Насколько джунгли были полны яростной борьбой за существование, настолько тихо и вяло текла жизнь в деревушках, затерявшихся в глубинах бескрайнего леса, словно лес отнимал у людей все силы, делая их пугливыми и робкими. Жители рассказывали Кабиру и Хоробриту, что никогда не уходили дальше своего поля или выгона. Они не знали, что делается в мире, и лишь изредка скуку их рассеивали бродячие поэты и живописцы.
Однажды они пришли в деревню и обнаружили жителей в убогом храме, где люди молились двуликому четверорукому богу. Оказалось, что на днях кто-то из деревенских жителей нечаянно уронил с повозки на проползавшую кобру горшок с углём. Разгневанная кобра стала нападать на людей и перекусала больше десяти человек, из которых пятеро умерли в мучениях. И вот теперь люди молились богу, чтобы он упросил кобру смилостивиться. После жертвоприношения жрец-брахман в сопровождении всех жителей деревни прошествовал к гигантской смоковнице, где была нора змеи, произнёс заклинание и поставил возле отверстия норы горшок прохладного молока. Кобра вскоре показалась между корней, подняв голову, оглядела преклонённую толпу, подползла к горшку и стала пить молоко.
Чтобы чувствовать себя индусом, надо родиться им. Удивительно, на этой благодатной земле, где круглый год можно ходить без одежды, где каждый кустик мог стать ночлегом, а урожаи можно собирать по несколько раз в год, простые люди не чувствовали себя счастливыми, были робки и безответны. Повлияла ли на них созерцательность, столь свойственная индусам? Или религия? А может быть, беспрестанная борьба с лесом отнимала у людей все силы без остатка?
— Всё это, и ещё боязнь наказания, — замечал Кабир и наизусть принимался читать священные для индусов тексты Вед.
«Наказание есть по-настоящему царь, наказание истинно муж по силе, руководитель, повелитель, ответственный за соблюдение законов. Наказание управляет всеми, их охраняет, наказание бодрствует, когда все спят. Мудрые знают, что наказание — это закон. Если бы царь не применял наказания, то сильнейшие обижали бы слабейших... ни по отношению ни к чему не сохранилось бы право собственности, низшие ниспровергали бы высших. Итак, весь мир держится в границах наказания, ибо человек безгрешный труднонаходим... Из страха горит огонь (Агни), из страха сияет солнце, из страха движется ветер и пятый — Смерть...
Где шествует чёрное наказание с красными глазами... там люди не отступают от истинного пути. Царь, который любострастен, пристрастен и обманчив, будет уничтожен тем самым наказанием, которое он незаконно применяет».
Они брели по дороге, держа на поводу Орлика, и дни текли в бесконечных беседах. За это время Хоробрит достаточно освоил разговорный санскрит, и Кабир хвалил способности своего ученика, утверждая, что Афанасий теперь может смело бродить от деревни к деревне и проповедовать учение бхакти.
— Или стать отшельником и размышлять на поляне в кругу мудрецов-пустынников о смысле жизни. В Индии много одиноких мыслителей, питающихся лишь воображением.
— Нет, Кабир, я вернусь на Русь, — говорил Хоробрит. — Там меня ждут. Родина дороже всего. Только на чужбине это понимаешь.
Однажды, проходя в тени развесистого платана, Хоробрит вдруг почувствовал чей-то пристальный взгляд, поднял голову и увидел на толстой ветке среди листвы большую серую обезьяну. Лицо её было необычно бледное, гладкое, глаза круглые и внимательные. Обезьяна молча и пристально рассматривала путников, не выказывая враждебных намерений, во взгляде светилось лишь любопытство. На её голове было надето подобие короны, усеянной блестящими камнями. Вдруг обезьяна благожелательно кивнула Афанасию.
ХАНУМАН — ПОВЕЛИТЕЛЬ ДЖУНГЛЕЙ
имЂ же у них ходить люди фота на бёдрах, а другаа на плещем, а третья на головЂ. А князи и бояря тогда въздевають на собя порткы да сорочицу, да кавтанъ, да фота по плечемъ, да другою ся опояшеть, а третьею фотою главу обертить; а се оло, оло абрь, оло акъ, оло керимъ, оло рагымъ (о, боже, боже великий, боже истинный, боже благий, бог милосердный!).
