Литмир - Электронная Библиотека
A
A

Дороня недобро зыркнул на десятника. Тот продолжал:

— В острог ночью человек явился. Степью пробирался. Пять годов сей муж в плену татарском терпел, из неволи бежал. Поведал о том, что Мегмет и Али ведут войско под Тулу и Козельск, а про Девлетку умолчал, ни про Рязань, ни про Заразск слова не молвил. Я тому свидетель. Ему вера, а вас испытать надобно, не татарами ли вы засланы. Знаю казаков гулящих, разбойное племя! Все вы худородные гилевщики, воры, блудники и бражники!

Дороня не вытерпел, ему хотелось вцепиться в клокастую бороду дворянского сына, но он лишь сорвал с головы малахай, хватил о землю, шагнул к десятнику:

— Почто забижаешь?! Почто напраслину возводишь?! Пусть пред тобой виноватый винится, а правый ничего не боится. Не для того мы под татарскими стрелами к вам добирались, чтобы охаивания сии слышать! Истину молвим, на том клятву даю.

Раскосые глаза десятника сузились:

— Клялся слепой, что своими глазами видел. А я вот, когда ты шапку татарскую снимал, разглядел под твоими волосьями уши резаны. Уши за татьбу режут, за воровство да за покушение на господина. Уж не за прегрешенья ли, на Руси содеянные, тебе их укоротили?

Дороня качнулся к оскорбителю, Севрюк удержал за кушак, метнув недобрый взгляд на служилого, вымолвил:

— Друга не замай. Почто поклёп чинишь?! Али не ведаешь, что татары, ногайцы и турки зачастую пленникам носы и уши режут, а лбы и щёки клеймят?!

— Может, и режут. Только усомнился я в правде вашей. Думается мне, беглые вы холопы и воры, что от кары праведной в степь ушли да хану крымскому предались...

Дороня озлился, вырвался, пошёл на десятника, схватил за высокий ворот зелёного суконного тегиляя:

— Ах ты свиное ухо!

Севрюк кинулся за ним, но предотвратить раздор не успел. Высокий длиннорукий Куницын угостил Дороню тумаком. Казака откинуло, бросило на землю. Пересиливая боль, Дороня поднялся, сплюнул кровь, сжал кулаки, изготовился к броску. Севрюк схватился за саблю. Десятник отшатнулся, визгливо закричал:

— Хватай их! Вяжи воров! В остроге в поруб посадим.

Севрюк не стал дожидаться, пока большая числом сторожа схватит. Отпихнув одного из ратников, крикнул Дороне:

— Не мешкай!

Воины сторожи не успели опомниться, как казаки оказались на конях. Засечники схватились за луки и сабли, бросились в погоню. Вслед полетели стрелы, кто-то пальнул из соколка... И снова миловал Бог, дал уйти от погони.

В сумерках достигли малого острожка. На вершине холма чернели деревянные башенки и острозубое остье стен. Недалече от порубежной крепости разъехались. Когда Севрюк свернул к острожку, Дороня подался за ним, но сотоварищ остановил:

— Татары близко, может быть, у острожка уже озоруют. В лапы к ним попадём, весть не донесём. Вдвоём нам нельзя. Мегметка к Саттар-беку четверых гонцов порознь посылал, неужто мы не смекнём. Вернее будет. Ты к Николе Заразскому скачи, воеводе тамошнему всё поведаешь. Твой жеребец выносливее, а коли Саттар-бек туда пожалует, то роту свою исполнишь, посчитаешься с обидчиком.

Дороня сознавал — прав Севрюк, в душе же чувствовал, бережёт его Долгой, поэтому и посылает в Заразск. А Севрюк продолжал:

— От острожка дорога идёт, скачи по ней да по звёздам, луна светлая. Реку минуешь, легче станет, па Руси добрых людей хватает, путь укажут. — Подъехал к Дороне, пожал запястье. — Скачи.

Дороня тронул коня... Севрюк долго смотрел, пока всадник не растворился в густеющих сумерках. Уловив затихающий стук копыт, негромко промолвил:

— Успел бы. Спаси и сохрани его, Матерь Божья.

ГЛАВА ТРЕТЬЯ

Майя в 22 день писал к государю царю и великому князю с Коширы боярин и воевода Иван Меньшой Васильевич Шереметев, что пришли на резанские и на коширские места крымские и ногайские многие люди.

Разрядная книга 1475—1605 гг.

Град Николы Заразского встретил Дороню Шершня колокольным звоном. Храмы призывали к обедне. Торжественный благовест взлетал над луковками церквей, парил над семибашенным каменным кремлём, над посадом, что схоронился за деревянным тыном, над Остером и Монастыркой, у слияния которых приютился город. Протяжный и волнующий звук плыл над балками, оврагами и лесами, окружившими Заразск с трёх сторон, тянулся в степь, предупреждая находников, что это есть земля православного русского народа... Народа гостеприимного, с коим можно дружить и торговать, но который нельзя оседлать, ибо воздастся обидчику по заслугам его...

В город Дороня въехал через Острожские ворота в сопровождении трёх воинов береговой службы. Вооружённые бердышами воротники проводили казака и его спутников встревоженными взглядами. Неужто вновь лихо из степи наведалось? Такие гонцы — запылённые, изморённые скачкой, на взмыленных конях — чаще приносили худые вести...

За воротами начинался посад. Городские слободки лепились к кремлю, словно малые дети к матке. Под защитой каменной крепости жилось покойнее. Вот и сейчас посадский и приезжий люд, не ведая о нависшей над городом опасности, шагал и ехал по пыльным улицам, занятый житейскими заботами. Минуя огороды, колодцы, деревянные избы, клети, амбары, мастерские и кузни, торопились кто в храмы, кто на торг, а кто по иным делам. Торопился и Дороня. Крепился, чтобы не упасть с копя. От него зависело — многим ли жителям града суждено остаться в живых после татарского нашествия...

Вдоль рва и высоких стен кремля доехали до Никольских ворот. Дороня с удовлетворением взирал на мощные укрепления.

«Деревянную Астраханскую крепость в прошлом годе отстояли, ужель за каменными стенами Заразска не усидим?!»

Когда конские копыта застучали по деревянному мостку, перекинутому через ров, из надвратной бойницы отводной башни высунулась голова в серой стрелецкой шапке с меховым околышем:

— Кого доставили, станичные?

— Не твоего ума дело, ты Штепан-жатинщик, вот и шиди шибе в штрельне да помалкивай, — прошепелявил один из спутников Дорони.

— Я вот пальну из пищали, тогда поглядим — моё ли это дело! Ишь, пёс шепелявый! Видно, пакостен, Игнашка, твой язык, коли его подрезали.

— Не шерчай, — пошёл на попятную задира, — кажака шопровождаем, к воеводе, ш вештью тревожной.

— Коли с тревожной, езжайте. Князь в церкви службу стоит, ждите у воеводских хором.

За стенами, что сложили низом из белого известняка, а по верху из красного кирпича-железняка, было тесно. Дома боярских детей, священников, служилых и приказных людей стояли близко друг к другу. Лишь у храма Николы Чудотворца они расступались, образуя небольшую площадь. По узкой улочке добрались до воеводского двора, спешились, встали у ворот в ожидании хозяина.

— Что воевода, хорош ли? — устало спросил Дороня у шепелявого Игната.

— Княжь-то? Хорош. Вечером ш Фёдором Львовым воев опричных на помощь привёл. Ныне он в Жарайске хожяин — Хвороштинин Дмитрий Иванович. Третий дешяток миновал воевода. Умён, в бою храбр аки лев, воин умелый. Мы ш ним Полоцк воевали. Кучу ляхов побили и людей рушких отполонили да из горящего пошада вывели. Дмитрий Иванович в то время головой был. Он и под Волховом шупротив крымцев шебя показал, жа то царь его жолотой монетой пожаловал. Приходилошь с ним видетьшя, и когда он рать по вештям под Великие Луки водил...

— Постой. Молвишь, князь воев на помощь привёл?

— На помощь, — Шепелявый ухмыльнулся, — Не один ты кажачек такой рашторопный. До тебя гонец ш вештями был. Путивльшкий намештник княжь Пётр Татев шторожа донецкого Абрама Алекшеева на Москву пошлал, доложить, что меж Коломакой и Мжой большая татаршкая шакма прошла. Припожднился ты, кажачок.

— Ничего, у меня есть что князю поведать.

— Вот и поведай, вон он идёт.

От церкви Николы Заразского до воеводских хором путь недолог, конь не нужен. Князь шагал широко, высокий, плечистый, русый волос зачёсан назад, синяя суконная шапка с соболиным околышем зажата в правой руке. Воевода спешил, видимо, кто-то сообщил о прибытии вестника из степи. Подошёл, оглядел запылённых воинов, остановил взгляд умных голубых глаз на Дороне:

6
{"b":"651449","o":1}