Внизу так же было малолюдно. Чернь пряталась по углам, ожидая нового прихода стрельцов. Наша троица тихими тенями скользила в этом вечном и дымном сумраке.

"Дядь Дим, а ты сам идти сможешь, если я посплю?" "Спи Петя, я пойду, погуляю ещё". "Расскажи мне историю али сказ какой" — попросил Пётр и в его просьбе мне явно послышались интонации сына, когда-то он так же просил меня почитать ему перед сном. "Хорошо" — и я начал вспоминать — "У лукоморья дуб зеленый…"

В тот момент я особо не задумывался над своими действиями. Более того, я даже не представлял, как буду выбираться обратно. Скрытно обойдя, сильный караул стрельцов, мы оказались в тереме царевен. Как ни странно, здесь тоже было безлюдно. Одинокий стрелец сидел на лавке в прихожей. Я спрятался за выступом стены в одной из тайных ниш коридора, ожидая, что выйдет царевна, и я смогу подойти к ней. Мои провожатые затаились в сенях, выходящих из подклета. На улице послышался выстрел из пушки и барабанный бой. Из дверей покоев царевны показался Василий Голицын.

— Сенька, сходи, узнай, кто палить вздумал! — отправил он стрельца на крыльцо, а сам собрался вернуться в горницу.

Но из прихожей уже показалась Софья.

— Свет мой, сходи сам — прознай — неужто стрельцы опять бунтуют. Ежели челобитную принесли, то надо сестриц да теток позвать и к Наталье вместе с ними идти.

— Царевна, страшно мне тебя оставлять одну.

— Иди, князь, коли выборные от стрельцов пришли — вели созывать бояр, да за Иваном Михайловичем пошли, что бы был ко мне немедля. Я же здесь тебя свет мой ждать буду.

Князь ушел вслед за стрельцом. Царевна перекрестила его, и потом ещё долго смотрела вслед, пока он не скрылся за поворотом коридора. Увидав Софью, я тотчас вспомнил и жену. Ноги сами внесли меня из моего убежища.

— Ты? — Софья смотрела на меня, широко раскрыв глаза. Она замешкалась, не решаясь кричать. — Зачем ты здесь?

— Не бойся, царевна. Я пришел просто поговорить с тобой наедине. Не зови никого, то дело только мое и твое. Дозволь пройти в горницу.

Я смотрел царевне прямо в глаза, полные тревоги и страха. Как и давеча на крыльце, я невольно стал переполняться всплывающей во мне любовью к оставленной в XXI веке Ольге. Настолько Софья походила внешне на мою жену в молодости! Внезапно понял, что не смогу причинить ей никакого зла, как бы она ко мне не относилась. Хорошо, что Пётр спал и не вмешивался.

— Добро ж, государь, пойдем. — То, с каким царевна произнесла "государь", показало, что она не смогла ещё смириться с моим царским статусом.

Я поднимался за девушкой в теремные покои, соображая с чего начать разговор. Никакого плана не было. То, что я Никите и Ивану говорил утром, было чистой импровизацией — желанием увидеть милое мне лицо жены. Я невольно залюбовался со спины Софьиным телом, которое с трудом, но угадывалось под тяжелым парчовым одеянием царевны. Воображение вмиг дорисовало недостающее, и я даже ощутил некоторое физическое влечение.

— Давай сядем. — Глухо предложил я, когда мы вошли в кабинет.

Софья присела на лавку у окна, я сел рядом. Опять посмотрел ей в глаза. Во взоре царевны уже было больше удивления, чем тревоги. Интересно, могла ли она разглядеть в глазах мальчишки мое желание? С минуту мы так играли в переглядки. Потом Софья опустила взгляд.

— Софья, — наконец я пересилил себя и решился на разговор, — мне и матушке известно, что это ты стрельцов мутишь. Не перечь, служивые холопы кравчего моего, князя Бориса Голицына, схватили Тишку Пустозвона с грамотой воровской. Он на дыбе признался, что получал её от Ивана Милославского да Васьки Голицына, твоего полюбовника. И сказал он также, что это ты хотела, что бы стрельцы нас с матушкой вчера на крыльце умучили.

— Неправда то. Не говорила я про смерть твою.

— Я то, тебе верю сестрица, да поверят ли бояре? Да и все ли стрельцы так уж верны вам? А дети боярские и дворяне московские?

Софья видно что-то хотела возразить, но не смогла найти слов. Взглянула на меня с ненавистью. Но эта ненависть уже была какая-то не яркая. Скорее всего, она укоряла себя, что не может найти возражений. Олькин так же глядела на меня, когда я начинал "побеждать" в наших ссорах, а найти логичные доводы она не могла. Жена обычно после этого либо начинала плакать, либо уходила к себе и не разговаривала со мной неделями. У меня было отличное средство исключить такое и "закрепить победу" — начать её сразу целовать и ласкать. Вот только сейчас с царевной это никак не могло сработать. Оставалось надеяться на свое красноречие.

— Софья, ты ведь сестра мне. Вспомни, что мы Фёдору с тобой обещали! Уже ли ты думаешь, что способен я худое тебе сделать? Зачем ты вражду раздуваешь?

— В сем не я виновата, а царица Наталья! Да змей старый — Артамошка! Он ещё при батюшке перед всеми обещался, что в терем меня и сестриц упрячет, как то ранее было. А мне сие хуже смертии!

Гороря это царевна раскраснелась, глаза сверкали подлинным гневом — так, оказывается, был силён ёё страх перед теремным заточением. Да и ненависть её к матушке, видно, была не слабее. Царица всего на несколько лет была старше Софьи. Видно зависть к тому, что мачеха может позволить себе жизнь более свободную, чем царские дочери подогревала неприятие ими Натальи Кирилловны. Да и вообще, когда это падчерицы хорошо относились к мачехе?

— Царевна, ты не бойся, я этого не допущу, коли государем останусь. Я обещаю сестрица, что не буду в терем вас прятать.

— Ты, Пётр мал ещё и царица, да бояре не станут слушать тебя. А Нарышкины нам, Милославским, стрельцов сегодняшних не забудут.

— А ты Софья более думай, что мы с тобой не Милославские и Нарышкины, а Романовы. И государь это я! Пусть сейчас бояре ещё не знают меня — дай срок — всё изменится!

Царевна посмотрела опять на меня с изумлением.

— Странно ты говоришь, братец. Больно мудрено для дитя. Научил тебя кто? Дьяк твой многомудрый — Никита или Иван Нарышкин? Как я тебе могу верить?

— А ты поверь мне Ол…Софья! — я схватил, её за руку. Царевна испугалась — уж больно это выбивалось из привычного поведения этого времени — и попыталась освободить ладонь. Я крепко сжал холодные пальцы и поднес их к губам. Софья в изумлении смотрела на меня, но позволила прикоснуться губами. Поцеловав, я с внутренним сожалением отпустил ладонь царевны.

— Софья, я поговорю с матушкой, пусть ты будешь, а не она правительницей, покуда я не вырасту. Я тебе мешать не буду. Только смуту давай закончим! Не дело смердов баламутить и кровь царскую проливать!

Царевна задумалась. Я смотрел на неё и любовался. Так же морщит лобик как Оленька, когда думает. Наконец Софья решилась.

— Хорошо братец, я спрошу совета у Василия Васильевича да других ближних мне людей.

Тут в горницу вбежал сам Васька Голицын.

— Софьюшка! — он остановился, увидев меня, и выдавил — Государь?!

Я встал. Встала и царевна.

— Добро же сестрица! Я пойду к матушке и обскажу ей разговор наш, как мы условились.

Голицын недоуменно переводил взгляд с меня на царевну и обратно. Видно, что он очень хотел узнать, о чем была наше беседа, но не решался. Наконец он поклонился мне и царевне и сказал:

— Государь, выборные от стрельцов с челобитьем пришли. Надобно выйти к ним совместно с царицей. Я уже и за патриархом послал.

Я кивнул и вышел. Чуть задержавшись в сенях, я услышал, как князь спросил:

— Софьюшка, что он хотел? Смущал ли тебя? Грозил ли? И пошто он один тут.

— То наше дело с братом! Не след тебе мешаться.

Я пошёл дальше по переходу в сторону своих покоев. Интересно, как выглядел Васька после такого ответа. Что он мог подумать о нас с Софьей?

Уже пройдя половину пути, я услышал, что за мной кто-то крадется. Естественно я подумал, что это мои провожатые. Решил напугать их, спрятавшись за колонной. Не прошло и минуты, как я увидел идущего за мной холопа Бориса Голицына. Ни Андрея, ни Степана не было. Пришлось показаться и окликнуть его.