Ей пришлось приподняться на носочки, чтобы сравняться со мной по росту и обнять меня в полной мере. Я закрыла глаза и прижала ее к себе сильнее, наслаждаясь каждой секундой этих объятий. Так приятно было стоять вот так, чувствовать тепло ее тела, вдыхать тонкий аромат ее волос, напоминающий что-то нежное, цветочное, и я на минуту даже забыла, где и в какой толпе нахожусь. Я могла бы простоять так целую вечность, но спустя какое-то время Хилари отстранилась и, широко улыбаясь, стала молча смотреть на меня.

— Я так скучала, — восторженно произнесла я. — Целое лето без тебя! Ты даже не представляешь, как это было тяжело! Честно, я думала, что не выживу.

— Я тоже скучала, — ответила Хилари. — Каждый раз, когда мы созванивались или переписывались, думала, как было бы круто, окажись ты со мной рядом прямо сейчас. Мне так не хватало наших прогулок, наших вечеров…

— Больше никуда тебя не отпущу, вот честное слово, — пообещала я, и Хилари рассмеялась. — Но, раз уж заговорили об этом, как прошло твое лето? Как тебе Португалия?

— Ну, это явно гораздо интереснее, чем Джексонвилл.

— Да все на свете интереснее, чем Джексонвилл, мне кажется. — Она снова тихо засмеялась. — А если поконкретнее?

— Там очень красиво, — ответила Хилари. — Не то чтобы я много где была за свою жизнь, но это определенно лучшее место, которое я только видела. Все эти прелестные домики, улочки, природа, особенно море Ты бы видела, какая это красота! Я практически все лето провела на берегу, встречала там рассветы и закаты, время от времени даже убегала из дома ночью, лишь бы только увидеть, как выглядит побережье в свете луны, как плещутся волны… Нет, правда, это так завораживает. Когда мы только приехали в Фаро, я сразу же стала уговоривать родителей прогуляться где-нибудь вдоль берега и посмотреть на море, а когда увидела его, то еще очень долго не верила собственным глазам. Это сказочное место, и вода там даже не голубая, не синяя, а именно бирюзовая, как будто с какой-нибудь красивой картинки.

Я слушала подругу, в красках представляла все, описанное ею, и у меня дыхание захватывало от этих картин. Ни красота цветов, ни тишина лесов, ни манящая высота гор — ничто не восхищало меня так же сильно, как моря и океаны. Один только шум волн, разбивающихся о берег, вызывал во мне бурю эмоций, трепет и одновременно спокойствие — столько противоречивых чувств, которые, однако, уживались и мирно сосуществовали, позволяя телу и разуму расслабиться. Я почувствовала, как во мне зарождается зависть, но в самом лучшем ее проявлении, и, как бы сильно мне не хотелось самой все лето провести где-нибудь в Португалии, гуляя среди симпатичных домиков и встречая закат под звуки моря, я была невероятно счастлива за свою подругу.

— Боже, какая ты везучая, — восторженно произнесла я с широкой улыбкой. — Вот бы отмотать время назад и попасть в момент вашего отъезда. Честно, я сейчас готова даже несколько часов провести в неподвижном состоянии, спрятавшись где-нибудь в твоем рюкзаке, лишь бы только улететь с вами на целое лето.

— В следующий раз так и сделаем, — засмеялась Хилари и с широкой, несколько загадочной улыбкой стала изучать мое лицо. — Ну а ты? Как ты провела лето?

— Никак, — я пожала плечами и посмотрела на нее. — Как по мне, оно прошло впустую. Если чем-то оно и запомнится, так только тем, что в нем не было тебя.

— О, только не говори так. Даже самое бездарное, на первый взгляд, лето остается в памяти как нечто, во что хочется вернуться. Наверняка же было что-то, о чем хотелось бы вспоминать? Что хотелось бы повторить?

