Теперь можно о ней забыть. Забыться… И пошалить.

Какими дивными возможностями я для этого располагаю!

Через мгновение уже не чопорный вельможа я, а двенадцатилетний мальчишка в шортах и кроссовках на босу ногу.

И то ли бегу… То ли лечу…

Уже со сверстниками играю в футбол. Из рогатки по бутылкам стреляю. Лазаю по деревьям. Убегаю от стражей порядка.

Как хорошо! Как хорошо забыть обо всём на свете, что препятствует тому восприятию жизни, что дано только в детстве! Но в детстве у меня не было тех степеней свободы, что есть теперь.

И птицей быстрокрылой я взмываю в небо. Высоко! И вижу всё, что видят птицы. И более того.

Под крыльями моими странная, мудреная архитектура, река и Океан – до горизонта. Горы, улицы, люди… Как много их! Сколько красок!

Но больше всего их на рынке – людей и красок. И я среди них – как они – эти люди. И не совсем как они.

Я для них иностранец.

Но мне нравиться их любопытные взоры и удивление. Их добрые глаза и улыбки.

Видимо, странно себя веду я: интересуюсь всем, задаю много вопросов. Пытаюсь говорить на их языке. Неумело, на ходу вспоминая слова. Запоминая те, которым меня учат.

И так мне нравится это! Всё и все.

Но. Особенно нравится мне одна девчонка. Она родителям помогает своим: раскладывает фрукты на прилавке. И так увлечена композициями из них, что никого вокруг не замечает.

Я смущён. Но достаточно смелости в себе нахожу, чтоб подойти к ней и спросить:

– Это игра?

– Такой игры нет. Но я придумала её, – девочка отвечает и дарит мне взгляд своих тёмных внимательных глаз. Вижу её удивление, но не подаю виду и говорю, что мне нравится, как она уложила фрукты.

– Но почему нравится? – любопытствует она.

– Потому что это красиво.

– Но почему красиво?

Мне двенадцать лет, и я не знаю почему. Поэтому – меняю интонацию:

– Потому, что это красиво.

Ответ мой собеседнице ничуть не кажется странным. И возможно, её даже убедил. Но тут подошла мать девочки и подключилась к нашей беседе:

– Самые красивые фрукты те, что проданы.

Своё слово сказал и отец:

– Бери, сынок, что хочешь.

– Только перед едой всё надо мыть, – добавила мать моей подружки. Но. У меня уже и план созрел:

– А можно я помогу вам фрукты продать?

Мои новые друзья смеются.

– Что ж, попробуй, – даёт согласие отец.

– Для этого я только должен знать…

И я обращаюсь к девочке:

– Как твоё имя?

– Йеанни́е, – отвечает она.

– А я Сиге́о, – представляюсь и тут же обращаюсь к тем, что уже засмотрелись на нас:

– Мадам, эти манго созрели в сказочно красивом саду. Поэтому они такие сладкие как мёд и свежие, как дуновенье ветра… Сеньор, такие сочные и ароматные груши, как эти, вам не купить больше нигде. Смотрите – сколь совершенны их формы! А цвет. А какой аромат!

Такого продавца, как я, здесь с роду не бывало. Поэтому от покупателей отбоя нет.

Охотно я вступаю в разговор со всеми на любые темы. Но, в сущности, внимание моё приковано лишь к Йеанни́е.

Она… как бы не продавала ничего. А просто дарила людям. Дарила им, как дарят радость. Аккуратно и красиво всё укладывала… подавала – с достоинством и уважением. С улыбкой приветливой и доброй.

А я восхищался ею. Не понимая… что со мной происходит. И мне не хотелось ничего понимать. Ничего! Только хотелось, чтоб это длилось вечно.

Но как скоро мы всё продали! И почему так спешили? Куда?

И вот – мы вчетвером среди пустых корзин. Что дальше?

Однако отец Йеанние такому повороту дел рад. Хватает меня. Над собой поднимает. Несёт! Кружится сам словно в танце. Говорит мне:

– Ты герой сегодня, Сигео! Так быстро мы ещё плоды трудов своих не продавали.

А когда ноги мои снова касаются земли, мать девочки обнимает меня и прижимает к себе с умилением… Спрашивает:

– Я надеюсь, твои родители не заждались тебя, Сигео?

– Не беспокойтесь, сеньора, они меня не потеряют. Я только ещё хотел…

Ах, до чего ж милы и понятливы эти филиппинки! Мать девочки улыбается и делает вид, что ей безотлагательно необходимо поговорить с мужем. Берёт его за руку и отводит в сторону.

А я подхожу к Йеанние. И с минуту мы стоим молча.

Потом… она дарит мне улыбку и подходит ближе. Смотрит внимательно мне в глаза.

– Йеанние, – наконец я произношу.

– Ты хотел мне что-то сказать, Сигео?

– Да. Это очень важно. Та игра, что придумала ты, – самая лучшая. И самая…

– Красивая? Но на витрине нет ничего. Красоту мы продали. И её больше нет.

– Нет, Йеанние. Она есть. Только она теперь не на витрине. И ты не можешь её увидеть.

– Но где она? И кто может её видеть?

– Я могу. Потому что смотрю на тебя. И в тебе её вижу.

– Не знаю, – задумчиво и смущённо отвечает девочка, – а завтра придёшь ты?

– Я очень хотел бы, но…

Но мне подаёт сигнал браслет Зандора – опасный, как гремучая змея, – не для меня опасная змея.

И я уже только внешне мальчишка. А в самом деле…

Не это важно теперь. Что мне сказать ребёнку? Мне так важно правильно ей ответить! Но времени нет. И я говорю уже отступая:

– Я приду. Скоро. Если ты меня не забудешь.

И срываю с руки браслет и со всей силы бросаю в небо.

И там – на безопасной высоте – попадает в него ракета, – ракета, запущенная с эсминца Зандора. Взрывается! И мириады разноцветных искр летят сквозь мирное пространство жизни.

И это тоже красиво (?). Но… как всё – преходяще.

И нет меня перед глазами Йеанние. Словно и не было.

Не было? Но губы девочки произносят моё имя. Я знаю. Но что мне в том? Может быть, и это не важно?

Тогда важно что? Может быть, то, что я бегу к Океану? Туда, где теперь логово Зандора?

Йеанние…

Но ведь и я её не забуду.

Почему?

В это время эсминец ВМФ России с Командором на борту уже лениво покачивался в тёплых водах Океана – неподалёку от острова Лусон.

Образцовый порядок и безупречная чистота царили в каждой «клетке» этого монстра-гиганта. Белый корабль словно красовался, «играя мускулами» на спокойной глади Океана, – в лучах помпезного заката.

И вот из тренажёрного зала в стильных трусах на палубу выходит Зандор… в трусах канареечных – предельно щедрого покроя.

Часть палубы занимает бассейн. У его края Зандор останавливается, скидывает поднадоевшие ему «одежды» и прыгает в охлаждённую воду, часть которой ввиду не шутейной массы купальщика далеко летит за пределы «купальни».

Долго ли, коротко ли, нарезвившись в ней вдоволь, «Солнце Прогресса» восходит на палубу с другой стороны бассейна, где уже с нетерпением ждёт его адъютант при полном параде.

– Товарищ Маршал, честь имею доложить.

– Вы слышали «хлопок», милейший?

– Да, нечто…

– И не ослышались?

– Как бы точней вам сказать?

– Это же надо! Средь бела дня… О палубу шлёпнулся кто-то? Вышиб нечаянно дверь?

– Как прикажете, мой командир.

– Ну… так-то лучше. Есть версия, куда слиняло моё полотенце?

– Нет. Никак нет.

– Так выясняйте. Оно в цене пока я не обсох.

– Но… ведь я…

– Вы полагаете, я с этим справлюсь хуже? – Зандор делает несколько затейливых движений, напоминающих твист. – Ну… ведь прошу. Не заставляйте меня танцевать.

Минуту спустя, завладев желанным предметом, Командор прикрывает им часть своего величием осиянного тела и подходит к борту корабля. Смотрит пристально вдаль. Смотрит, вдыхая с наслаждением бодрящий свежий воздух.

– Позвольте доложить, товарищ маршал, – пытается возобновить «беседу» адъютант.

– Ну… и что эт-а был-а?

– Как бы и не был-а. Вспышка… Волна взрывная.

– И всё мим-а? Никого не зацепил-а?

– Товарищ Маршал.

– Говорят же вам! Впрочем… зовите.

Адъютант спешно набирает комбинацию на пульте, и на палубу немедленно ступают восемь офицеров высшего командного состава.