Борис Алексеевич Голицын днями пропадал в своих кремлевских хоромах, недалеко от царского дворца. Там же часто бывал и Иван Кириллович, и Никита Моисеевич, и даже сами ближние царицыны бояре — Стрешневы. Туда в импровизированный штаб нашей партии стекались все сведения о настроении в городе и полках. Конечно, полноценной систему влияния назвать было трудно. У Майора было от силы пара месяцев для её внедрения и развертывания. Благо и донор его об этом же заботился и послухов среди стрельцов и прочего низа прикармливал. Он убедил само правительство начать розыск среди стрелецких полковников, опережая требования бунтовщиков и сдерживая недовольство. Подбиваемые его подсылами стрельцы требовали себе исключительных привилегий против посада, при этом "забывая" о солдатах. В посаде люди БАГа умело тревожили тем, что стрельцы себе льготы выбьют, а посад за то мошной страдать будет. С большим трудом удалось Милославским и Толстым сформировать "тревожное" большинство против Нарышкиных. Им во многом помогло то, что царица не все, что советовал БАГ и старший из её братьев, стремилась претворять в жизнь. Нерешительная, еще не опытная во власти, она с нетерпением ждала прибытия из ссылки своего опекуна и старого друга. Масла в огонь думского раздражения подливал старый Кирилл Полуэктович, более остальных требуя к себе особого уважения. В результате всех этих маневров, как и в нашем мире партия Петра проглядела начало бунта и была захвачена им врасплох. Восстали именно те полки, где у БАГа не было ещё своих ушей и уст. Так же как и у нас, они решительным штурмом овладели Кремлем и стали диктовать свои условия. Много надежд питали попаданцы на вселение в Софью и ВВГ темпонавтов из будущего, но и эти надежды оказались напрасными. Только помешали пустыми ожиданиями и основанной на них малой активностью в противодействии планам Милославских. Утром 15-го мая ситуация оказалась почти так же запущена, как и в нашей истории. Смерть многих примкнувших к лагерю Петра бояр, включая самого Артамона Матвеева, главу Стрелецкого Приказа князя Долгорукого с отцом и одного из самых уважаемых в думе воевод — Григория Григорьевича Ромодановского, поставила планы попаданцев на грань катастрофы. Как ни странно помог вселенец в Петра. Его глупый, неожиданный ни кем поступок — беседа с Софьей и предложение почетной капитуляции, как ни странно, возымели отрезвляющее действие на бояр. Растерянность думы закончилась вместе с речью царя, тогда ещё не ставшего младшим, а стрельцы были удоволены оперативно выплаченным жалованием. БАГу оставалось только вложить в голову двоюродного брата идею наложить дополнительные поборы для стрелецкого войска на посад. Хованский поняв, что его авторитет в полках стал падать, после неудавшегося демарша старообрядцев уговорил Милославского физически ликвидировать конкурентов на трон и влияние. А заодно с пожаром дать повод расправиться с Зотовым и прибрать устроенные им заводы под себя. Испортило игру Таратуя то, что Пётр оказался способным спать частями и успел ускользнуть от огня еще до того как тот охватил весь дворец, да ещё чрезмерная въедливость нового главы Сыскного приказа — князя Ромодановского. Собранных улик оказалось для думы достаточным, чтобы растеряться и не оказать сопротивления, когда младший царь наладил Таратуя в аккурат на стрелецкие копья. С тех пор установилось фактическое полуторавластие. Финансы, внешняя политика и войско оказались под контролем Милославских, но и сторонников Нарышкиных в главе приказов и в думе оказалось достаточно, чтобы не дрожать за свою безопасность. Впрочем, полного контроля над казной родня Софьи по матери не получила. Главой Приказа Большой казны, ведавшего за сбор бюджета, так и остался Василий Федорович Одоевский. Сын его Яков по возвращении из Ухты с бочкой нефти стал судьей в приказе Большого дворца, который обслуживал расходы непосредственно царской семьи. Многие из их родственников так же были назначены по приказам: тесть стал в Хлебном, младший брат в Мытную избу, другие менее близкие по роду люди поверстаны по прочим должностям так или иначе связанным со сбором и распределением средств.

Эта система сдержек от всевластия Милославских позволяла проталкивать через согласование с Софьей финансирование моих начинаний. Сейчас позиция ВФО не позволяла Милославским полностью подмять под себя Думу, как ранее не позволила Матвееву перехватить управление. Страстное мое желание провести дотошный аудит приказа Большой Казны разбилось о мнение рассудка, что именно это будет смертельно опасным мероприятием. Как старина Флинт боялся одноного Сильвера, так Одоевского и поддерживающих его бояр боялся и Василь-Василь, и старик Милославский. БАГ от такой авантюры отговаривал меня особо страстно, не желая ломать хрупкий лед взаимного доверия между ним и ВФО-ом, сложившийся после ссылки Ивана Нарышкина и пострига царского деда.

Все это я понял после ночного рассказа Майора. Заново переживая события долгого дня и затянувшегося вечера, я незаметно для себя уснул.