— Эйя, Хоробрит! Я знаю, ты следишь за мной. Слушай меня! Ты мой кровник! Султан Касим, велел разыскать тебя живого или мёртвого! Мы не уйдём из этих мест, пока я не убью тебя!

КОЛЬ БЛИЗОК ВРАГ,

ТО БОЙ ВЕРНЕЙ МОЛИТВЫ

рик Муртаз-мирзы эхом разнёсся по лощине. Хоробрита так и подмывало выйти из-за скалы и сразиться с сотником. Сослан положил широкую ладонь на его плечо.

— Они ищут тебя? Что же ты натворил?

Проведчик не стал ничего скрывать от человека, оказавшего ему гостеприимство. Обычай не позволял Сослану расспрашивать гостя, если тот не желал говорить. Но теперь из-за чужеземца они все оказались в беде.

— Я убил царевича, сына султана Касима, — сказал Хоробрит.

И он рассказал, как было дело, утаив лишь, что он проведчик, а письма лежат у него за пазухой. Но Сослан был далеко не глуп.

— Я сразу понял, что ты воин, — сказал он, — как только увидел тебя. Но ты находился среди купцов и даже перебрался на судно посла. Это означает лишь одно — ты проведчик и письма у тебя. Но дело сделано. Я обязан защищать моего гостя. Спустимся вниз.

Татары уже скрылись в ущелье. Скоро они поднимутся к пещере, и выжлецы обнаружат её. Когда Сослан и Хоробрит оказались за зелёной калиткой, собаки уже неслись к ней. Остановившись снаружи, они остервенело залаяли. Мрачный Сослан и Хоробрит стояли впереди разбойников с луками наизготовку. Скоро преследователи миновали чащу тёрна и обнаружили замаскированную калитку. Кто-то из них осторожно открыл её, оставаясь невидимым, и впустил на тропинку псов. Рычащая свора покатилась по тропинке. Но та была узка, поэтому выжлецам пришлось бежать след в след. Первая стрела Хоробрита пронзила широкую грудь здоровенного волкодава. И тут же пропела стрела Сослана. Свалился и второй выжлец. Остальные собаки, визжа, кинулись назад.

Пробиться через колючую чащу татары не могли. И по тропинке мог пройти только один человек. Собаки лаяли, не решаясь покидать хозяев. Те принялись совещаться. Но вдруг затихли. Хоробрит первым догадался, почему наступила тишина, спросил у Сослана, есть ли у них факелы.

— Есть. Мы с ними ходим по ночам.

— Вели своим людям приготовить их.

Вскоре перед ними лежала смолистая охапка. Враги долго не подавали признаков жизни. Прошло ещё несколько томительных мгновений. Калитка внезапно распахнулась, и в проём вползло нечто, напоминающее таран, сплетённое из сухих ветвей и травы. За тараном прятались преследователи. Неуклюжее сооружение, цепляясь на кусты, стало неотвратимо приближаться.

— Поджигайте и бросайте факелы! — крикнул Хоробрит.

На любую хитрость всегда отыщется другая. Татары не сообразили, что сухие ветки легко поджечь. Сослан и другие разом метнули пылающие факелы. Хворост и трава вспыхнули, мгновенно превратившись в костёр. Рыжие малахаи метнулись прочь. Сослан выстрелил через огонь. Стрела с пылающим оперением догнала последнего из нападавших. Татарин в халате опрокинулся навзничь. Остальные скрылись за калиткой.

За ней разочарованно загалдели. И опять притихли. Хоробрит мучительно пытался понять, какую новую хитрость придумают на сей раз преследователи. Сплести сырой шар? Но это дело долгое. А солнце уже опускалось за ближнюю гору. Вдруг на тропинке показался рослый татарин. Хоробрит сразу узнал Муртаз-мирзу.

— Эй, не стреляйте! Говорить надо!

По обычаю вестников и послов не убивают. Как ни ненавидел Хоробрит этого человека, но он невольно отдал ему должное: сотник был храбр и решителен. Среди любого народа есть лучшие, выделяющиеся и внешностью, и силой, и смелостью, именно они и являются предводителями. Муртаз-мирза относился к их числу в полной мере. Его смуглое лицо с глубокими складками на запавших щеках, сверкающие глаза выражали непреклонность и хитрость хищного зверя.

— Говори! — разрешил Сослан.

Сотник дерзко выставил ногу вперёд, цепко оглядел Хоробрита, главаря разбойников, потом перевёл взгляд на остальных, зловеще ухмыльнулся, сказал:

— Мы не хотим с вами ссоры. Выдайте мне вот этого, — большой мускулистой рукой он указал на проводника, — и я прощу вам смерть моего воина.

