— Молчите? — взревел он. — Или не знаете?

— Не знаем, — хмуро отозвался кто-то.

Султан крутнулся в седле, склонился к Кузмичу, бешено прохрипел:

— Врёте, гяуры! Выдайте проведчика, отпущу вас живыми! И товары верну! Не выдадите — всех порубим!

Кузмич степенно поклонился султану:

— Они и на самом деле не ведают, господин, один я знаю.

— Кто? Покажи, старик!

— Убит он, господин, да будут твои годы долголетни. На нашем судне он лежит, стрелой пронзённый.

Недоверие отразилось на лице султана, обернувшись, он крикнул:

— Сотник Муртаз-мирза, приведи сюда русича Митьку!

— Слушаюсь, мой повелитель! — незамедлительно откликнулся знакомый голос.

К Касиму приблизились два всадника. Первый — вислоусый, тот, кого корабельщики встретили на лугу, второй — рослый, обличьем похожий на русича, но в малахае, в новом халате, подпоясанном широким шёлковым кушаком. В жилистой руке он держал чекан. По чекану Хоробрит и узнал разбойника Митьку. Вот где довелось встретиться. Но проведчик тут же забыл о нём. Его взгляд притянул Муртаз-мирза. Там, на лугу, он узрел его памятью сердца, да и как можно было забыть эту волчью усмешку, мстительный взгляд, недобрый голос. Сын тысячника заматерел, стал крепким воином, отпустил длинные усы. Но в повадках изменился мало. Видно, что он доверенное лицо султана. Заманил посла и русичей туда, где их поджидал Касим, да ещё взял за это посулы, с которыми не захотел делиться с товарищами. Ловок.

Рука Хоробрита невольно потянулась к сабле. Он стоял в десятке шагов от своего кровника. В два прыжка он мог бы к нему приблизиться. Но холодный рассудок проведчика подсказывал, что следует выждать. Из окружения ему тогда не пробиться. За пазухой у него письма Махмуду Гавану, персидскому шаху Узуну Хасану.

— Осмотрите трупы на корабле русичей, проверьте, не обманывает ли старик! — велел султан Муртаз-мирзе.

Сотник и Митька вскоре вернулись, вислоусый доложил, что на палубе несколько трупов и Митька среди них проведчика не нашёл, хотя обшарил все тела.

— При проведчике должны быть письма и царские грамоты, но их не оказалось ни у одного, — добавил сотник. — Было только оружие и монеты.

— Монет много?

Сотник протянул султану пояс с кармашком для денег, высыпал на ладонь Касима горсть монет. Хоробрит знал, что у его товарища было два кармашка, набитых деньгами, да каждый купец имел для расходов деньги. Если убитых русичей несколько, то денег должно быть гораздо больше. Правитель небрежно глянул на серебро, величественно спросил:

— Это всё, что было?

— Всё, мой повелитель, — не моргнув и глазом, соврал тот.

Касим ссыпал монеты в карман халата, ткнул Кузмича в грудь острым загнутым носком сапога, зло крикнул:

— Ты обманул меня, старик. Мёртвый был купцом! Вы убили пятерых моих воинов. Всех до единого раздеть догола, обыскать. В том числе и ширванцев! Обыскать оба корабля! Кто найдёт письма московского государя, станет сотником!

— А если я найду, мой повелитель? — вкрадчиво спросил Муртаз-мирза. — Какая мне награда?

— Станешь тысячником. Вся одежда русичей — твоя!

Десятки татар кинулись на суда, некоторые лезли прямо через борта — так спешили. Другие кинулись раздевать купцов. Хасан-бек гневно крикнул, что посол — лицо неприкосновенное. Но султан лишь ухмыльнулся. Муртаз и Митька куда-то исчезли. И тут Хоробрит увидел путь к спасению. За спиной царевича образовалась пустота.

Человека в чалме прыжком метнулся к сыну султана, кошкой взлетел сзади на спину жеребца, вырвал юношу из седла и швырнул на землю. Всё произошло столь быстро, что татары на миг оторопели. Этого мгновения Хоробриту хватило поднять жеребца на дыбы и пустить его вскачь по освободившемуся пространству. За его спиной раздался яростный рёв. К беглецу метнулись. Но он успел выбраться из толпы.

Залитая луной дорога петляла между деревьев. Это и спасло Хоробрита от стрел. Вслед за ним скакала погоня. Свистели стрелы. Впивались в толстые стволы деревьев, пели над ухом. Хоробрит пригнулся к пышной гриве, в которую были вплетены шёлковые яркие ленты. Горячий жеребец царевича рвался вперёд громадными прыжками.

Начались заросли густого орешника. Дорога уходила вглубь дремучего леса, но была хорошо наезжена. Значит, вела в город или в большое селение. Погоня отстала уже саженей на триста, но преследовала упорно. Татарские кони выносливы. Слева показалось пшеничное поле, за ним угадывалась река, на противоположном берегу чернел лес. Хоробрит повернул жеребца влево. По дороге дальше ехать опасно, большие селения всегда охраняются.

Высокие колосья шуршали о седло. Сзади выли и визжали татары. Жеребец Хоробрита по-прежнему неутомимо рвался вперёд, оставляя в молодой пшенице прямой след. И тут с правой стороны раздался остервенелый лай собак, науськивающее гайканье татар. Видимо, он слишком поздно свернул в поле. Оно оказалось рядом со становищем, и охрана селения увидела погоню. Клубок свирепых псов приближался. Но вот поле закончилось. Всадник вырвался на берег реки. Горячий жеребец с ходу бросился с саженного обрыва в реку, поплыл к противоположному берегу. Река была неширока, но полноводна, сильное течение несло мусор, ветки. Хоробрит сполз с седла, плыл, держась за высокую луку седла. Вода была тёплой. Берег приближался, нависая над рекой высоким обрывом, над ним чернели кроны деревьев, вода под берегом затенена ветвями. Жеребец успел добраться до тени, когда на берег выкатился рычащий клубок собак и показались вооружённые татары. Псы с лаем метались вдоль обрыва, не решаясь кидаться в воду. Татары наугад пускали стрелы. Течение продолжало нести лошадь и человека. В густой тени погоня не могла их видеть. Вскоре в береговом откосе показалась пологая выемка, и беглецы выбрались на берег. Скрываясь в лесу, Хоробрит видел, что татары скакали вниз по течению, ища место для переправы.

«И пошли есмя в Дербентъ двема суды: а одном судне посол АсанбЂг, да тезики, а в другом судне шесть москвич, да шесть тверич, да коровы, да корм. А встала фурговина на море, да судно меншое разбило о берег и пришли кайтакы[101] да людей поймали всЂх.

И пришли есмя в Дербентъ, и ту Василей поздорову пришёл, а мы пограблены...»

Лес постепенно редел, наконец остался позади. Перед Хоробритом распахнулась ковыльная степь. Приметив верстах в трёх возвышение, Афанасий направил коня туда. Поднялось над степью солнце, осветило окрестности, прогревая воздух. Земля парила, травы были влажны. И сразу степь преобразилась, мириады росинок засверкали на солнце, подобно бриллиантам, опаловым и бирюзовым огнём загорелись цветы, вспыхнула изумрудом листва в ближней роще. Хоробрит на миг испытал желание слиться с этой красотой, раствориться в ней. Опять земля звала его. Но он продолжал ехать.

Поднялась из кустов тамариска потревоженная всадником дрофа, грузно пролетела саженей двадцать, опустилась в ковыли. Афанасий оказался неплохо вооружён. Сын Касима имел при себе полную воинскую справу: к седлу на кожаной петле прикреплено налучье и тул, полный стрел, с кармашком для плети и кистеня, с нарядным тохтуем[102], сшитым из атласа, украшенным жемчугом. С правой стороны седла имелся джид[103], в котором находились четыре джерида — коротких метательных копья. Жаль, у царевича не оказалось походной сумки, в которой воины обычно хранят еду, запасные наконечники для стрел, особо ценную добычу, мазь, тряпицы для перевязывания ран.

Хоробрит остановил жеребца, снял с тула тохтуй. Стрелы оказались обыкновенными кайдаликами[104]. Налучье тоже из атласа и украшено драгоценными камнями. Баско живут цари, шайтан их раздери. Приготовив лук со стрелой, Хоробрит направил жеребца туда, где опустилась дрофа. Большая серая птица неуклюже взлетела. За ней поднялась другая. Тут без еды не останешься. Афанасий сбил первую дрофу, пронзив стрелой тонкую шею. Весу в жирной птице оказалось без малого пуд. Привязав дрофу к седлу, он поехал к возвышенности.