Заплечных дел мастер выбил колоду из-под ног Мещеряка. Тело атамана дёрнулось раз, другой, затихло. Следом казнили товарищей. Тишина повисла над площадью. Ветер раскачивал тела повешенных. Никто не оплакивал смерть казаков, лишь могучий телом ногаец тайком смахнул слезу и побрёл к забору житницы, где стоял на привязи конь. Внимательный взгляд мог разглядеть в нём русского человека, но взоры горожан приковали виселицы. Аникей сел на коня, выехал за ворота. Серое небо взирало на него кроваво-красным беспощадным оком закатного солнца.

ЭПИЛОГ

лагостный, солнечный день седьмого августа тысяча пятьсот девяностого года радовал душу Дорони. Радовалась она и от ожидания предстоящей встречи с давним соратником и покровителем князем Дмитрием Ивановичем Хворостининым. Последний раз они виделись весной, когда Дороня приезжал со станицей яицких казаков к царю. До той поры возможности встретиться не представилось. После повешения в Самаре атамана Матвея Мещеряка разгневалась яицкая вольница на государя и его воевод. Во главе с Барбошей, заедино с волгскими и донскими казаками, лютовали на Волге, грабили и били слуг государевых, стрельцов, купцов да послов, своих и иноземных, чем премного досаждали Москве. Благо руки развязаны. Ногайцы после последней неудачной осады Кош-Яика попыток овладеть городком не предпринимали, войны с казаками не затевали. Да и не до того. Усобица между Большими и Малыми Ногаями растянулась на три года. В братоубийственной войне погиб Урус и один из его сыновей. Место бия занял Урмагомед, но и он большой войны ни против Москвы, ни против казаков пока не начинал. Зато крымские татары продолжали совершать набеги на русские украинные земли. Их загоны подходили к Крапивне, жгли и разоряли малые острожки и веси. Как и прежде, в числе других воевод им навстречу выходил князь Дмитрий Хворостинин, принуждая непрошеных гостей убираться восвояси. О том приходили на Яик и Волгу вести, были они разные: одни радовали, другие печалили. В год казни Мещеряка стало известно о смерти Стефана Батория. Польский король готовил новый поход на Московию, но Всевышний уберёг Русскую землю, прервал жизненный путь прославленного полководца. На следующий год не стало его противника, князя Ивана Петровича Шуйского, с кем Дороне довелось биться против Девлет-Гирея при Молодях и оборонять Псков. Тяжкими были последние дни геройского воеводы. Стараньями ближнего боярина, царского советника Бориса Годунова, на него, как, впрочем, и на других представителей рода Шуйских, была наложена опала. Ивана Петровича сослали в свою вотчину под присмотром бывшего соратника Дмитрия Хворостинина. Но и там он не был оставлен в покое, так как и сам не успокоился и продолжал тайно бороться с Годуновым, за что и был сослан в Кирилло-Белозерский монастырь и пострижен в монахи. Годунову этого показалось мало, он решил покончить с одним из главнейших своих противников. В ноябре 1588 года князь Шуйский задохнулся в задымлённой избе. К его смерти по указу Годунова приложил руку пристав Туренин. Дороня знал, что судьба изменчива, держал опаску за князя Дмитрия. Понимал, правление Годунова и царя Фёдора не вечно, в любой день всё может повернуться иначе, и враги Годунова могут содеять с его сторонником, Хворостининым, то же, что коварный царедворец содеял с Шуйским. Всем ведомо — наперёд не угадаешь, кому по ком плакать. А ещё молвят: смерть пришла, жениха нашла. Нашла она и атамана Барбошу. Спустя месяц после кончины Шуйского Богдана казнили в Москве. После его смерти остатки вольного казачества ушли с Волги на Яик в новый городок, основанный атаманом Нечаем Шацким близко от места, где раньше находилась станица Дорони. Место хорошее, но казаки знали, убежище это могло стать временным: без пополнения припасов, оружия и при постоянной угрозе со стороны Москвы и Больших Ногаев они обречены. Нечай Шацкий, Никита Ус и другие атаманы собрали круг, на котором решили послать к царю с просьбой забыть обиды, так как неугодных государю повольницких предводителей уже не было. На Благовещение два десятка казаков, в число которых попал Дороня, сын Дмитрий, Аникей и Муратка Караманов, отправились в Москву. Там-то и свиделся Дороня с князем Хворостининым. Ему оставил сына, племянника и приёмыша Муратку. Захотелось молодым послужить государю. Дороня отговаривать не стал. Было дело, и сам служил под рукой воеводы Хворостинина, поэтому и доверил князю близких людей. При прощании надел на сына свой нательный крест. Надеялся, распятие будет оберегать чадо, как когда-то самого Дороню. Верил — поможет. Помогло. Вскоре Дмитрию, Аникею и Муратке пришлось воевать со шведами под Ямом, Нарвой и Ивангородом. Вернулись живыми и здоровыми с поклоном от Хворостинина, но без Аникея. Оттаял Аникей после смерти Акгюль, встретил в Москве зазнобу, дочь астраханского купчика, с ней в Астрахань и подался. Летом 1590 года Дороня сам поехал в столицу. Напросился, с Митькой и Мураткой, в станицу, что отправляли яицкие атаманы к царю для договора о службе. Задумывал царь поход на Кавказ против шамхала Тарковского, хотел приобщить и казаков. В Москве Дороня узнал, что князь в Троице-Сергиевом монастыре. С Мураткой и сыном отправился на свидание. Свидания не состоялось.

Дороня оторвал спину от холодной монастырской стены, поднялся, утёр слезу. Дмитрий и Муратка держали коней в поводу, молчали. Не ведали, что заставило бывалого казака пустить слезу, но знали — беспокоить его расспросами не стоит. И правильно. Дороня заговорил сам, надломленным голосом вымолвил:

— Горе, сынок, помер твой крёстный. Упокоился князь Дмитрий Иванович.

Потупив взор, побрёл от монастырских ворот. В который раз свалилась на него неожиданная потеря. Не стало человека, с которым его связывали дружба и ратное дело. Сколько соратников покинуло грешную землю? Севрюк Долгой, Павло Поляничка, Фабиан Груббер, Прохор, Караман, Ермак, не стало атамана Черкашенина, воевод Шуйского, Воротынского и других, родовитых и безродных защитников Русской земли. Кто знает, может, скоро настанет и его черёд? А что после? Вспомнят ли о них? Вспомнят. Пусть не всех, пусть не поимённо. Будет хранить память людская свершённое ими, как и прежние деяния своих пращуров. Из слов ли, передаваемых из уст в уста, из песен, рукописных летописей или из книг печатника Андроника Невежи, с коим в далёкий год судьба свела Дороню в Москве, станет потомкам известно о Молодинской битве, обороне Пскова и иных славных делах нынешнего поколения. Не из тщеславия желал этого Дороня, а в назидание потомкам, дабы помнили и знали, избегали ошибок и подражали предкам, которые не жалели жизни ради воинской чести и родной земли. Дороня верил — подражатели и продолжатели найдутся. Есть Аникей, Дмитрий, Муратка, есть дети Хворостининых, Воротынских, Шуйских и других знатных и незнатных родов, работных людей и воинов. Им быть порубежной ратью, им оборонять и расширять пределы державы...

Словно выражая согласие с мыслями Дорони, благозвучно зазвонил колокол. К обедне. А может, заголосил по усопшему воеводе Хворостинину? Или запел во славу Русской земли?

В 1591 году пятьсот яицких казаков выступят со стрельцами московских полков против шамхала Тарковского. Дороня Безухов из похода не вернётся. В этот же год по указу Бориса Годунова в Угличе будет зарезан младший сын Ивана Грозного, малолетний царевич Дмитрий. Через шесть лет в Москве умрёт, не оставив наследников, последний представитель рода Рюриковичей, царь Фёдор Иванович. Его смерть станет предвестницей Смутного времени, тяжкого испытания, которое ляжет тяжким бременем на плечи порубежной рати и всего русского народа.