А в томъ ЧюнерЂ ханъ у меня взял жерепца, а увЂдал, что яз не бесерменинъ, русинъ. И онъ молвит: «И жерепца дам, да тысячю золотых дам, а стань в вЂру нашу в МахмЂт дени. А не станешь в вЂру нашу в Махмет дени, и жерепца возму и тысячю золотых на гла†твоей возму». А срокъ учинил на 4 дЂни, въ говЂйно Успении на Спасовъ день[151]. И господь богъ смиловася на свой честный праздникъ, не отстави от меня милости своея грЂшнаго, и не повёлЂ погыбнути в Чюнеръ с нечестивыми. И канун Спасова дни приЂхал хозяйочи Махмет хоросанець, билъ есми челомъ ему, чтобы ся о мнЂ печаловалъ; и он Ђздилъ к хану в город, да мене отпросил, чтобы мя в вЂру не поставили, да и жерепца моего у него взялъ. Таково господарево чюдо на Спасовъ день!
Ино, братья русьстии християне, кто хочеть пойти в ЫндЂйскую землю, и ты остави вЂру свою на Руси, да въскликну Махмета, да пойди в Густаньскую землю!..
Во ИндЂйской земли княжать все хоросанци, и бояре все хоросанци, а гундустанци все пЂшиходы, а ходят борзо, а все нагы да босы, да щитъ в руцъ, а в другой мечь, а иныя слугы с великими с прямимы лукы да стрелами. А бой их все слоны, да пЂших пускають наперёд, хоросанци на конехъ да в доспЂсехъ и кони, и сами; а к слономъ вяжуть к рылу да к зубом великмъ мечи по кендарю[152] кованы, да оболочат ихъ в доспЂхъ булатный, да на них учинены городъкы, да в горотькЂ по 12 человЂкъ в доспЂсех, да все с пушками да стрелами».
Они поднимались всё выше в горы. Мрачный лес остался внизу. Пыльная дорога вилась между скал, земля была каменистой, здесь росли приземистые деревья, по обочинам журчали ручьи, исчезая в джунглях. Когда из еды у них осталась одна лепёшка, Хоробрит стрелой сбил небольшого козла, выбежавшего на тропу, зажарил его. Но Кабир отказался от жаркого, с отвращением заявив, что индусы ни под каким предлогом не едят мяса.
На следующий день они поднялись на перевал, где буйные чащи розового тамариска источали пряный запах. Далеко внизу на западе, откуда они пришли, на лесистых склонах хребта клубились утренние туманы, а ещё ниже темнели джунгли. Выше них в розовом небе плавали орлы и вздымались вершины гор. На востоке вставало солнце, и в его лучах желтели высокие купола минаретов; синяя предутренняя дымка скрывала спящий город.
— Джуннар! — воскликнул Кабир, показывая на вспыхивающие золотом купола. — Погляди, русич, какая царственная красота сотворена Всевышним! Где ты ещё увидишь подобное! — Он широко обвёл рукой светлеющий горизонт, где в сумрачных ущельях между величественными горами ещё мерцали дрожащие огоньки угасающих звёзд и вспыхивали зарницы, словно пламя преисподней.
Рождённый поэтом всегда им остаётся до самой смерти. Увиденное извлекло из памяти Кабира воспоминание, которым он поделился с Хоробритом.
— Однажды мать рассказала мне сказку, которая, подобно бриллианту, сверкает в ожерелье мудрых творений моего народа. Послушай!
«Эго было давно, и мир тогда был ещё юн, тот мир, который уже стар. И всё было не так, как теперь, и Великий Вестарван был царём над горами. И тучи ложились плащом на его плечи, а голова стояла гордо и одиноко в синем небе. Надменный, он взирал лишь на солнце и звёзды. И тёмной ночью звёзды сияли венцом вокруг его головы. Зависть и злоба закрались в сердца окрестных гор: Харамука и Нангапарбат гневались и негодовали на презрение Вестарвана. Одна дивная Гвашбрари, холодная и сияющая среди льдов, молчала, наслаждаясь своей красотой. Однажды, когда Вестарван окутался тучами и скрылся из глаз, окрестные горы повели злобные речи. И с презрением сказала им красавица Гвашбрари: чего вы спорите и негодуете? Горд великий Вестарван, и главу его венчают звёзды, но ноги его здесь, на земле, как и у нас. В нём только немного больше камня, вот и всё.