— Тот, на кого ты показываешь, мой гость и кунак! — возразил Сослан.

— Он убил сына султана Касима, моего повелителя, да будет его имя всегда наводить страх на врагов. Убийца должен быть наказан. Разве но вашим адатам[112] убийцу не карают?

— Он не убивал моего соплеменника. А за чужеземца мы не наказываем. И он мой кунак.

— Он сделал нам зло! — взревел ордынец. — Отдайте его мне!

Сослан отрицательно покачал крупной лохматой головой, вкрадчиво спросил:

— А ты никому не делал зла? Или ты считаешь, что то зло, которое сотворил ты, убив его родителей, ничего не стоит по сравнению с обидой, которую Хоробрит нанёс татарам?

Ответ был хорош. Но Хоробрит давно убедился, что людей хитрых и вероломных убеждать бесполезно. Лицо Муртаз-мирзы стало ещё более недобрым. Он вдруг выхватил саблю. Хоробрит мгновенно обнажил свою. Два клинка блеснули в наступающих сумерках. Наконец-то Афанасий посчитается со своим кровником. Но сотник не кинулся на него. Он поднёс свой клинок к губам, поцеловал его, всунул в ножны, крикнул:

— Клянусь моей саблей, убившей десятки врагов! Я, сотник непобедимой конницы храбрейшего из храбрейших султана Касима, заявляю: отныне вы все враги султана и мои враги! Мы будем преследовать вас до тех пор, пока всех не уничтожим! А тебя, русич, я предам самой лютой казни, какую только может выдумать человек! Берегись, и пусть берегутся твои друзья! — Он повернулся и тяжело зашагал прочь.

Муртаз-мирза скрылся за поворотом. Вскоре там послышалась его команда и татары удалились. Сослан тотчас послал дозорного на склон горы. Тот знаками показал, что чужой отряд встал на стоянку там, где выход из ущелья. Оказавшись в западне, разбойники приуныли. Один из них, молодой, лишившийся в стычке левого глаза по имени Асмус, проворчал, что из-за какого-то чужака им теперь придётся погибнуть всем. По липам других было видно, что они поддерживают его. Если сотник Муртаз своими последними словами хотел перессорить разбойников, то его хитрость удалась. Сослан напомнил своим сообщникам, что у Хоробрита тамга племени Львов, он под их защитой.

— Но мы все погибнем из-за русича! — взвыл одноглазый. — Надо выдать его татарам!

Остальные зароптали, что Асмус прав, незачем подвергать себя смертельной опасности из-за чужака.

— Вы хотите нарушить священные адаты? — вскипел Сослан.

Спор из-за горячности горцев мог выйти за границы благоразумия, поэтому Хоробрит сказал, что он уйдёт от них сам, только дождётся ночи.

— Пусть будет по-твоему, — согласился Сослан. — Но скажи, как ты прорвёшься?

Хоробрит объяснил свой план. Сослан удивлённо поцокал языком, промолвил:

— Татары не зря столь долго гоняются за тобой. Ты уже совершил поистине небывалое. И я верю, что сумеешь вырваться и из этой западни. — Он повернулся к своим сообщникам: — Берите с чужеземца пример! Если бы мы были сообразительны, как он, давно бы стали богачами! Эй, Асмус, приготовь-ка большой барабан, возьми с собой двух человек, заберись вон на ту гору. И ждите темноты. Когда я зажгу факел и помашу им, бейте в барабан и кричите! Как можно громче. Пускайте стрелы.

Ночь выдалась звёздная, тихая. Хорошо освещённый стан преследователей постепенно затихал. Сослан сам вывел из-под навеса отдохнувшего Орлика, оседлал его и подвёл к Хоробриту.

— Да благословят твой путь боги, отважный русич!

Хоробрит вскочил в седло, пристегнул колчан с джеридами, положил дамасский клинок на колени. Сослан вывел Орлика из зелёной калитки, поставил на дорогу, слабо освещённую кострами татарского становища.

— Пора, — произнёс Хоробрит.

Сослан зажёг факел и взмахнул им. Тотчас на склоне соседней горы, невидимый в ночной темноте, зарокотал барабан. Оттуда донеслись крики. Внизу залаяли собаки. Зауськали татары. Выжлецы кинулись к горе. Слышно было, как под их лапами осыпаются мелкие камешки. Барабан продолжал стучать, крики стали громче. На стане послышалась команда Муртаз-мирзы: