Об афере с опиумом Нестор Иванович был наслышан. Но не поверил, будто Массино каким-то образом к ней причастен:

— Чем докажешь?

Пришлось назвать имя знакомого петроградского анархиста. И тут Винченцо несказанно повезло. Выяснилось, что Петька Аршинов, заплативший за наводку сорок тысяч, находится здесь, в Гуляй поле. Батько распорядился вызвать его для очной ставки. И вскоре Аршинов прибыл. Войдя в штаб, поздоровался:

— Здорово, Нестор Иванович! Привет, месье Массино! Ты как сюда попал?

Петька подтвердил правдивость показаний Массино и даже предложил ему написать статейку для газеты «Путь к свободе», которую выпускал у Махно. Но Винченцо сослался на отсутствие литературных способностей и отказался. Он предпочитал настоящую свободу…

— Жаль, — покачал головой Аршинов. — Вот Нестор Иванович никогда не пренебрегает печатным словом. Что, батько, написал заметку, как мы с тобой сидели в Бутырке?

Атаман, неожиданно сконфузясь, протянул Петьке сдвоенный листок бумаги и искательно заглянул ему в глаза. Аршинов по-редакторски бесцеремонно что-то почеркал в заметке и снисходительно бросил:

— Что ж, довольно недурно…

И странно было видеть, как расцвел от этой похвалы страшный для многих Махно.

А у Массино в дополнение ко всем его документам прибавился еще один — пропуск на юг, подписанный Нестором Ивановичем.

Там, на юге, Винченцо должен был встретиться с Иштваном Мандроховичем. События в России приобретали слишком непредсказуемый характер. Пора было покидать эти бурлящие пространства.

«Мандро, как всегда, прав — давно надо было отсюда уехать. Сейчас, когда все бегут из России, как крысы с тонущего корабля, это не организованный, цивилизованный отъезд, а исход. В людской мешанине и неразберихе я больше всего боюсь потерять моего друга. Сколько глупостей я делаю, когда его нет рядом и некому удержать меня от безрассудных поступков!..

Сейчас самое главное — уехать. Хоть куца. Турция? Пусть будет Турция! В Константинополе у меня остались кое-какие связи по старым делам. Да и где их нет? Выброси меня волна на необитаемый остров — и там найдется туземец, которому я когда-то сплавил винтовку, или девочку, или, на худой конец, дешевые бусы. Нет, меня не съедят аборигены, как Магеллана — или кого они там у себя съели.

Иштван настроен менее оптимистично. Бедняга, он столько вложил в недвижимость, а теперь его собственность топчут хамы, господа большевики имеют своих блядей в нумерах его гостиниц… Мне, разумеется, проще. Да и Мандро не стоит прибедняться — за границей у него остается достаточно, чтобы безбедно прожить самому, да еще хватит на детей, внуков и правнуков.

С грехом пополам нам удалось пристроиться на какой-то обшарпанный пароходишко, который грозил развалиться надвое от перегрузивших его толп… Публика весьма пестрая, видел несколько приличных лиц, а в основном всякая шушера без гроша в кармане. Что они собираются делать за морем? Барышни помоложе и посвежее пойдут на панель… А остальные?

Наш Ноев ковчег причалил… Давненько не бывал я в Константинополе! Пыльный, шумный город быстро поглотил разношерстных русских беглецов. Белые солдаты и офицеры отбыли в специальные лагеря… Вот идиоты! Не надоело им еще воевать? Четыре года кормили вшей на германской войне, потом — гражданская бойня… Меня никакими коврижками не заманишь, никакими мундирами и чинами не соблазнишь зачем-то бежать в атаку, разевая рот в бессмысленном крике «Ура!». Но попробуй сказать это кому-нибудь из них — пристрелят! Только и слышно:

— Ах, Россия! Ах, мы потеряли родину!

А для большинства эта родина — либо нищий клоповник, либо папенькина усадьба, где сынок впервые пощупал девку… Другое дело те, кто владел землями, фабриками, магазинами или, как Мандро-хович, гостиницами. Это, я понимаю, большая потеря, есть о чем жалеть. А убиваться просто так, ради красного словца…

Ясно, что этот кусок жизни навсегда отрезан. Значит, надо просто забыть, как будто его не было в помине. И начинать все с начала. Мне не привыкать! Чем хуже другие? Допустим, Россия — страна неплохая (была), но не век же сидеть на месте. Есть и другие государства, ничем не хуже, а многие — так вовсе обустроенней и удобней для современного человека. Вот, к примеру, Соединенные Штаты. Кстати, не забыть! Макдауэлл все еще не расплатился со мной по старым, довоенным комиссионным. Сколько же лет прошло? Ага, почти пять. Можно попробовать отсудить. Все по закону, как полагается в цивилизованной стране. Это вам не Россия, господа крикуны. Слава Богу, что я не какой-то там славянофил, я деловой человек. И моя родина — банковский счет».

Массино шел по узким восточным улицам, отталкивая назойливых продавцов, выбегавших из лавок в надежде заманить к прилавку такого солидного на вид и, вероятно, богатого господина.

— Иди, иди, чорбаджи, — приговаривал Винченцо, — такое барахло мне и даром не надо.

Кое-кого из старых знакомых ему уже удалось отыскать. Но после поражения генерала Врангеля поставлять оружие было некому, по крайней мере вблизи от этих мест. Да и вообще… Слишком много в Константинополе русских беженцев, к тому же без гроша. Нет, надо отсюда уезжать. И климат здешний в его возрасте трудно переносить. Декабрь, а солнце палит нещадно. Почему-то вспомнились снежные петербургские зимы…

Массино утер носовым платком вспотевший лоб. Очень хотелось пить, но покупать воду у водоноса он брезговал. Да и опасно: можно подхватить любую заразу, вплоть до холеры. Оставалось только найти какое-нибудь кафе почище. Но вокруг, кроме лавок, ничего подходящего.

Вдруг в глаза бросилась вывеска крупными буквами по-русски: «Театр миниатюр. Подаются напитки».

— Забавное сочетание, — усмехнулся Винченцо. — Так и быть, придется потратиться.

Он купил у пожилой, интеллигентного вида кассирши входной билет и откинул полог. Народу в крохотном зальчике было немного. На наспех сколоченной сцене уныло вскидывали ноги в выцветших трико четыре девицы.

— Эй, — окликнул коммерсант барышню в аляповатом кокошнике и с подносом, — подай, милейшая, водицы.

Девушка подошла.

— Ой! — она чуть не выронила поднос. — Месье Массино, это вы?

Под кокошником с трудом угадывалась старая знакомая — Сашенька Петровская, актрисулька из театра миниатюр на Троицкой. Но белокурые кудряшки жалко свисали вдоль щек. И куда только подевалась прежняя миловидность?

— Сколько зим, сколько лет! — с наигранной бодростью произнес Винченцо. — Налей, золотко, воды, умираю от жажды… А помнишь розовое шампанское? Какими судьбами ты здесь?

— Как все, — всхлипнула Сашенька. — Села на пароход — и вот…

— Но в последний раз мы виделись в столице…

— Два года назад, — заплакала Петровская. — Тогда ты меня и бросил… И началось! Арестовали,  держали три месяца на Гороховой, потом в Бутырской… Страшно вспоминать! Допрашивали, мучили… А все из-за тебя!

— Ну-ну, не преувеличивай, — досадливо поморщился Массино. — Тогда всех брали.

— Всех твоих знакомых! — девушка сжала кулачок. — Всех твоих любовниц! Следователь смеялся мне в лицо… Ты пользовался мною, как и другими…

— Разве нам было плохо вдвоем? — пожал плечами Винченцо. — Я тебя вроде бы ничем не обидел. — Он уже сожалел, что зашел в этот шатер. Черт дернул!

— Все мои несчастья из-за тебя, — Сашенька рыдала в три ручья. Зрители, отвернувшись от жалкого зрелища на сцене, с любопытством поглядывали на нее. — Я здесь одна-одинешенька, сбежала от большевиков в чем была…

— Тебе нужны деньги, золотко? — Массино полез за бумажником. — Столько тебя устроит?

— Негодяй! — Петровская бросила ему в лицо скомканные купюры. — Дешево хочешь отделаться! После всех моих несчастий… Забери меня отсюда, увези в Европу…

— Это невозможно, детка. Я и сам пока не знаю, куда направлюсь. И потом… Что ты будешь там делать — подавать воду?