Пальцы дрожат, когда я достаю флакон и откидываю крышечку большим пальцем. Когда убеждаюсь, что никто не смотрит, выливаю содержимое в бокал и поднимаю. Не могу поверить в то, что делаю, когда иду к столу, где сидят наши родители. Я действительно собираюсь убить свою мать? Стоит ли оно того? Я не знаю, как и почему, но по какой-то причине мысль о ее убийстве вызывает у меня тошноту. Я ненавижу ее... но по-настоящему ли я хочу, чтобы она умерла?

Она моя мама. Даже после всего, что она сделала, я все еще хочу, чтобы она меня любила. И всегда хотела. В конце концов, она всегда останется моей матерью, независимо от того, жива она или мертва. Ничто не изменит это.

Я стараюсь не давать моей руке дрожать, когда приближаюсь к ним с бокалом. Улыбка на моем лице настолько фальшива, насколько это возможно. Интересно, смогут ли они увидеть сквозь нее? Мама смотрит на меня, и впервые за долгое время на ее лице появляется искренняя улыбка, как будто она действительно счастлива видеть меня. Как будто я наконец-то стала дочерью, о которой она всегда мечтала.

Этот взгляд ... он останавливает мое сердце.

Моя мама... Она всегда будет моей мамой, даже если мы не сможем терпеть друг друга.

Я не могу убить мать.

Просто не могу.

Но я также не позволю им разрушить мою жизнь.

Кто-то должен заплатить за то, что они сделали со мной. И если я не смогу наказать свою мать... тогда это будет чужая.

Кто-то, кто в равной степени отвечает за мои с Филиппом отношения.

Кто-то, кто имеет хватку и влияние на нашу семью.

Поэтому с вежливой улыбкой я вручаю бокал маме Филиппа.

— До дна.

Она берет его из моей руки со словами:

— Спасибо, дорогая. Ты такая милая.

— Мне ни капли не тяжело. Просто не нравится сидеть без дела весь вечер, поэтому я подумала, что принесу напитки паре человек.

Она улыбается и подносит бокал к губам. Каждое ее движение позволяет моему сердцу снова биться быстрее. Я с тревогой жду, пока она сделает глоток. И когда она его делает, я чувствую, что вот-вот выпрыгну из кожи. Не знаю, откуда такое счастье, но я его ощущаю.

Может быть, во мне столько же зла, как и в моей матери. Мне слишком нравится убивать эту женщину. Не удивительно. В конце концов, она моя мать... а яблочко от яблоньки… В этом случае мы уже прогнили до глубины души.

В этот раз яд действует немного дольше. Полагаю, Артур дал мне флакон с не таким уж и сильным ядом. Хорошо, семья не поймет, кто это был. По истечению некоторого времени я уже танцую на площадке с Филиппом, притворяясь счастливой парой, когда его мать падает на землю. Остальные гости не знают, что я стала причиной ее смерти.

Раздаются крики.

Взгляды, полные ужаса и горя, наполняют комнату.

Но все, что меня волнует, — это выражение лица Филиппа и моей матери в тот момент, когда они понимают, что она мертва.

Этот взгляд... Стоило совершить подобное хотя бы ради него.

Ради возмездия.

А потом я замечаю его, спешащего в комнату. Артур. Выражение его лица вызывает у меня озноб. Он смотрит на меня. Не на свою мать. На меня. И я отвечаю таким же взглядом, замершая посреди танцпола, когда все устремляются к телу его матери.

Все, что мы делаем, это обмениваемся взглядами, но я знаю, о чем он думает.

Я сделала другой выбор. Тот, которого он не ожидал, тот, к которому не готовился.

Но я также знаю, что он не использует это против меня. Он ненавидит свою мать так же сильно, как и я, хотя, вероятно, сейчас этого не понять. На его лице все написано. Неожиданность настигает его, но я не могу определить, нравится ему это или нет.

Наши взгляды рассказывают историю.

Это моих рук дело.

Я сделала то, на что никто не считал меня способной.

Стала хладнокровным убийцей.