Я задумалась и, опустив взгляд, стала перебирать все события, произошедшие за это лето. Чем бы оно могло запомниться для меня? Возможно, тем, что я ночами напролет смотрела сериалы. Хотя, с другой стороны, я делаю так чуть ли не постоянно, и в этом плане мое лето далеко не уникально. Или, может, тем, что довольно часто я, дождавшись, пока люди разойдутся, вечерами сбегала на пляж, надевала наушники и сидела на желто-сером песке, глядя куда-то вдаль, думая о чем-то своем и медленно вдыхая соленый морской воздух, пока солнце пряталось за горизонт, а небо постепенно темнело и зажигалось мелкими блестящими звездами. Этот пляж был моим самым любимым местом в городе, правда, только тогда, когда там не было людей, так что последние два года теплые летние вечера я коротала именно здесь. Я не знала, зачем упорно прихожу сюда практически ежедневно, для чего смотрю на плещущиеся волны, порой даже не замечая и не слыша их, но мне это нравилось. Поначалу я бегала сюда только изредка, когда мне хотелось побыть в одиночестве, расслабиться или ненадолго забыться, но уже скоро это переросло в привычку, причем настолько сильную, что порой я даже уснуть не могу, если у меня была возможность посидеть у моря, а я ей не воспользовалась.

А еще, может быть, это лето было особенным, потому что на маму свалилась куча работы, которая требовала не только упорного труда в офисе допоздна, но и небольших, зато частых командировок. С начала каникул я видела ее дома не больше десяти раз. Даже когда она возвращалась с работы, мы практически не пересекались, поэтому можно смело говорить, что провела лето в одиночестве, впервые за всю жизнь почувствовав себя действительно самостоятельной. Конечно, иногда я скучала по вечерам, проведенным вместе с мамой, и в некоторые моменты мне очень ее не хватало, но, впрочем, это не помешало мне насладиться одиночной жизнью и хоть в чем-то ощутить себя взрослой.

— Вполне возможно, ты права, — задумчиво ответила я и тут же напряглась от оглушительно громкого звонка. — Я… Мы ведь встретимся позже, да? Что у тебя сейчас?

— Биология, — ответила Хилари.

— Черт, мне совсем в другой корпус. Тогда встретимся за школой, как обычно, да?

Хилари, улыбаясь, кивнула и ловко нырнула в стремительно движущуюся толпу, в считанные секунды полностью растворившись в ней. Я лишь проводила ее взглядом, постояла еще немного у входа, наблюдая за расходящимися по разным сторонам учениками, а затем развернулась, вошла в здание и помчалась на первый урок.

Опаздывать было нельзя: мистер Дженкинс, наш учитель испанского, терпеть не может, когда на его урок приходят хоть на минуту позже. Сам он при этом пунктуален, как часы: еще не было ни одного случая, когда бы он оказался в классе позже остальных. Обычно он приходит в кабинет за минуту до звонка и окидывает презрительным взглядом всех тех, кто по каким-то причинам задержался и зашел в класс самым последним. Если уж тебе посчастливилось быть этим последним, опаздавшим на минуту или — какой кошмар! — даже две, будь готов к тому, что мистер Дженкинс весь урок будет задавать тебе самые сложные вопросы и вне зависимости от того, как ты на них ответишь, будет прожигать тебя полным ненависти взглядом, пока ты не превратишься в кучку пепла. Короче говоря, учитель был не из приятных, и я всегда мечтала дождаться того момента, когда он сам войдет в класс на секунду позже звонка, чтобы сидеть за партой и злорадно испепелять его взглядом, каждую минуту напоминая, какую ужасную ошибку он совершил этим утром.

Приближаясь к нужному кабинету, я сумела нагнать свой класс и, облегченно вздохнув, вошла вместе с ними, а затем незаметно проскочила к своей парте, делая вид, будто сидела там уже давно. Мистер Дженкинс, конечно, уже был в кабинете. Он стоял около доски, заведя руки за спину и с особым высокомерием оглядывая только что прибывших учеников. Смотря на него в упор с нескрываемой неприязнью, я достала учебник, тетрадь и ручку. Когда закрылась дверь за парнем, вошедшим самым последним и получившим тройную порцию презрения от учителя, мистер Дженкинс начал урок.

— Надеюсь, вы достаточно отдохнули за лето, — произнес он, открывая учебник, — потому что в этом году расслабиться ни у кого из вас не получится. Только не не моих уроках.

Повернувшись с книгой к доске, он взял в руки белый мел и принялся большими буквами выводить тему сегодняшнего урока. Разлегшись на парте, я открыла тетрадь и лениво накарябала то, что было написано на доске, а затем стала беззвучно постукивать ручкой по клетчатым листкам. Мистер Дженкинс положил учебник на стол и, склонившись над ним, произнес: