Я проводил Е. Ш. без всякого сожаления, а оставленную ею бумажку с армавирским адресом смял и бросил в помойное ведро.
— Сик транзит глория мунди! — как говаривал незабвенный друг мой Борис Савинков…»
— Так примете или нет? — с досадой повторил женский голос.
От неожиданности Эдик выронил «БЛОКЪ-НОТЬ». Прямо перед ним стояла вчерашняя очкастая интеллектуалка с двумя огромными связками макулатуры.
«Хосефа Эстер Бобадилья рождена 2 сентября 1874 года в уездном городе Рославль Смоленской губернии. Мать — Елизавета Бобадилья, урожденная Дубровская, по происхождению дворянка, по вероисповеданию унионистка. Отец — Хосе Мигель Бобадилья, по происхождению дворянин, по вероисповеданию католик. Младенец крещен по католическому обряду в церкви св. Терезы (Вильно) 29 сентября 1874 года».
(Из архивов городской управы г. Рославля.)
Хосефа никогда не могла понять, что понесло ее отца, идальго из обедневшего дворянского рода, в далекую северную Россию и как угораздило красавицу Елизавету Дубровскую, блиставшую в свое время в петербургском свете, связать свою судьбу с этим бродягой и пьяницей. Вечно мотался Хосе Бобадилья по городам и весям и нигде подолгу не задерживался. Из российской столицы — в грязную уездную дыру, из Вильно — в Ревель, из патриархальной купеческой Москвы — в легкомысленный Париж…
Пока девочке не исполнилось девяти лет, родители повсюду таскали ее за собой. Хосефе нравилась такая жизнь. С детской любознательностью впитывала она новые впечатления и радовалась переездам. Она прекрасно говорила на нескольких европейских языках, но лучше других знала, естественно, русский и испанский.
Девяти лет от роду Хосефу отдали на попечение «христовых невест» в монастырь святой Елены. Но учение впрок не пошло: несмотря на строгие монастырские нравы, девочка росла дерзкой и своенравной.
В ней бурлила гордая и авантюрная кровь испанских предков, и монастырская келья казалась ей настоящей тюрьмой. В пятнадцать лет у Хосефы обнаружили повышенный интерес к молодому сеньору Лопе Льяносу, учителю музыки и регенту церковного хора. Ненастной ноябрьской ночью 1890 года она сбежала из монастырской неволи и вместе со своим возлюбленным уехала в Мадрид.
Так началась полная приключений жизнь этой загадочной женщины.
Лондон, 1892 год
«Сотрудникам Скотланд-Ярда наконец удалось задержать преступницу, промышлявшую грабежом в отелях и пригородных гостиницах. Ею оказалась некая Хосефа Бобадилья, известная в преступной среде под кличкой Пепита — проститутка, промышлявшая в дорогих ресторанах и казино. Она заманивала мужчин в гостиницы, подсыпала им в питье снотворное и, бессовестно ограбив, исчезала. Преступница арестована и в настоящее время находится под стражей».
(Информация из газеты «Санди таймс» от 12 июля 1892 г.)
— Только тихо, — долговязый прыщавый конвоир Джон Гиннес приложил палец к губам и кивком головы велел Пепите следовать за собой. Хосефа на цыпочках дошла до конца длинного и узкого тюремного коридора, спустилась по лестнице вниз и оказалась во внутреннем дворике, со всех сторон окруженном высокой каменной стеной.
Джон склонился к подвальному окошку, запустил руку в открытую форточку и вытащил заранее приготовленный и аккуратно уложенный в кольцо толстый канат.
— Отойди, — шепотом приказал он, и Пепита послушно отодвинулась в сторону.
Хоп!
Джон быстро размотал канат и, раскрутив над головой, ловко закинул один его конец на самый верх стены. В лунном свете блеснул альпинистский крюк.
— Готово, — на всякий случай Гиннес подергал канат и убедился, что крюк крепко уцепился за край тюремной ограды. — Давай.
Пепита деловито подоткнула юбку, поплевала на ладони и взялась за толстую веревку.
— Эй, милашка, — в голосе Джона послышалось разочарование, — и это все?
Пепита подошла и поцеловала его.
— Спасибо, — поблагодарила она, — ты меня выручил.
— Я разыщу тебя завтра в Уайтчапле, — тяжело дыша от возбуждения, сказал долговязый. — В трактире мистера Смита. Ты запомнила адрес?
— Уайтчапл, трактир мистера Смита, — повторила Хосефа.
— Там тебя никто не найдет…
— Ты очень добрый, Джонни…
И, обдирая руки и колени, Пепита Бобадилья начала карабкаться вверх по толстому канату. По другую сторону стены ее уже ждала повозка с сеном, которой заправлял ближайший друг Джонни Мак Коллинз.
Трясясь по камням, повозка покатила в сторону Уайтчапла.
— Эй, — вдруг сказала Пепита, когда они проезжали мимо вокзала Ватерлоо. — Останови!
— В чем дело? — обернулся Мак.
— По нужде, — коротко объяснила девушка.
— Тпру! — Мак натянул поводья.
Пепита спрыгнула с повозки и скользнула в тень станционных строений.
Напрасно прождав ее целый час, Мак вздохнул и повернул в сторону Уайт-стрит, где он жил вместе со своим отцом.
Париж, 1895 год
— Прошу вас, мсье, — метрдотель подскочил к красивому молодому человеку в форме офицера британской армии и приветствовал его почтительным поклоном.
— Меня здесь ждут, — сказал посетитель на безукоризненном французском. — Мсье Шарль де Роже…
Метрдотель подвел английского офицера к столику, где Шарль Роже коротал время в обществе очаровательной молодой женщины в сильно декольтированном платье.
— Знакомьтесь, — сказал Шарль, поздоровавшись с приятелем. — Дорогая, это Джордж Рейли, лейтенант королевской британской гвардии. А это, Джорджи, мадемуазель Жозефина де Совиньи…
— Весьма польщен, — англичанин почтительно склонился над благоухающей ручкой красавицы.
В этот вечер он был несказанно красноречив и остроумен. Шарль не узнавал обычно сдержанного Джорджа, а Жозефина не сводила с офицера своих темных бархатных глаз.
— О, англичане весьма забавный народ, — смеясь, рассказывал Рейли. — У них специфическое чувство юмора, и когда вам говорят о тонких английских шутках — не верьте. Вот, например, анекдот, который заставляет хохотать самых чопорных пуритан. Миссис Эйдж попросила своего супруга, профессора математики, сварить яйцо, разумеется всмятку. «А сколько это займет времени?» — испуганно спросил профессор, не знакомый с правилами кулинарного искусства. «Ровно четыре минуты, — ответила миссис Эйдж, — четыре минуты в крутом кипятке, не больше». Педантичный профессор вооружился часами, стал у плиты и принялся ждать. Ровно через четыре минуты его жена зашла на кухню и, к ужасу своему, обнаружила, что муж варит в кипятке брегет, а в руке держит сырое яйцо!
Шарль расхохотался. Пепита слегка улыбнулась. А Джордж вдруг почувствовал, как под столом ее изящная ножка в туфельке коснулась его ботинка!
Взяв извозчика, они с Шарлем отвезли Пепиту, у которой вдруг разболелась голова, в отель «Палас», а сами отправились кутить дальше.
— Это потрясающая женщина, — сообщил Шарль заплетающимся языком, когда они допивали третью бутылку бордо в маленьком ресторанчике на бульваре Капуцинов. — Единственная наследница мсье Совиньи, одного из крупнейших поставщиков французских вин в Новый Свет. Правда, у нее с папа возникла ссора, и своенравная девчонка, чтобы досадить ему, укатила из Булони в Париж. Меня познакомил с нею один мой старый приятель, швейцарец, уехавший недавно в Лозанну. Перед отъездом попросил позаботиться о Жозефине, по крайней мере до тех пор, пока ее отец не образумится. Должен тебе сказать, дружище, — подняв бокал, Шарль сквозь стекло любовался игристой темной жидкостью, — что мадемуазель де Совиньи — настоящая легкомысленная француженка! Пока ее жених гуляет по Лозанне, она времени даром не теряет. То есть мы… — он бросил на Джорджа лукавый взгляд. — Ты понимаешь меня, приятель? Женщины более страстной я не знавал!
Только к ночи Рейли с большим трудом отделался от назойливого и болтливого Шарля. Распрощавшись наконец с ним, Джордж взял экипаж и велел ехать к отелю «Палас».
