— Ты не можешь вечно удерживать меня здесь, — говорит она.

— Знаю, но сейчас-то могу.

— Исчезновение охранника рано или поздно заметят, — бурчит она.

— Оу, не переживай о них. Приволочь сюда эту клетку — не единственное, что я сделал за время своего отсутствия.

Ее глаза расширяются

— Что ты сделал?

— Вытащил его тело из кустов, затащил в грузовик и спустил по дороге в реку.

Она ахает, застигнутая врасплох тем, с какой легкостью я могу говорить о смерти. Что тут скажешь? Когда убьете достаточно, то перестанете чувствовать то, что должны при убийстве. Мне плевать и на жизнь, и на смерть. Они обе могут быть как благословением, так и проклятием.

Внезапно она делает рывок к прутьям, словно зверь, отчаянно пытающийся ухватить больше.

— А что с Артуром? — спрашивает она.

— Ну, после того, как я ударил его ножом, не уверен, что он далеко уполз. Но когда я вернулся, чтобы проверить, его не было. Должно быть, уполз, чтобы спасти свою жизнь. Конечно, это бесполезно, потому что такое количество потерянной крови — фатально. Предполагаю, он до сих пор лежит во дворе где-то под деревом или что-то вроде этого.

Ее губы начинают дрожать, а глаза наполняться сладкими, желаемыми мною слезами. Я мог бы выпить их — вот насколько мне нравится их видеть.

— Он мертв?

— Возможно, — раздумываю я, присаживаясь на корточки, чтобы сделать последние коррективы на ноутбуке. — Вероятнее всего.

— Как ты мог? Он не имеет к этому никакого отношения. Никакого, — выплевывает она. — А ты убил его!

— Ага, что ж, технически, он имеет кое-что общее с этим.

— Только потому, что он мой любовник? Почему? Что он тебе сделал? — спрашивает она, отчаяние сочится из каждого ее слова. — Он не заслуживал смерти.

— Мне он не сделал ничего, но собирался сделать тебе. И не говори мне, что не заметила изменений в его поведении.

— Что ты имеешь в виду? Что тебе об этом известно? — спрашивает она, нахмурившись. — Расскажи мне!

Ее приказ вызывает у меня улыбку. Забавно. Она все еще думает, что может командовать людьми, даже сидя в клетке.

— Возможно, я расскажу тебе позже. А возможно, и нет. Кто знает? — Я наклоняюсь и подмигиваю. — Я знаю. И мне нравится быть тем единственным, кто знает, что с тобой случится.

— Пошел ты нахер, — произносит она.

Хватаю ее за подбородок и притягиваю к себе.

— Нет, пошла ты на хер за то, что разрушила мою жизнь.

Я отталкиваю ее так сильно, что она падает на задницу.

— Я не заслуживаю этого.

— О, уже забыла о том, что заперла меня в тюрьме за то, что сделала ты?

— Ты убил Филиппа! Естественно, ты отправился в тюрьму. Это был лишь вопрос времени, когда они поймают тебя.

— Нет, вопрос времени был лишь в том, когда они поймают тебя, но ты не думала об этом до сих пор, да?

Она прищуривается, поджимая губы, словно то, что она собиралась сказать, разрушит ее шанс на освобождение. Она не понимает, что я уже все знаю, и что поздно для нее искать искупление. Она сделала свой выбор, когда решила сделать из меня врага, а не друга.

— Ты пытался посадить меня в тюрьму за убийство собственного мужа, — произносит она, заправляя свои крашеные белокурые волосы за уши, словно собирается заключить сделку. Мило.

— Нет, это ты убила его голыми руками.

— Не убивала! Я всего лишь передала ему бокал, который ты мне дал! Я не знала, что в нем был яд. Как это может быть справедливо?

— В любви и на войне все средства хороши, сладкие щечки, — размышляю я, закрывая ноутбук. — Ты сыграла в игру и проиграла. Конец истории.

— И ты думаешь, что это весомая причина, чтобы запереть меня как какое-то животное?

Я прячу ноутбук обратно в сумку.

— Вообще-то, да, учитывая, что ты сделала то же самое со мной.

— Это не одно и то же.

Блядь, она чертовски раздражает меня своим криком, словно пытается убедить саму себя.

— Это как разодно и то же, — отвечаю я, глядя ей в глаза.

— Я едва ли помещаюсь в этой клетке. Здесь невозможно даже стоять. И ты собираешься сравнивать ее с тюрьмой?

Меня охватывает ярость, и я делаю рывок к ней, хватаю за воротник ее платья и притягиваю к себе.

— Послушай сюда, красотка. Время, проведенное мною в тюрьме, было отстойным. Ты не захочешь знать, скольких мужчин мне пришлось избить, чтобы сохранить себе жизнь. Не захочешь узнать, что мужчины там делают. Блядь, я рад, что ни разу не ронял мыло. Но видел, как мужиков превращают в «женушек». Ты имеешь хоть малейшее гребаное понятие, что там за жизнь?

Она качает головой, но не теряет решимости, что делает нас отличной парой.

— Нет, не знаешь, и ты права, моя камера выглядела иначе. Но ты заслуживаешь гораздо, гораздо худшего, чем это.

— Почему? За то, что посадила тебя?

— За то, что такая же, как я… только хуже. И ты знаешь точно, почему, так что прекрати спрашивать. Прекрати пытаться доказать свою правоту. Ты не права, и если не поверишь в это, я тебя заставлю.

— Тогда почему ты попросту не убьешь меня? Если я такая преступница? — спрашивает она, когда я отпускаю ее.

— Потому что я решил, что не буду спешить и посмакую каждую секунду твоего наказания так долго, как только смогу.

— Психопат, — произносит она, морщась. — Больной на голову ублюдок.

— Спасибо, — отвечаю я. — В смысле, за то, что заразила.

Когда злость перекашивает ее лицо, я улыбаюсь ей. Люблю этот взгляд. Ярость и смятение четко прослеживаются на ее лице, что приносит мне незабываемое наслаждение. Словно она наконец-то испытывает то, что мне приходилось выносить все эти годы. Сладкая безжалостная месть.

Я наклоняюсь ближе к клетке и восхищаюсь видом своей заложницы. Она по-прежнему красивая, какой и была всегда, с розовыми щеками и такими же губами, такими манящими… словно у соблазнительницы, только с плохими последствиями. Потому что такие убивают.

Она не паинька, несмотря на то, как выглядит. Ей нравится играть с людьми, оплетать их сердца ложью. Но я не дурак, и не попадусь в ее паутину. Это не означает, что мне нужно держаться на безопасном расстоянии, по всей видимости, я должен подобраться как можно ближе, чтобы причинить ей боль. Настолько близко, что она не сможет отличить боль от удовольствия. Я хочу, чтобы она испытала и то, и другое, чтобы я мог сломать ее морально и эмоционально.

Но сначала я получу от нее все, что мне нужно. Теперь, когда она на расстоянии вытянутой руки, у меня наконец-то есть шанс воплотить все свои фантазии, которые я лелеял с первого дня своего заключения. О, как много раз мысли о том, чтобы поцеловать эти сладкие, полные яда губы и ворваться членом в ее влажные складки, доводили меня до грани безумной похоти вместе с яростью.

И вот она, сидит в клетке, смотрит на меня своими глазами куколки с припухшими губами, готовая принять меня. Блядь.

— Что ты делаешь? — медленно спрашивает она, словно пытаясь понять меня. Можно подумать, это возможно. Я сам себя не понимаю. И я, как пить дать, не понимаю противоречивые чувства, которые испытываю сейчас. Словно, с одной стороны, я хочу трахнуть ее так, чтобы она забыла собственное имя, а с другой — хочу вырвать сердце у нее из груди.

Нелегкий выбор.

Тянусь в клетку и хватаю ее за подбородок.

— Любуюсь своей жертвой.

Она пытается увернуться от руки, но я перехватываю ее за запястье и качаю головой.

— Не-а. Если хочешь, чтобы я был милым, придется вести себя хорошо.

— Ты не бываешь милым, — говорит она.

Я улыбаюсь.

— Хммм… здесь ты, может, и права.

— Однажды, — добавляет она.

— Что — однажды?

— Ты был милым… однажды.

Моя улыбка исчезает.

— Все было ложью. Подделкой. Как и ты.

Боль в ее глазах — словно бальзам для моей души.

— Ты не серьезно. Ты всего лишь хочешь причинить мне боль.

— Может, хочу, может, и нет. У меня получается? — насмехаюсь я.

— О, пойди трахни себя, — бурчит она, хмурясь.