— Какая?

— Three no: no smoking, no drinking, no f…king.

— Ты, это, Джеймс, давай не выражайся! Думаешь, я забыл английский?

— Не думаю. Но мне можно. Я ведь немец тут шотландский!

— Православный хоть?

— Ага, щас!

— С родными местными как отношения?

— Отец прифигел, когда я стал так чисто по-русски говорить. Брат вроде спокойно. А остальные не в счёт. Только вот пришлось линять из отчего дома.

— А чего в пиротехники захотелось?

— А куда? Как и носитель в солдаты — так ещё долго этого ждать. А я каждый день в чём-нибудь, да ошибусь. Все молчат, но чувствую — замечают и вопросы копят. Уговорил отца устроить меня к Фрицу.

— Почему к Зотову сразу не пошёл?

— Ну, ты даёшь, государь! Где Зотов, а где бедный шотландский вьюнош?

Вернулся мой посланник с водкой, четырьмя чарками и миской солёных огурцов. "О! Правильная инициатива. Надо парня запомнить!"

Я кашлянул для приличия и вошёл обратно в шатёр. Майор с Капитаном прекратили свой тихий разговор. Поставил на стол бутыль и глиняные чарки. Брюс поставил миску. Разлили. Себе плеснул на донышке.

— Ну, за удачное вселение! — Чокнулись, выпили. "Бр-р! Ну и сивуха!". Сразу ещё по одной. Теперь уж закусили.

Потом зашёл Зотов. Я отдал ему свою посудину. Сам сел наблюдая. Тихонько передал управление Петру, попросив сильно не мешать людям.

Те споро приговорили бутылочку под тихие тосты, более характерные для двадцатого века. Якова чутка повело, а на взрослых это влияния совсем не оказало. Чуть меньше пол-литра на троих здоровых мужиков и юношу — это только "для запаха". Отметил, что Голицын и Зотов пьют с большим профессионализмом — "А Учитель в прошлой жизни не пил! Вот так в другом веке и вкусы меняются, и сами люди".

Под хруст огурчиков, собравшиеся в царском шатре темпонавты повели неспешную беседу о ближайших и не очень планах. Царь тихонько сидел, вслушиваясь в непонятный ему разговор. Небольшое количество спиртного подействовало как снотворное, и только интерес к тому, что будут обсуждать вселенцы, держал и меня и Петра "на плаву". Ведущим в дискуссии, понятное дело, был Майор.

— Ты, Миша, пойми сейчас надо менять планы. Нас раза в два меньше, чем рассчитывали. Да и планы эти были свёрстаны на живую нитку. Сколько мы к семнадцатому веку готовились, неделю или две? По носителям опять же чехарда. Ты вот попал куда рассчитывал, а я?

— Зато, Петрович, лишний возраст заработал, разве не круто? — жизнерадостно спросил Химик. — Я до сих пор не могу нарадоваться правой руке и хорошему зрению. Помнишь, какой я был на базе?

Собеседники заулыбались.

— Да, конечно, ощущения от молодого тела вполне положительные. — Поддержал разговор Потапов. — Вся аппаратура работает как часы! — И довольно улыбнулся.

"Понятно, на базе сидел Капитан бобылём, а тут сразу и жена молодая!" — Царь не понял таких моих мыслей и обиделся, когда я отказался пояснить. Он вдруг захотел встать, пойти поднять "потешных", пройти строем по всему двору под барабанных бой. Только вот я неосторожно показал своё насмешливое отношение к такому времяпровождению. Пётр надулся и недовольно отвернулся от всех.

Но никто и не обращал на царя внимания. Давние знакомые продолжали обмениваться впечатлениям и от нового времени, молодых тел и размышлять о сложных условностях своего статуса. Майор стращал, в своём репертуаре:

— Тебе, Брюс, вообще здесь не положено находиться! Ты ведь у нас латинянин презренный, а у самого православного государя в палатке водку пьёшь. Завтра вся Москва будет говорить, как Пётр обасурманился! Небось и освятят шатёр наново и нас заставят "очиститься" строгим постом да молитвой.

— Я не стал бы, так категорично утверждать, князь боярин, Яков хоть и шотландец, но родственник нынешним королям дальний. Однако резон в твоих словах есть немалый. Иоаким весьма крутенек в этих вопросах. — Подключился к разговору Никита Моисеевич — Может тебе, Яша, перекреститься в нашу веру. В раз и статус поменяешь.

