— Нет, это поразительно!.. — Шелл не мог прийти в себя. — Но если твою кандидатскую засчитали как докторскую… Значит, ты совершила открытие?

— В некотором роде… Видишь ли, мои выводы не соответствуют официально принятой версии. Вокруг диссертации было много споров, привлекали к работе английских и американских экспертов. Однако никто ничего не мог опровергнуть… И в конце концов дали степень. За оригинальность идеи.

— Ну, а в чем заключается твоя идея?

— Если в двух словах… Сиднея Джорджа Рейли вообще не существовало.

— То есть — как?

— Ты что, забыл, как мы жили? Нас все время призывали против кого-то бороться. Враг персонифицировался в определенном символе. Десять лет назад таким символом были диссиденты внутри страны, а вне ее — загнивающий империализм в лице какого-нибудь «дяди Сэма». До этого были стиляги, враги народа, Чемберлен и тому подобное. А в первые годы Советской власти, учитывая психологию рабочих и крестьян, нужен был вполне конкретный, хитрый, опасный, коварный человек, эдакий «неуловимый Джо»… Но, несмотря на всю его неуловимость, матерого шпиона Рейли все-таки побеждают наши доблестные чекисты.

— Неувязочка получается, — покачал головой Шелл. — По-моему, вполне реальных врагов тогда было больше чем достаточно.

— Да, — согласилась Лютикова. — Но никто из них полностью не удовлетворял всем необходимым требованиям. Зато Рейли — это чистый тип, абсолют, лабораторное создание… гомункулус, если хочешь. Сначала этим псевдонимом воспользовались чекисты для разоблачения несуществующего «заговора послов». Но настоящего Георгия Реллинского, естественно, расстрелять не могли, чекисты еще не обладали достаточным цинизмом. И этот заочно приговоренный Рейли как бы повис в воздухе. Через несколько лет гэпэушник Стырне решил прославиться. И снова вытащил на свет Божий все того же матерого шпиона. Им оказался Розенблюм. Точно так же на его месте мог оказаться любой другой человек. Но тут произошла небольшая накладка: именно в это время, когда Стырне «раскалывал» Розенблюма, на финской границе убили сразу двух «Рейли» — Штейнберга-Железного и Массино.

— А Массино здесь при чем?

— Так же ни при чем, как и все остальные. Но и его бросили в ту же пробирку с гомункулусом. Надо отдать чекистам должное — даже откровенный прокол они умели поставить с ног на голову и преподнести его к вящей для себя славе. Миф о Рейли создавался постепенно, как устное народное творчество. Эдакий огэпэушный фольклор! И каждый вписывал по слову в эту песню. От настоящего Рейли, который жил в Англии и погиб до революции, взяли ирландские корни, храбрость, славу и дружбу с Черчиллем. Кстати, биографы британского премьера упоминают имя Джорджа Герберта Блада. Ой, — Вика увидела на столе диктофон, — ты что, все записываешь?

— Не обращай внимания, — отмахнулся Эдик. — Говори!

— Хоть бы предупредил, — проворчала женщина и продолжала: — От Розенблюма нашему синтетическому герою также перепала часть биографии. Опять-таки происхождение, миллионы, дружба с Базилем Захаровым и прочее. Ну, и последняя пуля, конечно. От Реллинского — «заговор послов», членство в партии, служба в петроградской ЧК и знакомство с Френсисом Кроми. От Железного мифический Сидней Рейли унаследовал страстную ненависть к Советской власти, участие в белом движении, дружбу с Савинковым, генуэзское покушение, «Письмо Коминтерна», вдову и смерть. От Массино — авантюризм, махинации, погоню за художественными ценностями, делишки с Мандроховичем и гибель на границе.

— Логично, — с удивлением согласился Эдик.

— Погоди, это еще не все. В создании мифа чекистам невольно помогла вдова Железного. Конечно, она не была агентом ОПТУ, но как упустить случай прославиться И разбогатеть? И ее липовые мемуары как бы узаконили посмертное существование Сиднея Рейли. С подписью и печатью! Когда я стала распутывать все ниточки и раскладывать все по полочкам, меня поразило, как до сих пор никто не замечал очевидного: что речь идет не об одном человеке. Казалось, это лежит на поверхности. Но в массовом сознании настолько укоренился образ мощного, но побежденного «нашими» врага, что все — из года в год, из десятилетия в десятилетие — повторяли, как попугаи, нелепые и противоречивые факты. И сами не замечали их нелепости и противоречивости.

— Послушай, это фантастично! Это не укладывается в голове! Но как же ты сумела преодолеть этот стереотип восприятия? — Эдик вскочил и забегал по кухне.

— Благодаря тебе… Погоди-ка… — Вика встала на табуретку и достала откуда-то из-под потолка, с кухонного шкафчика, старую пожелтевшую тетрадь. Спрыгнула на пол и положила ее на стол.

— Господи! — Эдик замер на месте. — Как тебе удалось ее вернуть? Ведь бумаги забрали гэбэш-ники…

— Она все время была у меня. Вспомни, их было семь, одну я взяла прочитать. А Дрига нашел у тебя только шесть.

Вика смахнула пыль, и на картонной обложке ясно выступила надпись «Блокь-нотъ».

— С этого все началось…

— Да-а, — Эдик перелистал исписанные мелким неровным почерком страницы. — А интересно все же, кто это написал…

— Фамилия этого человека Ступин, — сказала Вика. — Александр Михайлович Ступин. Это был тот самый старичок, после смерти которого к тебе попали тетрадки. Я нашла его адрес в твоем приемном пункте. Он был записан на обложке журнала «Политическое самообразование» из той же связки. Фамилию узнала от соседей. И начала поиски. Оказалось, Ступин был в одном лагере с Георгием Реллинским и от него впервые услышал о Рейли. Тогда Александр Михайлович и задумал свой роман. Он писал его всю жизнь, до последнего дня…

Эдик раскрыл «Блокь-нотъ».

«…Умер у меня на руках. Он так исхудал, что даже я, сам голодный и обессиленный, без труда поднял его на руки. Георгий Васильевич остался там, в общей могиле. Когда я вернулся домой, устроился на службу и поднакопил деньжат, купил место на Одинцовском кладбище и поставил там скромный памятник с табличкой: «Георгий Реллинский. 1874–1939 гг.» Давно я там не бывал. Могилка, наверное, заросла…

…а как мы верили, что впереди…»

…Сначала на немецком, потом на русском стюардесса сообщила:

— Наш самолет находится на высоте девять тысяч метров. В полете вам предложат ужин, напитки, сигареты, сувениры, прессу, развлекательные игры…

Эдвард Шелл расслабился в кресле и прикрыл глаза. Но уснуть не удалось. Досадно, он прилетит разбитым, усталым. А утром сдавать в редакцию материал. Чтобы не тратить времени зря, он решил поработать. Достал диктофон, нажал на кнопку воспроизведения записи. Послышался треск, шум — и больше ничего. Он прокрутил всю пленку от начала до конца.

— …Ведь все это были живые люди, а не схема… — прорвался сквозь помехи Викин голос.