Ванесса

Настоящее, несколько дней спустя…

Феникс сидит в своем кресле и пялится на меня, вращая нож в руке. Интересно, что происходит в его голове, когда он вот так на меня смотрит. Словно я пойманная им добыча, и теперь он решает, что со мной сделать. Я просто сижу молча в своей клетке, жду, пока он сделает следующий шаг. Сопротивляться не стану. Не стану протестовать. Я дам ему все, что он захочет… чтобы в итоге снова получить от него свободу.

Уже не уверена, что он по-прежнему планирует убить меня. Если бы это желание было столь уж реально, то он бы уже воплотил его. Скоро начну думать, что у него зародились сомнения, так что стоит удостовериться, что у меня получится их использовать против него. Может, помогу ему вспомнить время, когда он любил меня.

Спустя некоторое время Феникс встает и направляется к клетке. Ухмылка на его лице выражает ярость, но при этом ей невозможно сопротивляться. Я обхватываю прутья пальцами и смотрю на него взглядом преданной собаки, в надежде получить поблажку.

— Прекрати хлопать своими ресницами, Ванесса. Это тебе не поможет.

Я дергаюсь, когда он опускается на колени и наконец-то снимает клейкую ленту с моего лица. Стону, когда он срывает ее, потому что после нее остается жжение.

— Спасибо, — отвечаю я.

— Хмм, — хмурится он, вскидывая голову. — Ты никогда не была благодарной. «Спасибо» очень странно звучит из твоих уст.

Отвечаю ему улыбкой.

— Что ж, все бывает впервые.

Феникс лишь смеется и качает головой.

— Ты... ты та еще штучка, ты это знаешь?

— Все так говорят. А я не понимаю этого.

— Или просто не хочешь, — он откашливается. — Повернись.

Делаю, как он говорит. Феникс берет мои руки и защелкивает на запястьях наручники. Затем хватает кожаный поводок и пристегивает к кольцу на моей шее. Ключом открывает замок на клетке и вытягивает меня.

— Выходи.

На руках и коленях я выползаю из своей маленькой тюрьмы, в которую он меня поместил. Это сложно, учитывая, что руки не свободны, но мне удается. Феникс тянет за поводок, вынуждая меня поднять шею так, что приходится сесть на пятки.

— Вставай, — звучит его команда.

Не разрывая с ним зрительного контакта, медленно поднимаюсь. Поводок натягивается сильнее, и я лечу в его объятья.

— Осторожней, Принцесса, — улыбается он.

— Ты потянул, — пытаюсь устоять без помощи его рук и ища за что ухватиться.

— Хочу, чтобы ты почувствовала, что это такое — быть подконтрольной кому-то, — произносит он, притягивая меня к себе за ошейник. — И как тебе?

— Неправильно.

Левый уголок его губ дергается вверх.

— Неправильное иногда может иметь положительную сторону. — Он поднимает нож в руке и проводит им по моей щеке, заставляя меня содрогнуться. — Мне так больше нравится… — мурлычет Феникс. Затем впивается лезвием мне в кожу. Мне с трудом удается не издать ни звука, пока кровь скатывается по лицу.

— Такая красивая… — слышится его шепот. — Такой позор, что придется пустить все по ветру.

— Почему? — спрашиваю я, не понимая его одержимости моей кровью.

Феникс наклоняется, высовывая язык, чтобы слизнуть капельку крови.

— Потому что ты больше не сможешь лгать, как только станешь такой же уродливой, как и я. Вот только я уродлив внутри, а ты будешь и внутри, и снаружи.

— Нет, я не считаю тебя уродливым.

Он останавливается и смотрит на меня мгновение, всего лишь молча дыша.

— Лгунья, — бормочет он.

— Нет. Это правда, — отвечаю я. — Зачем еще мне становиться такой… — я сжимаю губы.

— Возбужденной? — В его глазах воспламеняется искра. — Хмм...

Порез на щеке не глубокий, но жжется и чертовски щиплет. К черту его. Я не могу с ним соревноваться — этот парень меняет тактику поведения.

— Знаешь, я мог бы привыкнуть к этому, — говорит он.

— Что ты имеешь в виду?

Феникс наклоняется к моему уху, чтобы прошептать:

— К тебе в роли моего питомца, а не врага.