— Это глупо. И ты не знаешь куда идти!

— Знаю где искать. Я заплутал после оврага, отвлекся, но разделились они здесь. И уверен, что найду следы.

— Какие следы?! Двадцать второй век заканчивается. А время следопытов закончилось давно!

— Ты все время забываешь, что я лесной человек. И что мы с тобой на дикой планете в медвежьем углу Вселенной. Это и мое время, и мое место. Спрошу еще раз — ты со мной?

— Ты не понимаешь…

— Да хрен с тобой, — я повернулся и пошел.

— Подожди!

— Идешь?

— В какую сторону лагерь?

— Ты же только что собирался туда идти.

— Я лишь видел, откуда ты вышел.

— На юг и иди. До оврага. Там осторожнее — змеи кишат. Найди где его перейти, потом начнутся кусты вроде можжевельника, только лилового. Иди так, чтобы они с левой стороны были. Только осторожнее, там все сухими листьями засыпано. Тонкие, плоские, скользкие. Не навернись. Пару километров пройдешь, увидишь холм. За ним второй. Там лагерь. Точнее, что от него осталось.

— Овраг? Змеи?! Что значит, найти, где перейти? Как ты перешел?

— Ты вообще, как в разведку попал? — у меня впервые мелькнула мысль, что, я его переоценивал по всем статьям. Просто не хотелось думать, что раз сын генерала, то мажор бесполезный. Да и в бою, я его видел уже. Год назад около Окалинского горного парка, что на Хуракане высадились боевики, нанятые прежним владельцем мраморного карьера, в силу каких-то юридических перипетий, преставшего быть таковым. Хотели все сделать быстро и по-тихому, но ситуация, как в таких случаях часто бывает, переросла в локальную войнушку и пришлось вмешаться нам.

Тогда, Михаил, то бишь Ефим проявил себя вполне неплохо. Говорю же, трусом он не был. Но вот сейчас…

— Твою мать, Скиф! Ты нарываешься!

— Ага. Я ж под кайфом. И никогда не поминай всуе мою маму. Никогда.

Я остановился у края поляны. Следы и искать не надо. Духов здесь, действительно, было около сотни, еще и тащили что-то. Куда идти понятно.

— Хрен с тобой, пошли вместе. Но говорю же, — это глупо!

— И хрен со мной, и ты со мной. Хоть желание загадывай. Но я глупый, не буду.

Как же хорошо, когда не больно! И погода классная. Ветерок принес аромат древесной смолы, листва шелестела как музыка. Какое все вокруг яркое и чистое. Ребят точно вытащу. Вытащим, точнее. Нормальный парень все-таки этот Ефим оказался. Согласился пойти ребят выручать.

— ПНВ есть? Любой? Шлемов у трупаков не было.

— Нет. Лагерь они полностью выгребли. Из техники только к лазерный указатель к автомату. Твой, я так понимаю?

— Точно. Не надо, себе оставь если хочешь. Вроде, как трофей. Лучше скажи, как жив остался?

Я рассказал.

Мы шли по следам с оглядкой, но быстрым шагом. Духи чувствуется, беспечны и скорость сейчас важнее. Если повезет, догоним их еще до того, как стемнеет.

— Ефим, спрошу — ответишь?

— Ты уже спросил.

— Отец тебя в разведбат зачем отправил? Ты мог бы гарнизоне каком-нибудь спокойно служить. А то и в штабе.

Ефим кратко ругнулся и сплюнул.

— Как я этот вопрос не люблю.

— А что часто спрашивают?

— Да постоянно. И всегда с таким душевно-понимающим видом, будто сейчас водки в мой стакан плеснут. Отец сказал, чтобы стать настоящим офицером, надо побывать в шкуре солдата. У него вообще пунктик на эту тему. С детства слушаю высказывания всех этих Сунь Цзы, Гая Мария, Суворова. Воинская честь!

— А сам как к этому относишься?

— Что отпахать в поле должен? Да нормально. Прав батя… жаль ПНВ нет. У духов-то их полно. Причем наших.

— Да не работают они ни хрена. На духов уж точно. А если и работают, не включат их духи. Ни автоматы стационарные, ни компакты на глаза. Во-первых, не знают — как? Во-вторых, они не ждут нас.

— А если по рации свяжутся с теми, кого ты покрошил?

— Я не видел у них рации.

— Точно. Тогда…

— Ефим расслабься. Нельзя всего бояться. А твой батя, когда мы на связь сегодня не выйдем, может послать дрон раньше? Все-таки генерал, командующий операцией.

— «Нельзя бояться…». Это ты под аллилфанолом так говоришь.

— Тебе дать? В сумке наркоты, как у дилера в новосибирском метро.

— Нет. Мозги нужны чистые.

— Так, по поводу дрона — что? Может раньше выслать?

— Не знаю Скиф. Вообще батя у меня аккуратист. Дисциплина во всем. Один раз только на моей памяти выпил, и то после этого, заставил соседа, который нам в стену дрелью тарахтел, маршировать по лестничной клетке. Сначала соседа, потом его жену, что за мужем в коридор выскочила.

— Уржаться. И что?

— Что? Так и маршировали, — он в трусах, она в халате, пока соседи фараонов не вызвали. Так батя и их заставил. Второй колонной. А куда деваться? Он на них засаду устроил, по всем правилам военной науки. Пропустил мимо, засев под лестницей, зашел в тыл и приказал сдаваться. Затем строится. Ну и маршировать.

— А менты что?

— А что менты? Говорю же, сзади его не ждали. Они и стволы из кобуры достать не успели, а у бати «Леваш» в руках. Скандал потом был. Но замяли.

Чтобы не расхохотаться пришлось руку прикусить. Да нормальный он парень! И чего все бочку на него катят? Как красиво солнце в просвет листьев светит!

Ефим продолжал:

— Отец рассказывал, что в молодости пил много. Он сразу после учебки попал на какую-то войнушку, до сих пор засекреченную. И вроде там горячо очень было. Признавался, что когда на Землю вернулся долго без канонады уснуть не мог. Тогда и пить начал. Когда понял, что спивается, завязал.

— Стой! — я схватил его за плечо, — слышишь?

— Нет. Что?

Это был пока даже не звук. Просто легкая волна прошла по земле и по воздуху.

— У тебя глюки. Тихо все.

— Слушай.

Тоже самое, но теперь еще и задрожала земля. Судя по выражению лица лейтенанта, это он почувствовал.

— Это там, за…, — я споткнулся, подбирая выражения. Деревья бора напоминали и пихту, и ель, но с широкими хвойными иголками и обвешанные узловатыми красными лианами, — за деревьями вообщем.

Непривычно, когда в знакомый по-своему, пейзаж, вкрапливаются такие вот мелочи. Обычные, казалось бы, деревья. Почти как земные, но не зная названий, путаешься.

Пройдя сквозь бор, мы вышли, точнее, выползли, к прогалине. Расступившиеся деревья открыли вид на реку. И тут у меня отвисла челюсть.

Гари обычно тянутся на десятки и сотни километров леса. Но поваленные столбы и выжженная земля, как правило, результат лесных пожаров, контролировать которые крайне сложно. Здесь же, последствия бушевавшего когда-то пожара, показывали, что он был контролируемым. Я бы сказал тщательно очерченным.

— Как спутники не смогли это засечь?!!

Оба берега неширокой реки, были вырублены, земля выжжена. Но смотрел я не на гарь. Я смотрел на колоссальную строительную площадку, по которой маршировал, сверкающий сигнальными огнями, не менее массивный шагающий кран.

В детстве, отец брал меня на съезд лесоводов в Зырянке, и я видел строительство очередной ветки чукотско-якутской железнодорожной магистрали. Масштабное строительство, заполненное суетливыми людьми, машинами, строительным мусором и предметами, о назначении которых только догадываешься. Из всех воспоминаний осталось, что строил какой-то СУ, я запомнил, потому что меня слово рассмешило, и общее ощущение масштабности происходящего. Сейчас я испытал тоже самое.

В голове возникли ассоциации, и я мог с уверенностью сказать, что здание с криво воткнутым в него открытым контейнером — арматурное производство, а освещенный синим светом ангар без стен, где суетились многочисленные роботы на гусеницах — автомобильная база. У реки с катера выгружали пузатые коробки, закрытые целлофаном. Пристань грязная, покрытая цементной белой пылью и обрывками тряпичных пакетов. Ближе к нам стояли бетонный завод, мастерские, склады, еще что-то. Что-то, чего у ушедшего в леса народа чхоме никак быть не могло. Посредине сверкал стеклом четырехэтажный офис.