Из замка донёсся звук трубы, с башен заметили приближение основных сил русских. Повинуясь сигналу, защитники Шклова начали отступление. Бутурлин, вдохновлённый победой, не обращая внимания на рану, пустился преследовать противников.

Дороня то и дело поглядывал в сторону главного боя:

— Помочь бы нашим, помахать сабелькой, да жаль, коня нет.

— Э-э, какой нет, смотри сколько. Хозяин убивал, кон остался. — Караман указал на поле, где сиротливо бегали кони без седоков.

— Перепуганного легко не возьмёшь, — промолвил Дороня.

— Э-э, хотеть надо. У нас говорят, без ветра и ковыль не шелохнётся. Я возьму. Моя кон водил, знает. Жди, Дороня. — Караман перебежками помчался к месту конной схватки.

— Караман! Вернись, дурень! — крикнул Дороня. Вроде бы поругал, а в душе гордился сотоварищем. Караман оказался способным не только вести торговые дела, но и показал себя умелым воином. Над головой просвистела пуля. Казак пригнулся:

— Вот бестолочь, убьют ведь.

Но время Карамана не пришло. Ещё до разговора с Дороней татарин положил глаз на чалую лошадь у куста. Она, в отличие от других, стояла спокойно, причиной тому был мёртвый панцирник. Нога всадника застряла в стремени, а тело зацепилось за куст. Это и остановило животное. Караман неторопливо подошёл к лошади, успокоил, освободил от прежнего хозяина, сел в седло. Лошадь не противилась, кроме того, она поспособствовала Караману в поимке пегого иноходца и низкорослого татарского коня. На нём Караман и прискакал. Удерживая в поводу чалую лошадь и иноходца, крикнул:

— Эй, Дороня, садись любой.

Дороня тянуть не стал, вспрыгнул в седло чалой, кивнул Губарю на иноходца:

— Бери пегого!

Поскрёбышу крикнул:

— Тимоха, останешься за старшого!

К тому времени шкловское воинство кинулось под защиту крепостных стен. Отступила пехота, отступали и конники. Вставать на их пути троица казаков не стала, решили присоединиться к преследователям, но прежде им пришлось столкнуться с двумя вражескими всадниками. Первого, пальнув из ручницы, убил Наум Губарь и тут же был повален на землю. Рослый конь латника в крылатом шлеме сбил его широкой грудью заодно с иноходцем. Латник свесился с коня, с намерением довершить дело, но и ему сидеть в седле оставалось недолго. Петля аркана стянула шею, сбросила его с коня. Дороня, указав Губарю на полузадушенного неприятеля, крикнул:

— Наум! Возьми аркан у Карамана, свяжешь супостата, доставишь к стругам! — Караману бросил: — Поспешим, наши скачут!

Преследователей возглавлял воевода Бутурлин. Размахивая окровавленным чеканом, он мчался к воротам крепости. К нему-то и присоседились Дороня и Караман. Дороня замахнулся саблей, чтобы сразить пахолика в васильковом кафтане, но тот его опередил. Ручница пролетела над гривой лошади, стукнула казака в грудь.

«Благо, метнул ручницу, а не пальнул из неё. Видать, отстрелялся воин», — подумалось Дороне.

Пахолик затравленно оглянулся. Дороня успел рассмотреть бледное лицо, каштановую бородку, светло-карие глаза. В следующий миг пахолик сорвал с плеча волчью шкуру, швырнул в голову лошади. Чалая шарахнулась. Дороня с досадой смотрел, как враг отрывается, теперь в его руке сверкала сабля. Громыхнула крепостная пушка, ядро врезалось в гущу всадников позади Дорони. Предсмертное ржание сородича заставило чалую прибавить в беге. Спина пахолика вновь оказалась перед глазами. Дороня рубанул, клинок прочертил бурую полосу на васильковой ткани кафтана. Пахолик завалился на бок, начищенный до блеска шишак упал с головы, обнажил бритый затылок... Дороня этого не видел, спешил за Бутурлиным и Караманом. Бутурлину удалось нагнать всадника в синем жупане и рогатывке с пером, чекан воеводы готов был обрушиться на голову врага, когда тот обернулся с пистолетом в руке. Ещё миг, и он выстрелит. Стрела Карамана помешала ему свершить задуманное... А Бутурлин мчался дальше. Того гляди, ворвётся отважный воевода на плечах неприятелей в крепость, добудет себе славу, почёт и царскую милость...

