Пуля задела правый висок по касательной и отрикошетила в сторону. Голова дернулась, кожу обожгло, я полетел на землю. Над головой продолжали лететь пули.

Я вскочил как Ванька-встанька, в метре от себя увидел целящегося духа и вздрогнул, когда вместо выстрела его автомат сказал «клик».

Нет, им точно надо пройти «курс молодого бойца». После боя в лагере они не заменили магазины. Первый урок курса я решил преподать прямо сейчас. Первый и последний.

Выхватив «сангар» я кинулся на хунхуза с пустым автоматом. Он, не сводя с меня, круглых, как блюдца глаз, поочередно нажимал курок и дергал затвор. С каждым лязгом вскрикивал, быстро и тяжело дыша.

Я поднял руку с ножом, целя ему в глаз, он рефлекторно закрылся автоматом и получил клинок в открывшееся правое подреберье. Умер сразу и пока я вытягивал из раны нож, мне прилетела вторая пуля. В плечо.

Боль я не почувствовал, просто крепкий тычок, но этот тычок опрокинул меня назад на один из трупов. Я хватался за землю, за труп, за заросшие мхом и грибами корни деревьев, между которыми упал. Начал вставать, но «труп» вдруг схватил меня за рубашку и за волосы, и потянул к себе.

Я вырывался, но оказавшийся живым хунхуз, один из тех, кого я срезал автоматной очередью, навалился на меня, тянулся к горлу и что-то мычал. Я пытался ударить его ножом, но нас плотно прижало друг к другу, и я никак не мог развернуть руку для удара.

Тихая стрельба наверху прекратилась, но ненадолго. Через мгновение, последний из оставшихся на ногах духов появился над нами и вскинул автомат.

Я взвалил на себя хунхуза, вцепившегося мне в горло и почувствовал, как он задергался под выстрелами. Но калибр 8.6x70, как уже говорилось, был выбран, чтобы пробивать бронежилеты, поэтому сквозь человеческое тело пули прошли легко, и я снова почувствовал тычки. Задрожала рука. Как ни странно, опять никакой боли и конечности не онемели.

Стрельба прекратилась. То ли последний оставшийся в живых хунхуз ужаснулся, что своего подстрелил, то ли посчитал дело сделанным. То ли и у этого дебила до кучи, патроны кончились.

Искать ответ я не стал, равно, как и дожидаться второй очереди. Скинул с себя труп и в лучших кинотрадициях метнул нож в противника.

Противнику обрызгало кровью лицо, которой был измазан нож. А сам клинок пролетел мимо. Мимо и криво. Короткая очередь, прошившая хунхуза на мне, попала в нож. Поэтому я и чувствовал тычки, дрожание руки, но остался жив.

Дух дернул головой, уклоняясь от ножа, вновь вскинул автомат, но я уже выпрыгивал на него, отвел ствол в сторону, выстрел ушел в землю рядом с ногой.

Мы покатились по земле. Боль в плече, куда попала пуля, не чувствовал, но двигать той рукой было сложнее. Хунхуз пытался высвободиться, изворачиваясь, развернулся в моих недружеских объятиях, но только облегчил задачу по собственному удушению. Я взял шею в замок и откинулся назад.

Дух выронил автомат, захрипел, заколотил по моему предплечью. Может, решил, что мы в зале? И я его теперь отпущу, раз он сдается?

Противник кинулся-качнулся влево и захлопал по земле, ища автомат. И тут начал подниматься один из подстреленных вторым пистолетным выстрелом. Он шатался, держал руку у живота, из-под руки густой струйкой лилась кровь. Громко застонал, обвел поляну мутным взглядом, увидел борющихся нас и вяло двигаясь, встал на четвереньки.

Я усилил захват, надеясь побыстрее закончить здесь и заняться очередным ожившим, но чхоме с которым мы играли в обнимашки, дотянулся наконец до автомата, и я получил прикладом по голове. Плашмя. Не очень сильно. Но по левому виску. Ободранному и обожженному.

Я взвыл от дикой боли и чуть было не разжал руки, но выдержал. Как и следующий удар. Третьего не последовало, хунхуз стал обмякать, я подождал еще несколько секунд и только начал разжимать руки, как получил еще раз прикладом по ране. Я опрокинулся, руки разжались и дух выскользнул из захвата.

