Странное понимание справедливости было у начальника охраны порядка города. Хозяин завийи ещё больше посерел, лицо налилось кровью, казалось, его вот-вот хватит удар. Он вытолкал болтливую Зензюль за дверь, протянул к Хоробриту пухлую ладонь:

— Верни деньги!

— А ты не торопишься? — насмешливо спросил Афанасий. — Может, Зензюль ошиблась?

Перс, несмотря на свою дородность, пушинкой вылетел во двор. Вскоре вернулся.

— Плати мне за молчание сто футунов! — взревел он.

Хоробрит вытянул вперёд правую руку, состроил известную на Руси фигуру из трёх пальцев и молча показал хозяину. Тот понял её правильно, вдруг успокоился, зловеще сказал:

— Хорошо же, чужеземец, ты ограбил меня. По деньги не пойдут тебе на пользу. Береги свою голову, над ней витает смерть!

С этими словами он ушёл. Думал Хоробрит недолго. Он не сомневался, что ему попытаются отомстить. Теперь уже неважно, подошлёт ли убийц Малик Хасан, или это сделает хозяин завийи. Скрыться? Но к Вараручи сейчас не пойдёшь, ночью его жилище найти невозможно, да и стража куттовала ездит по улицам. Каморка Хоробрита находилась на втором этаже, дверь вела на галерею. Он выскользнул из неё и спустился во двор. Здесь толпились верблюды и люди. Только что прибыл караван. Хоробрит прошёл к каморке Зензюль. Женщина обрадовалась, увидев его, а узнав, что он хочет провести с ней ночь, и вовсе расцвела. Из галереи вдруг донёсся зов хозяина завийи:

— Зензюль! Зензюль, размести прибывших но спальням!

— Сейчас, хозяин, бегу! — отозвалась она и шепнула Хоробриту: — Подожди меня здесь, я скоро вернусь.

Он придержал её, сказал:

— Посели купца в моей комнате, Зензюль. Мы с тобой будем наслаждаться до утра, вернёшься — я не выпущу тебя из своих объятий!

Женщина торопливо показала, что всё поняла, исчезла во дворе.

Вернулась она после полуночи. Оказалось, купец, расположившись в комнате Хоробрита, потребовал себе роскошный ужин и самую красивую служанку. Самой красивой оказалась Зензюль.

— Купец такой жирный, толстый, как слизняк, бр-р! — сообщила она. — Мне пришлось обмываться в водоёме. Купец дал мне тридцать кени. Я отдам тебе всё!

Поистине, любовь за ценой не стоит.

В момент особенно бурной ласки, когда Зензюль приглушённо стонала и извивалась под ним, подобно скользкой рыбе, Афанасий услышал на галерее крадущиеся шаги. Там скрипели половицы под чьим-то грузным телом. Афанасий зажал рот женщине. Она притихла. В комнатах завийи двери не запираются на ночь. Хозяин экономил на замках и нанимал сторожа. Тот сейчас спокойно спал у ворот. Хоробрит напряг слух. Вот тихо скрипнула дверь. Так тихо, что звук могло уловить только опытное ухо проведчика. Вдруг он ощутил явственный запах смерти, наполнивший воздух каморки Зензюль жутью. Чужая смерть всегда отзовётся безотчётной тревогой в бодрствующей душе. Зензюль вскрикнула.

— Тише! — шепнул ей Хоробрит. — Купец в комнате один?

— Да. Ты думаешь, его убили? О, аллах!

— Молчи! Всевышний успокоит его душу.

Шаги возвращались. Вот скрипнула лесенка, ведущая из галереи во двор, две тёмные тени промелькнули мимо оконца, направляясь к воротам. Афанасий соскользнул с ложа.

— Не оставляй меня одну! — взмолилась женщина. — Я пойду с гобой!

Во дворе было пусто. В дальнем углу возле коновязи стояли верблюды, пережёвывая жвачку. Хоробрит бесшумно поднялся на галерею. За ним тенью — Зензюль. Дверь в помещение купца распахнута. Вокруг — сонная тишина. Но в этой убаюкивающей благости явственно витала смерть. На пороге комнаты свернулся клубочком человек. Он казался спящим. Но там, где должна быть голова, расплылось тёмное пятно. Голова валялась в двух шагах от туловища. В слабом свете был виден страшный оскал мёртвого лица. Пахло свежей кровью. Хоробрит перешагнул через труп. Купец лежал на кровати. И у него оказалась отрезана голова. На полу чернела большая лужа. За спиной Хоробрита испуганно вскрикнула Зензюль.

Хоробрит быстро увлёк женщину обратно. В случае чего служанка расскажет, что здесь произошло на самом деле, что Хоробрит не виноват в убийстве купца и его телохранителя. Он быстро собрал свои пожитки, попрощался с Зензюль, велел ей не выходить из своей каморки до утра. Уже рассветало, когда он вывел Орлика из конюшни.

Стражей порядка на улицах не было, лишь у ворот дворца султана бодрствовала охрана. Хоробрит благополучно добрался до жилища Вараручи. В крохотном дворике жена оружейника готовила на костре еду. Вараручи молча выслушал рассказ Хоробрита о том, что произошло ночью в завийе. Как отравили казначея и отрубили головы его жёнам, он уже знал.

— Меня хотели убить люди Малика Хасана. А помогал им хозяин завийи, — закончил Хоробрит. — Малик Хасан спешит убрать людей Махмуда Гавана.

— Ты прав. Куттовал — человек нового визиря. Он отрубил головы жёнам Мехмед-аги, чтобы представить дело так, будто они отравили своего мужа. В этом Малик легко убедит султана, а с мёртвых не спросишь. Ну что ж, тебе ещё раз повезло, русич. Всевышний всегда на стороне хороших людей. — Вараручи оглядел Орлика, одобрительно прищёлкнул. — Жеребца тебе придётся оставить здесь. Не волнуйся, о нём позаботятся. Те люди, которые тебя будут сопровождать до Парвата, идут пешком.

ДВА ВИЗИРЯ

 буханЂ же бут вырЂзанъ ис камени, велми великъ, да хвостъ у него черезъ него, да руку правую поднялъ высоко да простёръ, акы Устьянъ царь Царяградскы, а в лЂвой руцЂ у него копие, а на нёмъ нЂтъ ничево, а гузно у него обязано ширинкою, а виденье обезьянило, а иныя буты нагы, нЂт ничево, кот ачюк, а жонкы бутавы нагы вырезаны и с соромомъ, и з дЂтми, а перет бутом же стоить воль велми великъ, а вырезанъ ис камени ис чёрнаго, а всь позолочен, а целують его в копыто, а сыплют на него цвЂты, и на бута сыплют цвЂты...

А намазъ же их на востокъ по-руськы, обе рукы подымають высоко, да кладутъ на тЂмя, да ложатся ниць на земли, да все ся истягнеть по земли, то их поклоны. А ясти же садятся, ини омывають рукы да ногы, да и ротъ пополаскывають. А бутуханы же их без дверей, а ставлены на востокъ, а буты стоять на востокъ. А кто у них умрёть, и они тЂх жгутъ, да пепел сыплють на воду. А у жены дитя родится, ино бабить мужь, а имя сыну даёть отець, а дочери мати; а добровтра у них нЂтъ, а сорома не знають. Или пришёл, ины ся кланяють по-чернечьскы, обе рукы дотычють до земли, а не говорить ничево...

В Бедери же мЂсяць стоить 3 дни полон. В Бедери же сладкаго овощу нЂтъ. В ГундустанЂ же силнаго вара нЂтъ; силно варъ в ГурмызЂ, да в Катобагряимъ, гдЂ ся жемчюгъ родить, да в ЖидЂ, да в БакЂ, да в МисюрЂ, да в Остани, да в ЛарЂ; а в Хоросаньской земли варио, да не таково; а в Чеготани велми варио; а в ШирязЬ, да въ Езди, в Кашини варно, да вЂтръ бывает, а в Гиляни душьно велми да парищо лихо...»

Все эти сведения нужны Руси, Тайному приказу, в них нет ничего зряшного, ибо они дают представление о стране, которая пока на Руси неведома, ведь общение двух далёких друг от друга многолюдных народов не за горами. А как общаться, не зная языка, обычаев, климата, поведения людей?

Именно по этой причине Хоробрит присматривался к людям, с которыми он шёл в Парват. Чем они живут, в чём видят счастье? У него из головы не выходил встреченный им в Персии пахарь, который всю свою жизнь не покидал своей деревни и был весел, безмятежен, не имея даже рубашки.

А шёл Хоробрит в Парват с людьми из касты бродячих рисовальщиков. Каста была небольшой, около тридцати человек, вместе с женщинами и детьми. Старший в ней был когда-то брахманом, но женился на женщине из шудр, его как нечистого отвергли брахманы и не приняли шудры. Поэтому Хала, так звали его, вынужден был образовать свою касту, позже к нему присоединилось ещё несколько таких же отверженных пар, склонных к рисованию, как и Хала. Глядя на них, трудно было определить, к чему они больше питают пристрастие: к бродяжничеству или художеству.