Один из членов императорской семьи приблизился к княгине, предложив ей пойти послушать о подробностях катастрофы из уст казаков сопровождения, которых призвали в большой коридор Зимнего Дворца; но естественно, что в такой болезненный для ее души момент у нее не нашлось для этого ни сил, ни мужества.

Ее несчастье было безгранично, и ничто в этом мире не могло смягчить его жестокости. В течение часа она оставалась погружена в душевное оцепенение, из которого ничто не могло ее вывести; в это время все члены императорской семьи удалились и вернулись в свои покои. Только великий князь Константин немедля отправился в церковь крепости, где погребены останки российских государей; там он бросился на колени на могиле своего отца, императора Николая. Сильнейшее душевное смятение разбило его мужество; он разразился рыданиями, и слезы залили его лицо.

Перенесемся теперь на мгновение на место катастрофы, на Екатерининский канал. Едва увезли раненого императора, со всех сторон к месту взрыва, чей вид представлял груду окровавленных обломков, сбежалась встревоженная, перепуганная и исполненная ужаса толпа. Эти люди устремились к ним с благоговейным и святым воодушевлением, желая тщательно собрать и сохранить, как реликвии, частицы земли и осколки камня, орошенные кровью императора-мученика.

Вокруг места катастрофы был немедленно выставлен войсковой кордон, по обеим сторонам тротуара выставили часовых, чтобы помешать прохожим рыться в земле, освященной кровью помазанника Божия.

Среди этих войск находились и солдаты Павловского полка, под командованием одного офицера, который поспешил разрыть снег и подобрать драгоценные останки одежды императора и принадлежавшие ему вещи.

Среди таких останков он обнаружил и мизинец правой ноги Александра II, которому, единственному из всех раненых, раздробило ноги. Офицер этот благоговейно сохранил мизинец императора в небольшой фляжке с вином; более того, догадавшись, что драгоценная реликвия по праву принадлежит вдове мученика, он на следующий же день после смерти жертвы явился в Зимний дворец и передал этот печальный и скорбный памятный знак несчастной вдове Александра II.

Все время, пока бренные останки Александра II покоились на его смертном одре, ежедневно, вплоть до погребения, в час после полудня и в девять часов вечера возле них читались заупокойные молитвы.

При этих молитвах присутствовали лишь члены императорской фамилии и некоторые близкие усопшего.

В течение ночи, последовавшей за смертью его величества, его врачи произвели аутопсию тела. Они единодушно констатировали, что император, чей внутренний организм был здоров и в исправном состоянии, мог прожить еще десяток лет.

Если бы еще несколько лет продлилось царствование этого великого государя, столь явно либерального и стремившегося к реформам, окружившего себя новыми министрами, таланты которых он умел ценить и которые эффективно помогали ему осуществлять его замыслы и твердым и непоколебимым шагом подвигались вместе с ним по пути либерализма, то после окончательно проведения всех административных реформ России, несомненно, уже не пришлось бы в чем-либо завидовать иным государствам самого открытого конституционного строя; и такое преобразование свершилось бы без насильственных потрясений, без кровопролития, совершенно мирным путем и без малейших возмущений, точно так, как осуществились и великий акт освобождения крестьян и другие значительные события славного царствования Александра II, хотя в иных европейских странах проведение подобных цивилизаторских реформ и оборачивалось порой потоками пролитой крови.

Дожив уже до того возраста, когда всякий человек стремится к покою, и пожелав мирно наслаждаться семейными радостями, император мог бы добровольно передать бразды правления своему наследнику, но он понимал, что дело прогрессивных реформ еще не окончено, и стремился к его полнейшему завершению.

Лишь в тот день, когда Россия, взойдя к вершине цивилизации и прогресса, уже не будет нуждаться в новых реформаторских деяниях, намеревался Александр II отречься от верховной власти в пользу своего сына. Он желал, чтобы российская Империя могла мирно продолжать поступательное и неостановимое движение к своему полному расцвету в русле совершенного порядка и всеобщего благоденствия нации.

Княгиня горячо мечтала о том времени, когда супруг ее отречется от престола; она заботилась лишь о счастье и здоровье того, кого столь неясно любила. В глубине души она лелеяла мечту о том, чтобы на время зимних холодов перебираться вместе с супругом в Каир, ибо знала, как любит император теплый климат; но эта прекрасная мечта могла осуществиться лишь вследствие отречения государя от верховной власти, а он полагал, что для такого поступка время еще не настало.

Разве не слышали все те, кто был свидетелем глубокой боли княгини, с каким отчаянием она воскликнула: «Ах! Если бы всеблагой Бог сохранил его для меня, даже без обеих ног, он все равно мог бы жить… это был бы по-прежнему он!… В таком состоянии он принадлежал бы мне еще более, ибо ему пришлось бы отречься от императорской власти! Разве дорожила я его императорской короной, которая была мне лишь в тягость и нарушала мое счастье? Я любила в нем его самого, любила его личность, и на протяжении пятнадцати лет любила его одинаково нежно, как в первый, так и в последний день! Теперь, когда его больше нет, моя любовь переживет его утрату, я буду лелеять ее до самой могилы, куда Бог, из жалости к моему несчастью и в своем великом милосердии, вскоре призовет меня, согласно моему самому сокровенному желанию!»

Вернемся же к нашему рассказу. Усопший император покоился на своем смертном одре в библиотеке, прилегавшей к его кабинету. В этом самом помещении Александр II имел обыкновение собирать под своим председательством чрезвычайный совет, где обсуждались важнейшие вопросы государственного управления. Большой стол, покрытый зеленым сукном, был теперь вынесен оттуда и уступил место траурному ложу, помещенному в центре зала. На упомянутом столе имелся звонок из потемневшей бронзы, изображающий колокол готической церкви. Этот предмет преподнесла в подарок государю княгиня Ловиц, морганатическая супруга его дяди, великого князя Константина. То была память о пребывании Александра II в Варшаве, городе, который очень ему понравился, благодаря княгине Ловиц и ее супругу, которые весьма постарались развлечь молодого великого князя, ставшего позднее императором. Он любовно сохранял этот подарок и с удовольствием рассказывал о его происхождении тем, кто приходил к нему в первый раз. Это еще одна характеристическая черта, показывающая, с каким почтением Александр II относился к усопшим.

У тела покойного государя был выставлен почетный караул, состоявший исключительно из генерал-адъютантов и других адъютантов императорской свиты. Члены клира беспрерывно сменяли друг друга, читая возле бренных останков монарха святые Евангелия.

Хотя генерал Рылеев и не состоял в почетном карауле, тем не менее на протяжении всех ночей, последовавших за кончиной Александра II, он бодрствовал возле тела усопшего, свободно изливая свою скорбь. Смерть императора, к которому генерал питал безграничную привязанность, погрузила его в отчаяние. Не думая о том, что его могут увидеть, он проливал горючие слезы, подобно малому ребенку, стонал, и даже издавал богохульные возгласы, отрицая существование Бога; он не произносил уже молитв и не осенял себя крестным знамением.

Совершенно очевидно, что катастрофа, которая свела в могилу Александра II, посеяла смятение во многих душах; они дерзали осуждать Божий промысел и, трепеща, вопрошали себя, как Бог, если Он существует, мог допустить такое злодеяние. Всякий с волнением думал об ужасающих последствиях, которые должны были стать результатом столь трагического конца. Подобное торжество адских сил над идеальным проявлением доброты, торжество зла над добром отвращало человеческий ум с пути покорности непостижимым постановлениям Господним; сомнение леденило души, и они терялись в лабиринте тревожных предположений о том, какое будущее уготовано их отечеству. Они со страхом задавались вопросом, каковы будут последствия убийства лучшего из государей для всей России, самые основы которой казались поколебленными. Возможные пагубные последствия сего бедствия всецело занимали умы, расшатывали убеждения, поражали мужество! Неужели Отечеству, оскорбленному и искалеченному в лице своего государя, предстояло вступить в эпоху непрерывных несчастий, грозящих обрушиться на него, сразить и разбить? Какая несказанная боль, какая неразрешимая и ужасающая загадка омрачала умы и возбуждала в душах сомнение в существовании справедливого и благого Бога, допустившего такую мерзость на земле!