Новый противник, продолжавший пьяно бродить на карачках по лужайке, наткнулся, наконец, на автомат и поднял его одной рукой.

На земле передо мной, лежал «сангар». Черное от крови лезвие, щербатое от пулевых попаданий, искривленно почти под прямым углом.

Я схватил нож обратным хватом и ударил полупридушенного духа в живот, когда он размахивался автоматом для нового удара.

Он застыл, ухнул, лицо сморщилось, будто он собирался заплакать.

Я ударил еще раз. И еще.

Над головой прошла очередь. «Оживший» дух стрелял одной рукой, вторая была нужна для поддержки. Встать он не мог.

Не вставая, я вырвал автомат из мертвых рук зарезанного противника, направил на стрелявшего и нажал на спусковой крючок.

Начинаю привыкать к звуку «клик». Патроны кончились и у этого.

Зато у стоявшего на четвереньках хунхуза был полный магазин. Очередной выстрел просвистел у самого моего уха.

Да когда он сдохнет?! Из него кровь хлещет, как из свиньи, а он на крючок жмет.

Дух упал на одно плечо и мутными глазами выцеливал меня.

Я отбросил бесполезный автомат и отпрыгнул в сторону. Хотя новым выстрелом он вспахал землю аж в пяти метрах от меня. Я продолжал уворачиваться, несколько пуль пролетели в опасной близости, но нужного теперь звука «клик» слышно не было.

Я устало попрыгал еще минуту, хунхуз больше не стрелял. Берег или патроны, или силы. Не сводя с меня тусклого немигающего взгляда, уперевшись автоматным рожком в землю, пытался поспеть дулом за моими прыжками.

Кинулся на него, когда он уронил автомат и прежде, чем поднял его снова, я, и сам, почти ползком, падая, подскочил к нему сбоку, схватил за волосы, задрал голову и провел кривым осколком ножа по горлу.

Хотелось прислониться к дереву и отдышаться. А то и просто лечь. Еще больше хотелось броситься к сумке с медикаментами. Но я вытащил из-за пояса убитого духа «зяблика» и обойдя поляну, пустил каждому валяющемуся телу пулю между глаз. Не нужны мне новые ожившие.

Только после этого, заплетающимися ногами рухнул перед сумкой и всадил в себя два тюбика аллилфанола. Один в бедро, другой в шею. Знаю, что нельзя и как это опасно. Говорю же, мне плевать было на правила.

Сразу вкатил себе еще изобромид, чтобы смягчить фосфорное отравление, наверняка начавшееся после обстрела.

Забрал у одного из духов «сангар» и направился к лейтенанту. Увидев его полный ужаса взгляд понял, что он не узнавал меня.

— Ефим, чего смотришь? Это же я.

О моем коридорном флирте с Вероникой Шабалов узнал в тот же день. Подозреваю, что благодаря пискле. Ее, к слову, звали Мариной. Узнал и ждал меня на дорожке аллеи ведущей к общаге.

— Ты с первого раза не понимаешь, значит, — кивнул он, только завидев меня, когда я вышел из-за поворота. И двинулся навстречу.

Игорь не собирался вести долгих дискуссий и бить меня начал сразу.

В своем воображении я уже представлял этот поединок. Только за сегодня раз пять. В нем я благородно позволял нанести Шабалову первый удар. Уворачивался, выпрямлялся, наносил четкий и правильный ответный «хук», затем сразу подсечку под колено. Как учил отец. Набрасывался сверху, брал на рычаг плеча и зафиксировав, добивался признания его неправоты и извинений.

С благородным ожиданием первого удара все получилось. А вот дальше пошло не по плану, так как увернуться мне не удалось. Бил он необычайно быстро. Метил в челюсть, попал по скуле и у меня из глаз полетели искры. Я впервые понял, что значит это выражение. Шабалов благородством не страдал, так как на руке у него был прозрачный, почти невидимый кастет.

Я рухнул на плитки, сенсорный рулон снова упал, закатившись за бордюр. «Он, что? Каждый день с собой в школу кастет носит?» — посетила голову несложная мысль. Дальше думать стало сложнее, так как я получил пинок в челюсть, почувствовав, как ломаются зубы и как это больно.

Шабалов опустился рядом со мной, поднял мне голову за волосы, но в глаза нее смотрел. Он вообще не смотрел на меня, а куда-то в сторону.