Ворота закрылись раньше. Смертоносный дождь из стрел, камней и пуль низвергся со стен на Романа Бутурлина, Карамана и их коней. Пала и чалая, прикрыла собой казака...

Убитых и раненых московских воинов, среди которых оказался и Дороня, отбили ближе к вечеру, воутрие двинулись на Могилёв.

В Могилёве их уже ждали. Городские пушкари пальнули по стругам, но ядра легли в воду. Появление русского войска не явилось для Могилёвского войта Мартина Стравинского неожиданностью. Жерла пушек грозно смотрели на неприятеля, на стенах крепости стояли во всеоружии горожане и воины, часть их вышла за посад дать бой. К этому их побудила весть о подходе помощи из Шклова, Боркулабова, Щупени. Пехота построилась по военной науке. Впереди стрелки с аркебузами и арбалетами, позади пикинёры, с боков всадники. Яркие лучи полуденного солнца отражались от шлемов и доспехов, их строй казался нерушимым. Таковым остался и после совместной атаки конных стрельцов, казаков и татар. Наскок не удался: стрелки Речи Посполитой сумели нанести урон противнику и скрылись за рядами пикинёров, меж которыми встали доспешные воины с саблями. Московская конница напоролась на лес пик, отступила.

Вторая атака оказалась удачной. Стрельцы спешились, открыли огонь по пикинёрам, в то же время татары нахлынули справа, а казаки слева. Всадники противника попятились, следом отошла пехота. Защитники Могилёва отступили, но крепость взять не дали. Предав огню и разорению часть посада, русские воеводы двинулись от города. Пришла пора держать совет. На нём-то и решили возвращаться. Хворостинин вызвал к себе Дороню. Встретил у шатра главного воеводы, кивнул на перевязанную руку, спросил:

— Сегодня?

— Вчера под Шкловом.

— Сказывали, в соседстве с Бутурлиным бился.

— Довелось.

— Жаль воеводу, славный воин был. И бой был славный, да и шляхтича ты непростого изловил.

— Не я, сотоварищ мой Караман. Там же, у Шклова, голову сложил... У него на Яике жена да детишек двое... Чуял смертушку татарин. Накануне все песни тоскливые пел да в грехе предо мной покаялся...

— Что поделать, так уж устроено, нет моря без воды, а войны без крови... Знать, сотоварищу твоему обязаны мы пойманным шляхтичем.

— Так и есть, — подтвердил Дороня.

— Литовец в Шклов гонцом прибыл от Николая Радзивилла. Троцкий воевода с большим отрядом на помощь движется и иные шляхтичи. К вечеру сторожа казаков Янова на татарский ертаул наскочила, и татары те, со слов пленника, оказались людьми черкесского князя Темрюка Шимковича Пятигорца, что на службе у польского короля состоит. А значит это то, о чём тебе после Копыси в воеводском шатре молвил. Отвлекли мы на себя многих литовских воинов и урон Речи Посполитой учинили, посему приспела пора в обрат идти. Поспешать надо, нам повторять то, что под Кесью содеялось, не след. Враг в любое время с тыла напасть может, да и Смоленские земли в защите нуждаются, и Пскову воины нужны.

— Я смекаю, стругам и казакам моим работа предстоит немалая. Только многих ли мы перевезём двумя-то стругами?

— В большинстве войско само перевезётся, с конями. Есть и плоты. Вам же в первый черёд следует переправить раненых и полон, а потом как получится. Но запомни вот что, один струг постоянно должен быть у этого берега. Ручницы держите наготове. Не ровен час, враги объявятся, самое время куснуть нас за хвост во время переправы, как мы кусали когда-то крымского царя Девлет-Гирея.

Предчувствия не подвели князя Хворостинина. Ночью, когда большая часть войска переправилась за Днепр, явились татары, черкесы и кабардинцы Темрюка. Следом пожаловал отряд из Могилёва и помощь из литовских шляхтичей под предводительством Николая Радзивилла. Остаткам московского воинства пришлось одновременно переправляться и отбиваться от врага. По реке вперемежку с живыми воинами поплыли трупы. То, что происходило, напоминало Дороне переправу через Неглинку во время нашествия Девлет-Гирея на Москву. Но чем сейчас, во тьме, он мог помочь соратникам? Его струг стоял у берега, казаки с ручницами готовы вступить в бой, но перед ними мелькали чёрные тени, среди которых трудно отличить своих от чужих. Струг пригодился лишь татарам и казакам, тем, кто потерял коней и надежду на спасение. Один из них, молодой казак, взмолился: