Поручик взял смолёный факел, и они вместе сошли в погреб. Через несколько минут горизонтальная дверь, которой закрывался наружный люк, затрещала зловещим треском, но десять наёмников, пившие в таверне, не обращали внимания на то, что происходило на улице. Все их мысли были обращены к сараю, где, по словам Феррана, их ожидала пожива, к тому же и плотно затворенные ставни заглушали шум.

Спина Грело действовала, как катапульта, голова Гаспара Силача, как таран; от их дружного натиска дверь люка подалась. Капуцин осторожно выглянул одним глазом на улицу.

— Никого не видно, — шепнул он, — теперь час ужина, и улицы пусты. Выйдемте, мой любезный капитан. Даю вам слово, что не убегу от вас. Лошадей же я берусь достать.

Пардальон, малый несколько простоватый, не изумился странной готовности своего пленника бежать в тюрьму. Через четверть часа он ехал обратно во Францию скорее, чем мог себе представить, даже не подгоняя странного пленника, который сам стремился к Бастилии, как к верному убежищу.

Бывший приор ускользнул от бдительности Рюскадора, потому что сокольничий весь поглощён был открытиями гораздо большей важности. Едва он остался один после ухода Грело, как увидел в окно кухни Мориса, проходившего по двору. Лагравер подошёл к фурьеру кардинала, взял под руку и отвёл в сторону от группы его товарищей.

— Вероятно, вы предполагаете во мне достаточно проницательности, — сказал он вполголоса мнимому Компуэню, — чтобы угадать, что вы и ваши товарищи только выдаёте себя за купцов. Вы должны быть достойными офицерами, я в том уверен. Но я уверен и в том, что ни один из вас не уполномочен министром принять важное донесение, которое я срочно должен передать его поверенному.

— В самом деле? — спросил, посмеиваясь, Рошфор. — Что же внушило вам такую оценку или, вернее, такую низкую оценку нашего звания?

— Голос, слышанный мною однажды ночью вот оттуда, — сказал Морис, указывая рукой на громадный экипаж, заднее отделение которого обращено было к дверям сарая.

— Когда настанет время, вы узнаете, чего требует министр и кого он избрал своим уполномоченным, — возразил надменно Рошфор, специально повторив слова, сказанные кардиналом в Париже кузену Валентины.

— Для меня время настало и малейшее замедление может иметь гибельные последствия, — ответил настойчиво Морис.

В эту минуту слабый свисток послышался изнутри кареты.

— Вы правы, — сказал Рошфор. — Мне дают знать, что уполномоченный его высокопреосвященства ожидает вас.

Потом, обратившись к трём переодетым офицерам, стоявшим на некотором расстоянии, он продолжал:

— Господа, войдите и затворите за собой двери сарая. Пардальон, вероятно, караулит на дворе и не допустит, чтобы кто-нибудь подошёл сюда близко.

Тяжёлые половинки двери плотно были затворены. Господа Таванн, Нанжис и Жюссак прислонились к ним спиною, пока Рошфор, сопровождаемый Лагравером, приближался к экипажу.

Постучав три раза, фурьер первого министра отомкнул решетчатые дверцы, сквозь которые виднелись кипы шёлковых материй. Из-за раскрытой дверцы выскользнула подножка, которая, опускаясь, постепенно достигла земли.

— Взойдите,— сказал Рошфор Морису.

Тот повиновался, и дверцы затворились за ним, как только он ступил в таинственное убежище, откуда за ним наблюдали две предыдущие ночи. Это было нечто вроде огромного ящика с обивкой футов двенадцати в длину и от шести до семи в ширину. Узкая кровать стояла у перегородки, в которой было окошечко, возбуждавшее любопытство и негодование Мориса. В середине был письменный стол и возле него кресло. В одном из углов — занавеска, по-видимому, скрывавшая какие-то таинственные принадлежности. Куски шёлковой материи, которые видны были снаружи, составляли только подкладку шёлковой обивки стен. Свет проникал в это странное помещение через толстое матовое стекло, вставленное в потолок. Кроме того, с боков и сзади устроены были клапаны, которые подымались по желанию и дозволяли видеть и слышать всё, что происходило снаружи. Ночью висячая лампа, прикреплённая к потолку тремя цепочками, заменяла дневной свет. Под нею, озарённый её желтоватым светом, стоял человек с высоким и открытым лбом, с резкими чертами лица и с блестящим взором, с остроконечной бородкой, усами и редкими, но длинными волосами с проседью. Он был в кавалерском костюме фиолетового бархата без золотых и серебряных вышивок и без кружев. При нём не видно было и оружия. Большой бриллиантовый крест с голубой лентой на шее сверкал яркими отливами на тёмном колете.

Лаграверу достаточно было одного взгляда, чтобы его узнать.

— Вы получили новые инструкции от Валентины де Нанкрей? — спросил человек с крестом у Мориса.

— Вот они, монсеньор.

Лагравер подал записку Валентины, доставленную неверным домом Грело.

— Всё идёт хорошо, — прошептал министр, прочитав её. — Мария Медичи в наших руках, это факел раздора... под гасильником... а отступление армии де Брезе послужит не только уничтожению де Тремов, аресту графа Суассонского и постыдному поражению Гастона Орлеанского... оно ещё может иметь последствием победу над австрийцами Тома Савойского, которые идут на маршала де Шатильона и которые внезапно окажутся меж двух огней! Благодаря моим соображениям я восторжествую и над мятежниками, и над внешними врагами! А если я явлюсь лично на месте двойного поражения, то завистники не станут оспаривать моего двойного торжества!

После этого монолога, только частью высказанного вслух, могущественный министр обратился к кузену Валентины, ожидавшему с почтительным видом его приказаний.

— Молодой человек, — сказал Ришелье с тонкой улыбкой, — я доволен вами. Не опасайтесь меня относительно той, кого сейчас скрыли так тщательно. Я также не сражаюсь с женщинами, пока они не превращаются в фурий из политических целей. Отправляйтесь туда, где вас ждут, мэтр Морис. Я скоро пришлю вам подкрепление, потому что с помощью Божьей надеюсь быть в главной квартире в Огене, прежде чем вы достигнете назначенного вам места на Гальской дороге. Прикажите мимоходом дому Грело тотчас доставить мне проводника в Оген в главную квартиру Брезе. Не исключая вашей кузины, никому ни слова обо мне, отвечаете головой!

— Благодарю, монсеньор, благодарю! — вскричал Морис, преклоняя колено. — Будьте покровителем бедной молодой девушки, ничем не виновной в преступлении се близких. Заступитесь за неё, и я готов за вас в огонь и в воду.

— Хорошо, господин влюблённый, хорошо! Но теперь исполняйте ваш долг!

Ришелье протянул руку, чтобы с помощью потайной пружины открыть дверь. Когда же она повернулась на своих петлях, фонарь, освещавший сарай, залил своим светом надменное лицо, которое Морис узнал с первого взгляда.

Мгновенно сверху раздалось восклицание невыразимого удивления:

— Творец Небесный!

Рошфор, Таванн, Нанжис, Жюссак, Морис и министр все разом взглянули наверх с изумлением и беспокойством.

В розетке с разбитыми стёклами, которая находилась над дверью прежней капеллы, виднелась рыжеволосая голова. Но она тотчас скрылась, и вслед за тем на дворе послышался неистовый крик:

— Варёный Рак! Ришелье здесь! К оружию! Чёрт возьми, все к оружию!

Глава XXXIV

ОСАЖДЁННЫЕ И ОСАЖДАЮЩИЕ

ри крике сокольничего все мушкетёры кардинала, вооружённые пистолетами и кинжалами, которые они скрывали под одеждой, бросились к двери, чтобы напасть на шпиона. Но громадные двери, запертые снаружи, устояли против их натиска. Между тем всё ещё раздавались крики Рюскадора, а вскоре со двора стал доноситься нарастающий глухой говор.

— Не отворяйте, а напротив загородите вход, — приказал Ришелье, всё ещё стоя у двери своего походного кабинета. — Их много, это слышно по шуму.