— У меня никакой грамоты нет, — удивился Хоробрит.

— Ты был в ставке нашего врага Узуна Хасана?

— Был, господин.

— Что там делал? Только не говори, что забрёл туда случайно.

— Я приехал вместе с гонцом. Так безопаснее. А в ставке дождался, когда конница Омара пойдёт на Трапезунд. Я один, и меня каждый может обидеть.

— Говоришь, ехал с конницей Омар-бея? Зачем она шла на Трапезунд? — насторожился паша.

Обманывать не имело смысла, ибо в пути они были долго, и в это время Узун Хасан наверняка уже подходил к Сивасу. Хоробрит объяснил, почему Омар оказался возле Трапезунда, а затем начал медленный отход к востоку. Наместник султана так и подскочил в кресле.

— Скорых гонцов ко мне! — взревел было он, но спохватился, спросил, чем русич может подтвердить свои слова.

Поистине, судьба оказалась благосклонной к Афанасию. Именно в это время в комнату вбежал су-башь и подобострастно прошептал паше, что привезли пленного перса. Паша приказал ввести пленного и, зловеще улыбаясь, обратился к Афанасию:

— Сейчас мы проверим, насколько ты оказался правдивым!

Пленника уже успели раздеть и избить, посеревшее от страха лицо его было окровавлено, один глаз заплыл, на обнажённом до пояса смуглом теле запеклись несколько ножевых порезов.

— Я всё скажу, клянусь Кораном, только не убивайте меня, я такой же мусульманин, как и вы... — заторопился пленный, с трудом выталкивая через разбитые губы слова. — Я десятник из конницы Омар-бея. Звать Коллоксай. У Омар-бея двадцать тысяч конницы, обоза нет. Сначала мы шли на Эрзинджан, потом повернули на Трапезунд, но почему-то отступили. Причины я не знаю. Я всё скажу, что вы хотите знать... я мусульманин...

— Куда вы отступили?

— Пошли на восток, к Армении.

Словом, пленник Коллоксай подтвердил всё сказанное Афанасием. Паша спросил, видел ли он в войске Омар-бея вот этого человека, и показал на Афанасия. Пленник взглянул на проведчика, и глаза его расширились от удивления.

— Видел, господин! Он ехал вместе с нами. Но он не воин, он — чужеземец. Говорили, что он возвращается из Индии на Русь!

Когда перса увели, наместник султана значительно подобрел.

— Что ты делал в Индии?

— Я купец, господин, хотел узнать, чем торгуют в тамошних землях, какие цены на товары, что пользуется спросом из наших товаров, какую прибыль можно получить. Купцу много следует знать, господин, чтобы не оказаться в убытке.

— Что за землю ты вёз в мешочке?

— Это земля моей родины, господин. Чтобы не чувствовать себя одиноким.

Стареющий паша удивлённо поцокал языком.

— Вы, русичи, странные люди. Неужели можно тосковать по северу, где зимой столь холодно, что нельзя выйти на улицу и нужно постоянно топить жилье, которое вы называете ис-ба.

— Каждому своя родина мила, господин.

Вновь явился су-башь, пыхтя от усердия, нёс тетради Афанасия. Доложил, что в тетрадях переводчик не нашёл ничего, кроме записей о товарах, расстояниях между городами в Персии и в Индии, описания обычаев народов и другого, что указывает на то, что русич торговый человек. Никаких других писем или грамот не оказалось. Наместник султана благосклонно кивнул.

— Очень хорошо. Видно, что этот человек безобиден. Верните ему его записи. Да. Мешочек с землёй тоже отдайте. Пусть привезёт на свою родину и высыпет возле ис-бы. — Паша скучающе зевнул.

У Афанасия су-баши отобрал все деньги, оружие и самое главное достояние — Орлика. Спорить и шуметь было так же бесполезно, как биться головой о крепостную стену.

— Иди и радуйся, что тебя отпустили живым! — недобро ухмыляясь, ответствовал начальник охраны Трабзона. — Если станешь возмущаться, посажу на кол! — Но всё-таки вынул один золотой, бросил русичу. — Бери.

Сдержавшись, Афанасий побрёл в порт. Ему не дали даже попрощаться с верным другом.

В порту у первого встречного он спросил, есть ли здесь русские люди. Тот ответил, что русских нет, но хозяин портовой харчевни, грек по имени Сократ, дружит с московитскими купцами, которые живут в Кафе, и показал, где харчевня.

В дымной харчевне Афанасий поговорил с хозяином. У того было умное, приветливое лицо и огромный шишковатый лоб. Выслушав Афанасия, он посочувствовал ему, но заметил:

— Тебе повезло, русич, что не посадили на кол, а отвели к паше. О деньгах не жалей, ты молод, наживёшь ещё. Жеребца жаль, видно, что ты его любил. Мы христиане и должны помогать друг другу. В Кафе живёт русский купец Гридя Жук. Я должен ему золотой. У тебя один есть, вот второй. Возьми. Отдашь Гриде. Здешние корабельщики берут плату за проезд до Крыма один золотой. Второй тебе на питание. Хватит на месяц. Желаю тебе вернуться на родину! Прощай!

«Божиею милостью приидохъ до третьаго моря до Чермнаго, а парьсьйским языкомъ дория Стимъбольскаа. Идох же по морю вЂтромъ пять дни и доидох до Вонады[192], и ту нас стрЂтилъ великый вЂтръ полунощь и взъврати нас къ Трипизону, и стояли есмя въ ПлатанЂ[193] 15 дни, вЂтру велику и злу бывшу. Ис Платаны есмя пошли на море двожды и вЂтръ нас стрЂчаеть злы, не дасть намъ по морю ходити. Олло акъ, олло худо перводегерь (Боже истинный, Боже, Боже покровитель!), развЂе бо того иного бога не знаем. И море же преидохъ, да занесе нас сы къ Балыкаее[194], а оттудова Тъкъръзофу[195], и ту стоали есмя 5 дни. Божиею милостью приидох в КафЂ за 9 дни до Филипова заговейна[196]. Олло перводигырь! (Бог творец!)

Милостию же божиею преидох же три моря. Дигырь худо доно, олло перводигирь доно. Аминь! Смилна рахмамъ рагымъ. Олло акберь, акши худо, илелло акши ходо. Иса рухолло, ааликсолом. Олло акаберь. А илягяиля илл елло. Олло перводигерь. Ахамду лилло, шукуръ худо афатад. Бисмилнаги рахмам ррагым. Хуво мугу лези, ля иляга ильля гуя алимул гяиби ва шагадити. Хуа рахману рагыму, хуво могу лязы. Ля иляга ильля хуя. Альмелику, алакудосу, асалому, альмумину, альмугамину, альазизу, альчебару, альмутаканъбиру, альхалику, альбаршоу, альмусавирю, алькафару, алькахару, альвахаду, альрязаку, альфатагу, пльалиму, алькабизу, альбасуту, альхафнзу, алъррафию, альмавифу, альмузилю, альсемию, альвасирю, альакаму, альадьюлю, альлятуфу». (Остальное Бог знает, Бог — покровитель ведает. Аминь. Во имя Господа милостивого, милосердного. Бог велик. Нет Бога, коме Господа. Боже благий, Господи благий. Иисус дух Божий, мир тебе. Господь промыслитель. Хвала Господу, благодарение Богу всепобеждающему. Во имя Бога милостивого, милосердного. Он Бог, кроме которого нет Бога, знающий всё тайное и явное. Он милостивый, милосердный. Он не имеет себе подобных. Нет Бога кроме Господа. Он царь, святость, мир, хранитель, оценивающий добро и зло, всемогущий, исцеляющий, возвеличивающий, творец, создатель, изобразитель, он разрешитель грехов, каратель, разрешающий все затруднения, питающий, победоносный, всесведущий, карающий, исправляющий, сохраняющий, возвышающий, прощающий, низвергающий, всеслышащий, всевидящий, правый, справедливый, благий)[197]».

На этом Афанасий закончил свои записи, подождал, пока высохнут чернила и закрыл тетрадь. Всё. Он выполнил то, что замыслил.

НЕТ СТРАНЫ,

ПОДОБНОЙ РУССКОЙ ЗЕМЛЕ

фанасий подождал, пока высохнут чернила и закрыл тетрадь. Всё. Он выполнил то, что замыслил.

За раскрытым окном бушевала крымская весна. Вовсю цвела акация, и не с чем было сравнить её роскошный белый наряд, разве что с подвенечным платьем невесты. Огрузневшая от душистых гроздьев ветвь лежала на подоконнике. Рядом с ней татарская стрела. В два локтя длиной, с гладким, слегка обожжённым древком, с оперением из пера гуся, с тонким стальным наконечником, столь острым, что при взгляде на него становилось ясно — он способен пробить и кольчугу.