— Сомневаюсь, что я вообще смогу уснуть сегодня, — пробурчала я.
— У вас есть валерьянка?
— Наверное, — пожала я плечами, наконец подняв лицо.
— Тогда точно уснешь, — мягко улыбнулся он, глядя на меня. — Хочешь, я принесу?
— Хочу, — вздохнула я, осознавая, что мне действительно нужно срочно поспать, хотя бы просто, чтобы забыть обо всем на какое-то время.
— И где можно найти аптечку?
— В ванной, это комната напротив. Она должна быть в шкафчике над раковиной.
— Тогда я быстро, — сказал Кевин и бесшумно вышел из комнаты, оставив меня в одиночестве.
Он действительно вернулся быстро: не прошло и двух минут, а Кевин уже стоял передо мной со стаканом воды и прозрачным пузырьком с таблетками. Выпив несколько штук, я тут же легла в кровать и, даже не дождавшись действия валерьянки, крепко уснула, погрузившись в кромешную тьму своего уставшего подсознания, которое на этот раз не смогло выдать ни единого сна. Оказаться в этой темноте, выпасть из реальности на несколько часов в эту ночь было особенно приятно, ведь за все время сна меня не потревожила ни одна мысль обо всем случившемся.
Когда я в отчаянии позвонила Кевину и, захлебываясь слезами, жутко трясясь и выранивая из-за этого телефон из рук, попыталась максимально понятно объяснить, что произошло, он в считанные минуты добрался до моего дома и, легко взобравшись в комнату через окно, уже стоял передо мной, наблюдая всю ситуацию вживую. Я было начала рассказывать ему всю историю, но слова выходили из меня с трудом и по пути перемешивались в один огромный ком, разобрать который в итоге не могла даже я сама. Предварительно попытавшись успокоить меня, пообещав, что все будет хорошо, Кевин схватил тело и стремительно выпрыгнул вместе с ним из окна. Что он с ним сделал, куда унес — все это сейчас совершенно меня не беспокоило. Я только испытала облегчение, когда не увидела у себя на полу жуткого вампирского трупа, смахивающего на тысячелетнюю мумию, которая чудом сохранилась до наших дней и не рассыпалась в прах. Но это облегчение было настолько ничтожным, что растворилось во мне, оставшись забытым, едва только появилось. Тело напавшего на меня вампира действительно больше не лежало у меня перед глазами, но в голове его образ возникал снова и снова, будто оно продолжало лежать на своем месте и даже смотрело на меня в ответ своим жутким мертвым взглядом.
Утром я проснулась с ужасной головной болью и ощущением, будто меня всю ночь били чем-то тяжелым по голове. В первые минуты пробуждения боль раздавалась лишь отдаленно, где-то в самой далекой части моей головы, но чем яснее становилось сознание, тем сильнее она проявлялась, пока в итоге не заполнила каждую клетку моего мозга. Схватившись за виски и с недовольными, плачущими стонами перевернувшись на другой бок, я наконец открыла глаза. В плотно зашторенную комнату едва проникал солнечный свет, и ничто, кроме часов, не могло даже примерно сообщить мне, сколько сейчас время. Потянувшись к тумбочке за телефоном, я рассчитывала увидеть любое время от семи утра до двенадцати дня, но, увидев время, я вдруг резко подскочила в кровати, чем еще больше усилила головную боль. Утро оказалось вовсе не утром: часы давно пробили три, а я проснулась только сейчас. Конечно, была суббота, и я вполне могла позволить себе проспать хоть весь день, однако для меня все же было немыслимо проспать до такого достаточно позднего времени.
На тумбочке также отыскался полупустой стакан с водой, который я, не раздумывая, тут же опустошила, выпив все до последней капли. Возвращая стакан на место, я вдруг вспомнила, как он вообще здесь появился. Очевидно, его принес Кевин, когда я послала его за валерьянкой.
Но стоило мне только вспомнить о Кевине, как события вчерашней ночи необратимо стали появляться яркими вспышками перед моими глазами. Тихо застонав не то от боли, не то от навалившихся воспоминаний, я перевернулась на живот и, закрыв глаза, уткнулась лицом в подушку. Мне хотелось отключить способность думать, заблокировать любые негативные мысли, потерять память — все лишь бы только не возвращаться каждую секунду к событиям последней недели и не чувствовать груз проблем, внезапно свалившихся на мои плечи.
Услышав краем уха, как кто-то повернул ручку моей двери, я резко оторвала голову от подушки и стала настороженно смотреть на медленно открывающуюся дверь, но, увидев за ней маму, вновь упала на кровать. Новая волна головной боли, вызванная слишком частыми и резкими движениями, накрыла меня в эту же секунду, и я надавила ладонями на виски, тщетно пытаясь заглушить очередной приступ боли.
— Надо же, ты проснулась, — произнесла мама бодрым, смеющимся голосом. — Я уже думала, что ты сегодня не встанешь.
— Правильно думала, — хмуро ответила я, переворачиваясь на бок, лицом к ней. — Сегодня я точно не встану.
Проделав небольшой путь в пару шагов, мама оказалась рядом со мной. Она села на край кровати и ласково убрала волосы с моего лба.
— С тобой все хорошо? — спросила она уже мягким, заботливым, но серьезным голосом и накрыла мою руку своей теплой ладонью. — Ты такая бледная.
— У меня просто болит голова, — вздохнув, все так же подавленно ответила я. — Я слишком много спала. Слишком даже для меня.
Мама вяло улыбнулась и принялась поглаживать мою руку, глядя куда-то сквозь нее и все время покусывая нижнюю губу. Она будто бы собиралась что-то сказать, что-то наверняка важное, но никак не могла решиться.
— Этой ночью я, кажется, слышала какой-то шум в твоей комнате, — наконец произнесла она. — Хотя, вообще-то, я слышала его сквозь сон, поэтому даже не уверена, что он был на самом деле…
— Наверное, что-то упало, — сказала я, не дожидаясь конца предложения, и сделала это очень зря: беспокойство в глазах мамы засверкало еще отчетливее и, казалось, если у нее были какие-то подозрения на мой счет, сейчас они подтвердились. — Может, я что-то столкнула с тумбочки, пока спала. Ты же знаешь, я могу.
— Конечно, — кивнула мама. — Да, наверное, что-то упало. Но… Андреа, у тебя точно все в порядке?
— Абсолютно, — подтвердила я, потирая разрывающийся на части лоб. — Все отлично.
— Просто ты вот уже вторые выходные проводишь здесь, в постели. Не то чтобы ты всегда была особо активной в выходные, но раньше ты, по крайней мере, вставала с кровати хоть на какое-то время…
— Мам, все правда хорошо, — вновь перебила ее я. — Просто… Просто я еще не адаптировалась. Со всей этой учебой, усталостью и своим сбитым графиком я не успеваю нормально высыпаться, так что приходится использовать для этих целей выходные. Когда же теперь нормально спать и отдыхать, если не в эти два дня?
— Действительно, — устало улыбнулась мама. — Я только хочу напомнить, что я, может, и пропадаю часто на работе, но все еще рядом, и, если тебе вдруг захочется чем-то поделиться, радостью или проблемой, я готова выслушивать. Просто не забывай об этом.
— Хорошо, — прошетала я и постаралась выдавить из себя максимально искреннюю улыбку, но вышла она какой-то корявой и явно натянутой.
Я старалась держаться спокойно, но после этих маминых слов все во мне взвыло от боли, на этот раз душевной, а не физической. Мне жутко хотелось рассказать ей обо всем произошедшем, о вампирах, о Кевине, но не могла. Уже не одно обещание сковывало меня и заставляло молчать: был еще и страх, страх остаться непонятой, отвергнутой и выглядеть в глазах дорогого мне человека сумасшедшей. Каждый раз, когда я уже была готова рассказать о том, что меня по-настоящему волнует, именно этот страх вставал на моем пути, заставлял развернуться и уйти, так ничего и не сказав.
Мне вдруг захотелось заплакать, и я приложила большие усилия, чтобы не дать слезам вырваться наружу. Трудно обещать быть честной и открытой, когда знаешь, что не можешь себе этого позволить.
— Ты будешь завтракать? — спросила мама, укладывая мою руку мне на живот. — Или, вернее, обедать?
— Я не голодна, — ответила я, сглотнув ком в горле и безучастно глядя куда-то сквозь стену.
