К тому, что обувь, оставившая эти следы, изготовлена по специальному заказу. Она изготовлена с определенной целью, и предназначение ее необычно. Вам разъяснят это в некоторых физических кабинетах, где работают с электричеством. Это подошвы-изоляторы.

Что это означает?..

Экспериментаторы, которые часто работают с опасными электрическими токами, облачены в специальные изолирующие костюмы. Обувь не исключение из этого правила. Человек, на котором была эта обувь, или невысок ростом, или весьма элегантен и заботится о размере своей обуви. Я склоняюсь ко второй гипотезе, поскольку следы очень глубоки, а расстояние между ними заставляет думать о человеке среднего роста солидной комплекции. Смотрите, Гудфельд, он должен был стоять здесь довольно продолжительное время, поскольку из-за нагрузки края углублений как бы смазаны, а сами следы в опилках очень глубоки. Хорошо… Он оперся о медный барьер, который тянется вдоль клеток. Смотрите, вчера медь надраили с помощью пасты и она прямо блестит.

Он осмотрел поручень через лупу.

— Очень тонкое драповое пальто, промокшее от дождя, — пробормотал Диксон, снимая едва заметные нитки с полированного металла.

— А отпечатки пальцев?

— Ни одного…

Дверь холла распахнулась, и на пороге возник охранник из осторожности не переступавший порог. Он позвал:

— Вас просят в караульное помещение!

Гарри Диксон и Гудфельд вышли наружу, закрыв на ключ дверь за собой. Переступая порог, сыщик рассеянно глянул на охранника, пришедшего за ними, и вдруг остановился:

— Надо же, старый знакомец! Как ваши дела, Боб Джарвис?

Человек покраснел и неловко поклонился.

— Очень хорошо, господин Диксон. Как вы видите, я теперь честно зарабатываю на жизнь, и меня нельзя упрекнуть в дурном поведении.

— Это делает вам честь, Боб, — кивнул сыщик. — Я и не ожидал иного от человека доброй воли, как вы, несмотря на ваши… беды.

Гудфельд воскликнул в свою очередь:

— Честное слово, это — каналья Джарвис! Значит, с Олд-Бейли навсегда покончено, и месяцы тюрьмы, которые вам присудил этот почтенный судебный орган, пошли вам на пользу.

— Совершенно верно, интендант, — откровенно ответил охранник, — комитет защиты бывших заключенных помог мне устроиться сюда на службу. Служба здесь не из легких, потому что новичкам, вроде меня, приходится дважды в неделю дежурить по ночам в дополнение к дневной работе.

— Вы дежурили этой ночью? — спросил Гарри Диксон.

— Дежурил, господин Диксон, но не отходил от аквариума.

— Это недалеко отсюда… Быть может, что-нибудь заметили?

Не…ет, — заколебался охранник.

Ну, что-нибудь несущественное, — настаивал сыщик, который обратил внимание на нерешительность собеседника.

Ну, да, чтобы я лишился своего места, — пробурчал Джарвис.

Я даже об этом не думаю, дружок, но это не причина отказывать в помощи юстиции. Юстиция оказалась к вам снисходительной, когда это понадобилось.

Джарвис почесал за ухом.

Вы правда ничего не скажете дирекции?

У меня даже не было таких намерений, как и у Гудфельда, — твердо сказал сыщик.

Видите ли, — наконец заговорил сторож, — опять мое доброе сердце или слишком большая слабость к бедам других, если так можно выразиться, сыграли со мной злую шутку. В Лондоне немало бедняг, которые не знают, где спокойно выспаться ночью. Кое-кто остается здесь. Их немного, а потому их попросту не замечают. Они спокойно отсыпаются здесь на соломе в пустых конюшнях. Мне жалко их выгонять.

И кто же спал вчера в этих дворцах? — рассмеялся Гарри Диксон.

Должен признаться, довольно странный тип. Он мне показался больным, таким бледным он был, бледным как смерть! Так говорят, чтобы описать человека, который плохо себя чувствует, но этот… Если бы он не шевельнулся, я подумал бы, что он умер несколько дней назад. Он был буквально зеленым. Очень неплохо одет, но ведь нередки люди не в лохмотьях, похожие на джентльменов, не так ли? Когда я наткнулся на него и чуть грубо спросил его, что он здесь делает после закрытия зоопарка и в такой поздний час ночи, он мрачно застонал и дрожащей рукой протянул мне деньги.

Я сказал ему: «Сохрани их для себя, тебе они нужней». А поскольку он выглядел совсем больным, я поставил рядом с ним фляжку с чаем, предложив осушить ее и сказав, что за фляжкой вернусь утром. Я так и сделал, но он даже не прикоснулся к фляжке.

— Очень странно видеть, что какой-то бедняга отказывается от столь щедрого дара, — заметил Гарри Диксон. — Вы не видели, как он уходил после открытия зоопарка?

— Нет, кстати, входные решетки были открыты только для персонала и полиции. Но человек вряд ли испытал трудности, когда покидал зоопарк, поскольку рядом с помещением для обезьян, к примеру, стены очень низкие, а когда светлеет, охрану там снимают.

— Боб, — обратился к Джарвису сыщик, — будьте любезны сообщить господам, которые ждут нас в караулке, потерпеть еще несколько минут. Мы сначала посетим конюшни, а вернее, то помещение, где ваш протеже провел ночь.

— Это совсем рядом… Отсюда видно. Успеха, господа!

Конюшня, указанная Джарвисом, была небольших размеров. Раньше здесь содержали пару лам, но с тех пор ее использовали только для хранения сена.

— Можно сказать, что мы ищем иголку в стоге сена, — недовольно проворчал Гудфельд.

Гарри Диксон внимательно огляделся, освещая помещение своим электрическим фонарем.

— Ничего, — с разочарованием вздохнул он и вдруг, подняв голову, принюхался к воздуху. — Странный запах, Гудфельд?

— Теперь, когда вы это сказали, я тоже нахожу его странным, — ответил полицейский, — но не могу определить его природу.

Сыщик поднял охапку сена и поднес ее к носу.

— Вот, — с торжеством сказал он. — Человек должен был лежать здесь, и этот необычный запах от него. Надо сохранить эти соломинки.

Они покинули конюшню, чтобы направиться туда, где их ждали, но сыщик внезапно развернулся и вернулся к помещению для хищников.

— Вы что-нибудь забыли? — удивился Гудфельд.

— Нет, направляюсь к кое-кому за консультацией.

— В помещении для хищников? Но там никого нет!

— Здесь вы ошибаетесь. Место забито постояльцами, существами, которые могут дать добрый совет.

Но кто? — Гудфельд недоумевал.

Тигры, друг мой… тигры!

Гудфельд тряхнул головой, но он слишком хорошо знал своего гениального друга, чтобы осмеливаться противоречить ему на тропе войны. Его непонимание быстро переросло в невероятное удивление, когда он увидел, как Гарри Диксон подошел к клетке с великолепным сибирским тигром и издали поманил его пучком сена, вынесенным из конюшни.

Вначале огромный хищник не шелохнулся, но вскоре по его загривку пробежала дрожь, взгляд вспыхнул, и он, негромко порыкивая, ткнулся головой в прутья, пытаясь ухватить зубами соломинки.

Вот! — торжествующе воскликнул сыщик. — Консультация закончена. Тигр ответил на мой вопрос.

Удивленный и обескураженный Гудфельд заворчал, но его друг продолжал говорить тем же торжествующим тоном:

Теперь нам известна природа запаха в конюшне, мой дорогой Гудфельд, это — женьшень, знаменитая тигровая трава, запах которой притягивает опасных хищников. Не знаю почему, но это издавна известно.

И что дает нам это знание? — проворчал суперинтендант, вовсе не убежденный словами сыщика.

Это очень много, Гудфельд, — серьезным тоном ответил Диксон, — если знать, что женьшень крайне редкое растение, и я не знаю ни одного места в Лондоне, где есть хоть одно такое растение, несмотря на обилие ботанических садов! В Лондоне, что я говорю, во всей Англии и, несомненно, на континенте!

Полицейский только помотал головой и пробормотал:

Знаете, господин Диксон, когда я сталкиваюсь с таким колдовством, то всегда отступаю и оставляю вам поле действий… Если бы речь шла об обычном преступлении с применением ножа или револьвера, а тем более цианистого калия, я бы ничего не сказал… но трава, от которой чихают тигры!