Химик ответил довольно резко:

— Нет! Не буду я, дьяк, веру менять. Я там атеистом был и здесь остался, но так рвать с родственниками не буду! Батюшка косо, конечно, сейчас смотрит на меня, но помогать помогает. Да и Гордону это сильно не понравится, а он у нас на Кукуе сейчас "конкретную мазу держит". Оно нам надо — поддержка от немцев? Или нах-нах?

Учитель поморщился от такого жаргонизма.

— По правде говоря, Яков, несостоявшийся носитель Майора сейчас в Киеве пребывает. Как он может влиять на мнение кукуйского общества? Я слабо сему верю. А смена церкви поможет алхимию твою прикрыть. Я полагаю, вы с Фрицем не цветочки выращивать будете.

— У Гордона тут столько информаторов, что я не удивлюсь, что скоро о вчерашнем случае ему доложат. Фриц тот мне все уши прожужжал, как умен генерал и как его все уважают, как верен он католической церкви. Не дрейфь, Учитель. Прорвёмся. Зато ни один длинноволосик не посмеет мне указывать, что делать. Ну, разве что, гошударь-бтющка — он с ироничной ухмылкой посмотрел на дремлющего царя.

Видно Голицына тоже стал доставать прорезавшийся жаргон взывника-террориста, и он резко одернул Антона:

— Яков Виляминыч, ты бы действительно за языком следил! То, что я Федору Матвеевичу говорил и тебя касается.

— Та, нерусь я, чаво с меня взат? Говорю, как умею, как привык! Это вам, природным русакам, надо показывать свою идентичность, а мне простительно. По поводу планов. Пока надо потихоньку порохом заниматься. Даже ломоносовские усовершенствования, да некоторая чистка процессов дадут нам 20–30 процентов мощности. Кстати ты, Никита Моисеевич, сумел капсюль сделать?

При этом вопросе не только Брюс, но и Голицын с Апраксиным требовательно уставились на Зотова, ожидая ответа. Тот, кряхтя, показал левую руку. На ней отсутствовал мизинец и был сильно поранен безымянный. Яков не удержался и тихонько присвистнул:

— Не х… себе! Как умудрился-то, Учитель? С твоим-то опытом!

— Немного переоценил свои навыки. Да и практики никогда особой не было. Так что капсюля пока нет. Но процесс получения гремучей ртути я на уровне лаборатории всё-таки отладил. Спасибо владыке, прикрыл от доносов.

— А где ты всё это делаешь, Ол… Никита Моисеевич? — Спросил Капитан. — В Донашево?

— Хм. Нет, уже второй год в Лыткарино. Донашево — этап пройденный. Там я после посольства к Гиреям в Крым скрывался, и там первые опыты делал. Сейчас лишь немного сельхоза осталось. А когда лампу царю Фёдору Алексеевичу подарил, меня обласкали и милостиво отписали просимую мной деревеньку. Сейчас это основной центр прогресса на Руси.

На вопрос Апраксина, почему именно село Лыткарино, Зотов ответил просто:

— Так мне должен был Пётр Алексеевич его подарить лет через десять. Вот я и подумал, что не сильно история сдвинется, если начну там потихоньку заготовки для прогресса собирать.

Я не удержался, встрял:

— Учитель, а много ты уже сделать успел? Пока ведь ничего в Москве из этого незаметно. Ну, кроме ламп и майонеза.

Он улыбнулся.

— Как сказать, Пётр, как сказать… Вроде и немного, но… Я ведь вал не гнал. В основном опытные образцы. Главное — я тебя учил. Ну, наверное, ещё я смог какое-то подобие эталонов собрать для метрической системы.

— Подожди, Никита Моисеевич, ты, что метр ввёл? — Потапов в отличие от меня и Голицына не знал об этом. — Но как ты меридиан померил? Французы его не один год целой командой исчисляли.

— Всё проще, всё значительно проще. Я добыл у англичан эталон их ярда, а сколько в нём метров — грех мне не помнить. Парижские академики тоже ведь не точно мерили. Так что я не боюсь, если небольшая ошибка будет. Главное здесь десятеричная система. Вот с граммом и градусом мне пришлось повозиться. Ртутный манометр я сделал ещё в первый год как вселился. На второй год я сумел подгадать зимний день под нормальное давление для определения температурной шкалы, на основе кипячения дистиллированной воды. Теперь могу скромно сказать, что у нас уже не градусы Цельсия, я градусы Зотова.