— Надеюсь, японцы не рискнут ввязаться в войну с Россией, — заметил Зигмунд. — Слишком уж неравны силы. Мы — огромная могучая империя, а они…
— Император Николай терпеть не может японцев, — возразил Базиль. — И не упустит случая поднять их на русские штыки.
— Не это развяжет конфликт, — голос Ханссона сорвался на фальцет. — Вот вы, к примеру, сэр Бэзил, продаете Японии корабли и вооружение…
— Разумеется, — пожал плечами Захаров. — Я деловой человек, а не политик. Но при чем тут я?
— Из-за вас война и начнется, — удовлетворенно подытожил датчанин. — Простите, сэр Бэзил, я не имел в виду лично вас, я излагаю принцип.
— Что же, Ханс, прикажете мне отказаться от выгодных сделок? — возмущенно пропыхтел Захаров. — Так я рискую разориться по вашей милости.
— А по моему мнению, — примирительно сказал Зелинский, — всему виной немцы. Всюду они суются со своими интересами. Вы заметили, сколько в городе появилось этих колбасников? Втравят Россию в войну, и снова расстановка сил в Европе изменится в их пользу.
Дружно поругали немцев.
— У них свой человек при дворе Николая, точнее, в его спальне, — конечно, Захаров довольно неделикатно намекал на императрицу Александру Федоровну, которую в России никто не любил, исключая разве что ее венценосного супруга.
— А я надеюсь на здравый смысл и ум моей соплеменницы и ее доброе влияние на сына, — подхватил Ханссон, в свою очередь обиняком упоминая вдову Александра III Марию Федоровну, дочь датского короля. — Но если война все-таки начнется, что вы будете делать, господин Зелинский?
— Пойду на фронт, — пожал плечами Зигмунд. — Это мой врачебный долг. Я ведь по образованию медик.
— Это никуда не годится, — нахмурился Базиль. — Мы не допустим, чтобы нашего друга отколошматили япошки. Верно, Ханс? Вы, кажется, предлагали ему покровительство датской короны и своей фирмы? Соглашайтесь, милый… Бросайте своего Грюнберга и позвольте нам о вас позаботиться…
Зелинский был растроган. Приятно все-таки, когда партнеры по игре — порядочные люди.
«Японское правительство отдало приказ своим миноносцам внезапно атаковать Нашу эскадру, стоявшую на внешнем рейде крепости Порт-Артура. По получении о сем донесения… Мы тотчас же повелели вооруженною силою ответить на вызов Японии…»
(Из «Высочайшего Манифеста» Николая II от 27 января 1904 года.)
«Закончив свой учебный курс на дому, престолонаследник Николай сдал выпускные экзамены отцу — экзаменатору не очень грамотному, но строгому — и тут же был за успехи поощрен: велено было собираться в кругосветное путешествие.
Из балтийской эскадры выделен в распоряжение 22-летнего «туриста» крейсер «Память Азова». Даны в сопровождение греческий наследный принц Георг (Джорджи) и несколько молодых гвардейских офицеров… Конечная цель поездки — Япония.
Шли морями и океанами с октября 1890 по апрель 1891 года. До Японии добрались благополучно. А 23 апреля в городе Отсу путешествию кладет конец инцидент: во время торжественного проезда русского наследника в коляске-дженрикше по узким улицам из рядов японской охраны внезапно выбегает полицейский Сандзо Цуда, выхватывает из ножен саблю и наотмашь бьет Николая по голове. Сабля только скользнула, подоспевший Георг Греческий предотвратил новый удар. Николай отделался небольшой раной и коротким испугом. На этом и закончился познавательный рейс по белу свету. Не отдав «визитной карточки» в Токио (вопреки просьбам русского посла в Японии Д. Е. Ше-вича), Николай с забинтованной головой поспешил через Киото на знакомую палубу, куда вскоре явился с извинениями сам микадо. Под эскортом броненосной эскадры, вызванной из Владивостока, «Память Азова» со своими пассажирами вскоре причалил к родным берегам.
Некоторые современники отмечали, что удар сабли оставил шрам не только на темени, но и в душе престолонаследника и был заметен потом, когда он стал императором».
(Из книги М. Касвинова «Двадцать три ступени вниз».)
«Император Николай, когда вступил на престол, не мог относиться к японцам особенно доброжелательно… Он придерживался мнения о японцах как о нации антипатичной, ничтожной и бессильной, которая может быть уничтожена одним щелчком российского гиганта».
(Из «Воспоминаний» С. Витте.)
«Потрясающее известие от Стесселя о сдаче Порт-Артура японцам ввиду громадных потерь и болезненности среди гарнизона и полного израсходования снарядов. Тяжело и больно, хотя оно и предвиделось, но хотелось верить, что армия выручит крепость. Защитники все герои и сделали все, что можно было предполагать. На то, значит, воля Божья».
(Из дневника Николая II.)
Порт-Артур, январь 1904 года
— Я не умру, Зигмунд, не умру? — Захаров трусил вслед за Зелинским, придерживая забинтованную руку. — Моя бедная жена! Она этого не перенесет…
— Успокойтесь, Базиль, ваша жизнь вне опасности, — успокаивал его Зелинский. — А то, что вы потеряли некоторое количество крови, не может вам повредить, учитывая вашу комплекцию и склонность к апоплексии.
— Друг мой! Вы спасли меня от гибели! — патетически воскликнул миллионер. — Я в неоплатном долгу.
— Да будет вам! — с досадой сказал Зигмунд. — Любая медицинская сестра перевязала бы вам руку. А выбрались мы благодаря вашему кошельку.
— Нет-нет! — протестовал Захаров. — Если бы не вы, меня не было бы уже в живых. И никакие деньги не помогли бы.
Через несколько километров беглецам удалось нанять автомобиль, и теперь они все дальше уносились от почти полностью разрушенного Порт-Артура. В бумажнике Зелинского лежало удостоверение, свидетельствующее о том, что он директор датской западно-азиатской компании и подданный нейтральной Дании. Но Зигмунд не слишком полагался на этот документ — в военной неразберихе человеческая жизнь не стоит ни гроша. Когда кругом гремят взрывы и свистят пули, никто не станет разбираться в том, кто ты такой и на чьей стороне. Гораздо больше он рассчитывал на покровительство всемогущего грека. Пустяковая рана, полученная Базилем буквально накануне падения Порт-Артура, сослужила ему, Зиге, неплохую службу.
Через неделю, сидя в купе Восточного экспресса, они со смехом вспоминали недавние приключения. Захаров угощал Зелинского дорогущими сигарами и называл своим лучшим другом.
— Не торопитесь давать телеграмму жене о том, что вы здоровы и невредимы, — похохатывал Базиль. — Пусть наши супружницы немножко поволнуются, это освежает отношения. А мы тем временем… О-о! Я обещаю вам роскошные приключения с шикарными дамами! Поверьте мне, мы это заслужили после всего, что пришлось пережить.
Из «БЛОКЪ-НОТА» неизвестного
«Б. немного утомителен в своей благодарности. Но, ей-богу, я рад, что мы с ним сблизились. Для дельца такого размаха он, в сущности, очень славный и добрый человек. Любит жизнь во всех ее проявлениях и, что называется, умеет жить. Еще бы, при его-то капиталах! В таком жуировании и ничегонеделании есть своя прелесть, и я воспринимаю все это как каникулы после напряженной работы последних лет. Какой-то бесконечный праздник с шампанским, цветами, ласковыми и любезными дамами не слишком строгих правил и угодливыми лакеями на каждом шагу. Кстати сказать, Б. не слишком щедр на чаевые, но персонал как-то нутром чует, что он за особа, и так и рвется ему услужить. (Ко мне же прислуга относится с прохладцей, независимо от размера чаевых.) Зато с прелестницами мой друг не настолько скуп — и не остается внакладе. Иной раз мне чудится, будто окружающие искренне любят его, но потом я вспоминаю, что вся загвоздка в колоссальном состоянии Захарова — и все очарование мигом рассеивается. Дал телеграмму в Киев, чтобы не беспокоились домашние. Написал, что задерживаюсь в связи с чрезвычайными обстоятельствами. Ольга сошла бы с ума и устроила мне дикую сцену, если бы знала, что эти обстоятельства зовутся прекрасной Пепитой. О Господи! Теперь, когда я знаю ее, я понимаю тех мужчин, которые бросают к ногам женщин все, чем владеют, — деньги, карьеру, семью, самую жизнь… Сегодня между нами произошло решающее объяснение. Я сказал ей все. И ждал ответа, как приговоренный ждет помилования. Весь дрожал… А потом услышал ее дивный низкий голос с характерным испанским присюсюкиванием:
