— Первое время у меня живите, после решим, чем помочь. Думается, воевода без крыши не оставит.

— Благодарствую на добром слове. Коли так, мне пора. Жди, Дороня, завтра к вечеру возвратимся.

Дождаться Ермака не пришлось. Тем же днём Дороню с письмом от Шуйского и Андрея Хворостинина послали в Новгород к старшему Хворостинину, Дмитрию. Дмитрий-то и сообщил Дороне, что жалованье, обещанное царём казакам, будет выдано со дня на день, но их не отпустят, а отправят воевать со шведами, кои успели изрядно отторгнуть от Московских владений. Дороня остался при Хворостинине, надеялся на скорую встречу с Ермаком. Встреча не состоялась. Казаки не пожелали идти на войну со шведами, и атаман самовольно увёл их к Дону. Дороне же пришлось ещё послужить государю и участвовать в бою под селом Лялицы в Вотской пятине, где Передовой полк под рукой Дмитрия Хворостинина и Михаила Безнина, при помощи Большого полка, разгромил шведов. После битвы государь в очередной раз наградил Хворостинина золотым, а Дороня, получив плату за службу, отправился домой.

Обратный путь пролёг через Москву, где он навестил Хромошу и завёз письмо жене Хворостинина. Из земли Московской путь казака лежал туда, куда рвалось его сердце, — к вольным степям, к светлому Яику.

Часть IV

«КАК НА ВОЛГЕ-МАТУШКЕ

ДА НА ЯИКЕ-БАТЮШКЕ»

ГЛАВА ПЕРВАЯ

олынный ветер донёс до Дорони не только запах воли, но и слухи, коими полнилась степь за время его отсутствия. Узнал казак, что содеялось на Яике лихое дело. Весной минувшего года, когда рать Дмитрия Хворостинина, а с ней и казаки Ермака готовились к нападению на порубежные днепровские грады Речи Посполитой, ногайцы с крымчаками и азовцами вторглись в пределы Руси. Запылали веси под Белевом, Алатырем, Темниковом. Перекинулся огонь войны и на ногайский город Сарайчик. В ту пору казаки под предводительством Ивана Кольцо, Богдана Барбоши, Саввы Волдыря, Нечая Шацкого и иных атаманов в отместку за разорение русских земель подвергли разграблению столицу Большой Ногайской орды. Учинили в том деле и непотребство великое, потревожили святые для степняков могилы — усыпальницы почитаемых золотоордынских, казахских и ногайских ханов: Сартака, Берке, Токтакия, Джанибека, Менгу-Тимура, Касыма и Измаила.

Гнев бия Уруса ибн Исмаила, правителя Больших Ногаев, обрушился на голову царского посла Пелепелицына. Посол прибыл в стан бия с поминками и просьбой не ходить войной на русские земли, а быть государю московскому союзником против польского короля Стефана. Теперь же дело могло обернуться худо для Московского государства. Отношения и без того складывались непросто. Большая Орда, ослабленная междоусобицами, металась от Москвы к Крыму и наоборот, старалась сохранить земли и независимость. Русских послов встречали то с великими почестями, то с бесчестием, как случилось с послом Девочкиным, которого долгое время держали в Сарайчике, а затем ограбили. Перепало сей милости и боярскому сыну Пелепелицыну. Урус накричал на посла и обвинил царя Ивана в коварстве, сказав, что государевы люди и разбойные казаки, подстрекаемые астраханскими воеводами, воевали столицу Сарайчик, грозился собрать войско и совместно с крымчаками пойти на Русь. Пелепелицын оправдывался, говорил, что государь велел казакам только стеречь перелазы и отбивать полон. Урус не унимался, тогда посол отказался вести переговоры и упрекнул в непристойном отношении к государеву посланцу. Не преминул напомнить бию и о том, что прежде правитель Больших Ногаев Исмаил приносил шерсть русскому царю, а государь водил дружбу с правителем Тинехматом и помогал ногайцам ратными людьми в войне с казахским ханом Ак Назаром, ногайские же всадники, в свою очередь, воевали в Ливонии на стороне Москвы. Эти слова не утихомирили Уруса, угрозы продолжали сыпаться на голову Пелепелицына. Такой поворот дела мог оставить посла без головы.

Русь и без того истекала кровью, отбиваясь от Речи Посполитой и Швеции, удар с юга мог быть для неё губительным. Пелепелицын провёл несколько бессонных ночей, пока гнев Уруса не улёгся и он вновь призвал посла к себе. Государев посланник пообещал доложить о бесчинствах казаков царю и заверил, что они будут наказаны. Решили уладить миром. В начале лета Пелепелицын, ногайские послы с тремя сотнями охраны и караван персидских, бухарских и кизылбашских купцов отправились в Москву. Купцы примкнули к посольству, надеялись, так будет безопасней, но ошиблись. У перелаза, невдалеке от Соснового острова, на реке Самаре их поджидали казаки. Они позволили перебраться на другой берег половине охранного отряда ногайцев, напали на них и одновременно навалились на оставшихся. Охрану перебили, купцов ограбили, досталось и ногайским послам. Государева человека Пелепелицына не обидели, но возмущения и угрозы пресекай, пообещали в противном случае утопить в реке. Казаки взяли не всех. Нескольким отчаянным ногайским джигитам всё же удалось прорваться и уйти на Москву. Они, а следом и Пелепелицын, донесли государю о разбойном нападении на посольство и иноземных купцов. Взбешённый действиями повольников, Иван Васильевич велел воров побрать и предать казни. От государева гнева казаков не спас даже посыл в Москву атаманов Ивана Юрьева и Мити Бритоуса с пленными. Пленных добыли там же, у перевоза, при разгроме шести ногайских сотен; они возвращались из набега на Темников и Алатырь. Воины признались, что они люди Уруса, но царь не хотел слушать, сейчас ему нужен был мир с Большой ордой. Вся вина пала на казаков. Буйные головы Ивана Юрьева и Мити Бритоуса отрубили на глазах ногайских послов. Остальным атаманам грозила та же участь. Опасаясь царёва войска, зимовали на Яике. В конце весны, во время речного разлива, пришёл со своим отрядом Ермак. Царская немилость коснулась и его. За самовольный уход из-под Пскова атамана ждало наказание. Дать казакам роздых после войны и пересидеть на Волге опалу не удалось. Волнения казанских татар, горной и луговой черемисы привели на реку царские воинские отряды. Для казаков наступили тяжёлые времена. Пришла пора созывать круг. Поспел на него и Дороня. К дому путь недолгий, после затяжной разлуки тянуло к родным людям, но встречу пришлось отложить: решения, принятые на круге, могли изменить жизнь Дорони и его семьи.

Кош казачьей вольницы раскинулся на берегу Яика, в месте малоприметном со стороны реки и степи. Струги спрятали в камышах, кони паслись под охраной. Бояться нападения от ногайцев и государевых ратных людей не приходилось, одним не до того, а другим далеко. Да и казачьи дозоры предупредили бы об опасности задолго до подхода вражьей силы. Но бережёного Бог бережёт. Осторожность соблюдали, знали, сильно войско порядком. А войско собралось немалое. Это Дороня определил по множеству навесов, крытых камышом, шалашам, землянкам и редким шатрам, добытым у заморских купцов. Многие гулевые атаманы привели на Яик свои ватаги. Всякого люду в достатке. Запорожцы, донцы, волжские казаки и яицкие повольники. Между ними и те, что недавно примкнули к вольному войску, в большинстве — беглые из государства Московского, реже — выходцы степных и горных народов. Разно вооружённая вольница текла к майдану.