Литмир - Электронная Библиотека
A
A
Как у месяца, как у красного,
Золоты рога, золоты рога,
Как у солнышка лучи ясные,
Как у Доронюшки кудри русые...

Сидит, посмеивается бобыль Кондрат Хромоша, тот самый, что указал Дороне дорогу к дому Прохора. Осоловел кузнец после крепкого мёда. С ним слободские ковали: котельщики, оружейники, бронники, с жёнами и без них. Напротив — соседи-гончары. Ближе к жениху и невесте посадили князя Хворостинина, Груббера и Юргена Фаренсбаха, коего в Москве прозвали Юрием. Не побрезговал обласканный государем немец явиться с Фабианом на свадьбу. Интересно любознательному иноземцу посмотреть на свадьбу русских простолюдинов. Коль князь Хворостинин соизволил, то и ему не зазорно. Глянул на Фабиана, взял полную стопу, встал. Речь повёл не сразу; дождался тишины, огладил клиновидную бородку, заговорил на сносном русском языке:

— Мой друг Фабиан молвил, жених хороший воин, а потому мы дарим ему пистолет. Сие на Руси вещь редкая и дорогая.

Вдоль столов раздался одобрительно-завистливый гул:

— Какой такой пишталет?

— Вот диво!

— Глянь, диковина заморская!

— Повезло Дороне.

Фаренсбах, довольный похвалой, высокомерно оглядел гостей, — вот, мол, мы какие! Подарок пошёл по рукам. Прохор оружие оценил:

— Хороша волкомейка, знатно сработано.

Передав подарок Дороне, поднялся во весь богатырский рост. Уж больно ему хотелось укоротить высокомерного немца, что ласкал похотливым взглядом слободских жёнок и невесту. Изрёк, будто в пустую бочку:

— И у нас есть поминок, утварь домашняя и вот это. А ну, тятя, давай! — Приняв от Евлампия объёмный свёрток, отодвинул кушанья, взгромоздил на стол. В свёртке оказались: кольчуга, сабля, два колечка и серьги-голубицы. — Вот, всё своими руками сделано! Ужель наши кузнецы хуже иноземных?!

— Верно молвишь! И мы не лыком шиты! Хорош поминок! — раздались возгласы со стороны слободских. — Мы таганок дарствуем! Топор от меня! И светец тож!

Гончары не отстают, перекрикивают:

— От нас кувшин с водолеем! Горшки, стопы и миски даём!

Крики прекратил Хворостинин. Степенно поднялся, жестом руки призвал гостей к тишине:

— Мнится, мой черёд настал! От жены своей, Евдокии Никитишны, жалую княжне-невесте рядна да малость отрезов бархата, атласа и парчи на наряды! Жениху-князю дарую кубок серебряный и сбрую новую для его коня Буйнака... А чтобы было, куда подарки девать, купил я для молодых избу в Замоскворечье, в слободке, где стрельцы да городовые казаки селятся.

Вот так князь! Вот так подарок! Всех заткнул за пояс Хворостинин. Счастлив жених, счастлива красавица невеста. А не спеть ли гостюшкам хвалебную? И вновь полилось над слободкой:

Как в долу-то берёзонька стоит,
А наша невеста белее её,
Белее её — снегу белого — лицо.
Шла наша невеста с высокого терема,
Несла она золоту чару вина,
Она чару расшибала, вино всё пролила,
Всё глядючи на него, на Дороню своего.

Поют гости, пьют, а Прохор поглядывает, чтобы вежество блюли. Помнит, что в «Домострое» писано: «Когда зван будешь на брак, то не упивайся до пьянства и не засиживайся поздно, понеже в пьянстве и долгом сиденье бывает брань, свара, бой, кровопролитие».

Кончилась песня, звякнули бубенцы на цветастой одежде скомороха, дунул в сопель, закричал задорно:

— Гуляй, народ! Веселись, народ! Наш Евлампий-батюшка дочку замуж выдаёт!

Приглашённый поп насупился, косится на размалёванную рожу потешника.

«Грех. Бесовщина, и только, а супротив слова молвить не моги, себе дороже станет. Скомороха иноземец привёл и Хворостинин из опричных. Они верные слуги государевы, от него потехам бесовским и учатся».

А скоморох всё кривляется, кричит, надрывается:

— Жениху, невесте всю жизнь быть вместе, век вековать да добра наживать!

Если бы. Только до осени и пришлось Дороне с Ульяной пожить в своём дому. Не дали татары да ногайцы молодым вдосталь намиловаться. По вестям, по указу царёву подались служилые люди — Хворостинин да Безухов — на Рязанскую землю, отгонять ворога злого.

* * *

Вернулись в студень, когда землица спряталась от злого мороза под белоснежную шубу. Радостно возвращаться в родной дом, только у Дорони радость вышла двойная. Ульяна понесла. Располнела, похорошела, плавней стала походка, неспешней движения. Веселись, казак, жди потомства. И ждал, и веселился, но капнула-таки капля дёгтя в бочку мёда. Случилось встретиться с недругом давним. Вернее, сам нашёл его подлый Куницын, не угомонился, жгла обида. Узнал сын дворянский, что Дороня при Хворостинине, выследил. Особого труда, чтобы отыскать казака, ему не понадобилось: хоромы Хворостининых знали многие. У Ильинских ворот Китай-города подкараулил Куницын Дороню, пригрозил, что всё равно выведет его на чистую воду. Дороня ответил матерными словами. Бывший десятник взбеленился, завопил, загнусавил, обзывал казака вором и изменником. В ненависти друг к другу схватились за сабли. И посёк бы Ваську казак, да вступился за того родовитый князь Фёдор Троекуров, что проезжал мимо с челядинами. Повелел изловить вора. Пришлось Дороне бежать и укрыться в хоромах Хворостинина. Князь Дмитрий в обиду не дал, с Троекуровым расстался недругом. Оттого, испытывая неудобство, молвил Дороня Хворостинину:

— Из-за меня, Дмитрий Иванович, обрёл ты ненавистников. До царя не дошло бы. Боюсь беду на тебя навлечь. Донесёт ведь, злопыхатель.

Князь, как и прежде, успокоил:

— Не робей, ныне я у государя в чести, Троекуров к царю не сунется, не то время. А злокозненному Ваське Куницыну и подавно не след нос высовывать. Ему куда подальше схорониться надобно. Заступник его, Федька Басманов, упокоился. Я тебе молвил, в обиду не дам, так тому и быть. О другом печься надо. Воротынский большое дело свершил. Помнишь ли ты, по указу государеву и по прошению князя Михаила призвали в Москву некоторых боярских детей, что на порубежье стояли, а с ними станичников и казаков бывалых?

Дороне вспомнился сбитый воевода: кустистые брови, прямой крупный нос, тёмно-русая лопатой борода, умные, проницательные глаза и неторопливая, рассудительная речь.

— Как же забыть, и нас Михаил Иванович позвал думу думать, как кон земли русской укрепить да службу наладить. Мудрый муж и вельми в делах порубежных опытен.

— Верно, в полкоустроении князь зело искусный. При взятии Казани один из первых был. На днях государем да боярами утверждён приговор о станичной и сторожевой службе. И сказано в нём многое из того, о чём мы думали. Писано, во время стоянок коней не рассёдлывать, костров в одном месте два раза не разводить, в лесу станом не вставать, стороже без перемены со своих мест не съезжать, поле перед Засечной чертой жечь, и достаточно иного, что делу нашему в пользу будет.

— То ладно. Теперь на рубеже твёрже встанем.

— Встанем. Князь Воротынский царём поставлен ведать станицами, сторожами и всякими государевыми польскими службами. Жаль, войско невелико, большая часть в Ливонии, да и сколько нам времени отведено, неведомо. Бездну дел свершить предстоит, многое не сделано в войске нашем: разладица, медлительность. Надо бы до нашествия татарского всё устрожить...

Часть II

ОДОЛЕНИЕ

ГЛАВА ПЕРВАЯ

И пришёл царь крымской Девлет-Гирей к Москве мая 24 день в четверг, на Вознесеньев день со всеми людьми, на память преподобного отца нашего Симеона Столпника, иже на Дивней горе.

Разрядная книга
16
{"b":"651449","o":1}