После каждого заседания этого европейского конгресса полномочные русские представители советовали императору уступить силе обстоятельств и пугали его продолжением войны.

Такие советы, поступавшие из Берлина, были созвучны тем, что слышал император в своем дворце из уст высоких сановников. В то же время, в непосредственном окружении государя присутствовали лица, не занимавшие официальных должностей, которые придерживались иного мнения, ибо в своем пламенном патриотизме они предвидели наступление того дня, когда уступчивость императора пожеланиям конгресса будет вменена ему в вину, как антипатриотический акт. Эти лица советовали Александру II не соглашаться на уступки и не оглядываться на угрозы Англии, которая, по их мнению, пыталась запугать Россию с корыстной целью, но даже и исполнение ею своих угроз не могло бы стать губительным для России. Александр II разделял это мнение, ибо не забывал о принесенных Россией жертвах. Несмотря на то, что каждая из уступок стоила ему большой моральной борьбы, император все же был вынужден поступить против собственной воли, ибо остался без единомышленников и не мог опереться ни на кого среди своих советников.

Этот исторический факт лишь подтверждает то, о чем мы уже говорили, а именно: Александр II был самодержцем лишь по названию, ибо отрекался от личного мнения в пользу решений, принимаемых совместно с министрами или семейным советом.

Кроме того, отчеты о заседаниях позволяли императору ясно догадываться, по некоторой уклончивости и даже холодной сдержанности князя Бисмарка в ходе конгресса, что интересы России будут на нем принесены в жертву. Вот почему он говорил: «Мне совершенно ясно, что это месть за мою поддержку Франции в Берлине в 1872 году».

Был здесь и другой акт мщения, с которым Александру II было трудно смириться (не догадываясь о том, какая-то часть нации приписывала ему чисто корыстные цели). Речь идет о действиях одного россиянина, пожертвовавшего интересами отечества в пользу интересов другой нации, с единственной целью снабдить историю своего времени страницей, роковой для государя.

Если бы Россия получила более твердую поддержку на Берлинском конгрессе, император несомненно совершил бы меньше уступок. Но он совершил их, ибо понял, что в Берлине ему не будет оказано никакой действенной помощи со стороны его дипломатов. В результате Берлинский конгресс может быть отнесен к числу поражений Российской империи.

Взаимные договоренности графа Шувалова и маркиза Солсбери отодвинули опасность войны между Россией и Англией, но нашей стране это стоило огромных и неисчислимых жертв, которые могут быть приравнены к жертвам поражения; в любом случае договоренность эта принизила престиж российской политики.

Император знал об этих фактах, но был бессилен им противостоять. Стремительность берлинских заседаний наводила на мысль, что участвовавшие в Берлинском конгрессе полномочные русские министры преследовали лишь одну цель: как можно скорее поставить свои подписи под каким бы то ни было договором.

Вот почему упомянутые деятели стали столь непопулярны в России, хотя другими державами они были, напротив, оценены весьма высоко.

Результаты Берлинских договоренностей совершенно противоречили политическим целям Александра II; для него этот договор стал настоящим разочарованием, которое смягчалось лишь мыслью о том, что отныне перестанет проливаться драгоценная кровь его народа.

После Берлинского конгресса престиж России хотя и упал, но был еще достаточно высок, чтобы она сохранила свое первенствующее положение среди великих держав. В глубине души князь Бисмарк был совершенно в том уверен, как явствует из многих его бесед с Александром II; по завершении каждой такой встречи он мог убедиться, что никогда не будет иметь свободы рук для аннексий и контрибуций по своему усмотрению.

Даже в случае ухода России с переговоров и объявления ей войны императору достаточно было лишь подать знак своему народу, чтобы тот восстал, как один человек, и устремился на врага по первому зову отечества в опасности, ибо после двадцатитрехлетнего царствования достаточно хорошо известны были все достоинства государя и особенно его героическое спокойствие перед лицом величайших опасностей, позволявшее ему здраво судить о затруднительных обстоятельствах и торжествовать над ними.

Все это и было отлично известно князю Бисмарку и сковывало его амбициозные планы аннексий; кроме того, он понимал, что Александр II хотя и отдает справедливость его политическому гению, обладает при этом глубоким знанием его личной дипломатии и потому никакие хитросплетения его речей никогда не введут в заблуждение российского императора.

Смерть Александра II не пробудила горьких сожалений в душе этого ловкого дипломата.

Если бы русский народ поднялся на борьбу с врагом, нигилизм оказался бы бессилен свершить свое разрушительное дело, ибо при угрозе вражеского нашествия на Россию нигилистам пришлось бы отказаться от своих радикальных устремлений и объединиться с остальной нацией в борьбе против общей опасности. Это подтверждается и последней восточной войной, когда в течение двух лет нигилизм казался бесследно исчезнувшим, а немалое число его приверженцев собралось под национальными русскими знаменами для защиты дела той самой цивилизации, да еще на глазах самого императора, в то время как другие преданно трудились в госпиталях, которые Александр II имел обыкновение посещать для ободрения раненых солдат. Во время таких посещений государь нередко видел отдельных представителей нигилистов обоего пола, входивших в состав общества Красного Креста. Однажды Александр II столкнулся с врачом Веймарном, черты которого, хотя и правильные, оставили в нем некое неприятное чувство своим выражением. Встретив взгляд императора, этот врач, казалось, смутился и опустил глаза. Неприятное впечатление государя оказалось небезосновательным, ибо 14 апреля 1879 года упомянутый врач стал истинным вдохновителем покушения, снабдив оружием цареубийцу Соловьева с заранее намеченной преступной целью, за каковое преступление Веймарн и был осужден на десять дет каторги.

Производя этот краткий обзор событий последней войны, мы хотели еще раз удостовериться в том, что императору Александру II приходилось в полном одиночестве бороться с трудностями, возникавшими помимо его воли. Во всех исключительно важных ситуациях он почти всегда оказывался без союзников и боролся один против всех.

История учит нас, что первым российским реформатором следует считать Петра Великого, ибо до его царствования Россия была погружена в полнейшее варварство и именно по его могучей воле в империи были проведены первые реформы.

Он наметил цивилизаторские планы преобразования своей страны и потому будет правильней сказать, что он является и подлинным создателем российской цивилизации. Ростки его реформ до такой степени укоренились в империи, что и после его смерти, вопреки всем усилиям реакционеров, пытавшихся уничтожить их, они быстро проросли и принесли плоды. Несмотря на то, что этот государь пользовался насильственными методами для достижения своих цивилизаторских целей, ни жестокость его действий, ни кровопролитие не смогли помешать движению к прогрессу.

Петр Великий заставил дворян брить бороды, ибо был убежден, что русский народ встречает человека «по одежке». А без преобразования костюма, казавшегося на первый взгляд лишь ребячеством, элегантные дворы Екатерины II и Александра I превратились бы в скопище грубых и необразованных бояр, во всем достойных сравнения с дичайшими азиатскими племенами из числа недавно покоренных Россией, представители которых, появляясь в наших приобщенных к культуре городах, притягивают к себе взгляды своей инородностью и возбуждают насмешки черни.

Несмотря на то, что указы Петра I коснулись не только обычаев, традиций и нравов его подданных, но и религии, 22 октября (3 ноября) 1721 года святейший синод и сенат присвоили этому государю еще при жизни титул Великого, в признательное свидетельство великих реформ, проведенных в его царствование.